— Скотина проклятая! Я из него душу вытряхну.

— Может, ты это и сделаешь, но вряд ли получишь свои деньги.

— Сорок фунтов — это не шутка! Как я мог столько пропить? Шампанского у него нет.

Ирбе в отчаянии рвал на себе волосы и бил кулаками по голове. Наконец он повернул искаженное горем лицо к Волдису.

— А ты, почему ты, черт тебя дери, допустил это?! Неужели не мог увести меня? Хотя бы насильно… Почему не удержал меня?

— Тебе вчера сам черт не брат был, и близко не подступишься.

— Проклятый Йенсен!

Пошумев с полчаса, Ирбе наконец протянул Волдису руку.

— Пусть это будет в последний раз. Теперь в рот не возьму ни вина, ни пива! Не веришь? Увидишь.

— Хорошо, — сказал Волдис, пожимая потную руку друга. — Попробуем пожить по-человечески. А трудно не будет?

— Не будет. Только ты держи меня в руках.

Они не вернулись больше на «Уэстпарк». Сразу же после разгрузки пароход ушел на капитальный ремонт в док по меньшей мере месяца на два.

Кончались три оплаченные недели, но никаких перспектив еще не намечалось. Финн Каннинен устроился на пассажирский пароход конголезской линии. Нильсен нашел себе место на норвежском моторном судне.

Йенсен ежедневно заходил поговорить с Волдисом и Ирбе. Чем ближе подходила к концу третья неделя, тем он становился предупредительнее. Он пронюхал, на каких парусниках и каботажниках всегда можно получить место. Волдис пока отклонял предложения, в надежде дождаться парохода, направляющегося в Северную Америку.

Несколько раз он наведывался в контору Ред Стар Лайн, беседовал с береговым капитаном этого общества. Шансов было мало: в конторе Ред Стар Лайн было зарегистрировано несколько сот кандидатов на вакансии, а когда в порт прибывал один из гигантов этого пароходства, редко кто покидал его.

В профсоюзе опять состояло на учете несколько тысяч безработных.

Ирбе, уже давно сидевший без единого гроша, становился все беспокойнее.

— Сколько мы еще будем ждать? Надо сделать рейс хоть на этих самых «недельниках».

— Ну их к дьяволу! — отверг Волдис это предложение.

Когда прошли три недели и Йенсен начал открыто выказывать свое недовольство, Волдис уплатил за обоих еще за две недели вперед. Опять ходили, расспрашивали, ждали.

На худой конец работу найти можно было, местные шахты всегда нуждались в рабочих; иногда гонимые голодом моряки группами направлялись туда. Но выдерживали они там не больше двух недель и возвращались в порт изнуренные, полные мрачных воспоминаний о нечеловеческих условиях труда в шахтах.

Жертвами этих шахт чаще всего становились легкомысленные подростки, тайком, в пароходных бункерах, прибывавшие сюда из Риги и других портов. Без денег, не зная языка, без каких-либо документов моряка, они не могли останавливаться в бордингхаузах или искать себе места на судах, в союз их не принимали — они никому не были нужны. Испробовав все способы, они в конце концов продавались за бесценок в шахты.

Когда прошли и вновь оплаченные две недели, Ирбе категорически отказался принимать помощь от Волдиса.

— Сколько времени я буду жить на твой счет? Ведь придется же когда-нибудь рассчитываться. Если ты не хочешь — оставайся па берегу; я пойду на каботажник.

Они договорились сделать рейс через канал и на заработанные деньги опять жить в Антверпене, пока не подвернется настоящий пароход, и сообщили о своем намерении Йенсену. Тот заметно оживился и на следующий же день подыскал им судно.

«City of Hull»[65] — так назывался маленький, крайне запущенный «англичанин», который в течение месяца трижды курсировал по каналу от Антверпена до Ньюпорта и обратно. Это была грязная посудина водоизмещением в тысячу четыреста тонн, предназначенная для перевозки руды и угля. Все было в угольной пыли; палубы, стены кают, шлюпки, иллюминаторы — все покрывала ржавчина, которую никогда не оббивали; пароход ни разу не ремонтировался. С тех пор как он был построен, его беспрестанно, год за годом, гоняли из рейса в рейс.

Чтобы грязь не бросалась в глаза, пароход окрасили в черный и темно-коричневый цвета. Как закопченный чайник, носился он по морям, и его обмывали лишь дожди в бурю.

В кубриках творилось что-то невообразимое: сплетенные из проволоки жесткие койки, голые, без деревянной обшивки, вечно запотевшие железные стены, с которых стекала вода, крохотные иллюминаторы, забитая золой печка.

Люди здесь были такие же грязные, как и сам пароход. Они не брали с собой смены одежды и белья и неделями ходили в нестиранных комбинезонах. У штурманов, как и матросов, вокруг глаз лежали черные тени от угольной копоти. Капитан, правда, носил гуттаперчевый воротничок, но он был буро-пепельного цвета и почти не отличался от загорелой шеи.

Здесь каждый сам должен был заботиться о своем питании. Деньги на питание входили в заработную плату, и их выплачивали на руки, — каждый мог покупать и есть, что хочет. Поэтому по приезде в порт все возвращались с берега на пароход нагруженные караваями хлеба, мясом и консервами. Даже посуду нужно было брать с собой.

На пароходе, правда, был кок, но он готовил только для капитана, команде варили лишь кофе. Поэтому в камбузе всегда толпились люди, которые что-нибудь жарили, варили, подогревали. Нечего и говорить, что этот способ ведения хозяйства был очень неудобен. Было и другое, худшее неудобство: получив деньги на продукты, многие забывали запастись продовольствием и пропивали все за один вечер. После этого они дня два-три в море жили тем, что оставляли товарищи, или просто голодали. Капитан всегда держал небольшой запас разных продуктов: сало, консервы, сахар, сухари и продавал их нуждающимся по очень высоким ценам.

Палуба парохода была открытая, чтобы удобнее было насыпать и выгружать уголь и руду. На погрузку требовалось не больше одного дня, и маленькая калоша была готова к отплытию. Через полторы недели друзья уже возвращались в Антверпен. Еще через два дня Волдис поддался уговорам Ирбе и согласился сделать еще один рейс на каботажнике.

Человек привыкает ко всему: после второго рейса маленький каботажник совсем уже не казался таким страшным, и в конце концов друзья сделали на «Сити оф Гулль» пять рейсов.

Опять наступила осень. Начались штормы. На маленьком суденышке жизнь сделалась невыносимой: в штормовую погоду каюты наполовину затопляло водой, так что на нижних койках спать было невозможно. Ирбе прикопил немного денег, выплатил свой долг Волдису, и друзья опять поселились у Йенсена.

Несмотря на любезные приглашения Йенсена, они ни разу не спустились вниз, в пивную. Люди приезжали, шумели целыми ночами, кассовая книга Йенсена заполнялась столбиками цифр, а оба латыша держались обособленно. Многие, глядя на них, подсмеивались, но они отвечали на это оскорбительным равнодушием.

Друзья проводили томительно тянувшееся время в разговорах о жизни в других странах, — мысленно они обращались к Востоку, где вырисовывались величественные очертания Страны Советов. Самим им не представлялась возможность попасть в эту великую страну. Может быть, несколько позже… когда-нибудь… За Атлантическим океаном лежала другая страна, о которой среди моряков ходили всякие соблазнительные слухи, — страна доллара, стиральных машин и сказочного богатства. И попасть в эту страну было легче: множество пароходов ежедневно отправлялось туда. Может быть, попытать счастья? Может быть, и они очутятся в числе баловней судьбы и найдут там золотое руно?

В результате всех этих мечтаний они намеренно упустили возможность устроиться на шведский пароход, направлявшийся в Средиземное море.

В середине ноября прибыл латвийский пароход «Виестур» водоизмещением в шесть тысяч тонн. Перед выходом в море ему понадобились три кочегара и один трюмный.

Пароход был зафрахтован в Нью-Йорк.

И хотя платили здесь вдвое меньше, чем на английских и шведских пароходах, Волдис и Ирбе, ни минуты не колеблясь, подписали договор с капитаном «Виестура».