Море покатило волны к берегу, легко и стремительно. Вода хлынула в промежутки между высохшими камнями. Сквозь плеск воды доносилось дыхание Кэри. Лицо его превратилось в кровавое месиво.

Крючок вырвал большой кусок мяса из шеи. Кэри втягивал воздух с шумом и хрипом, плечи его шевелились, все лицо покрылось кровавыми пузырьками. Он пытался что-то сказать, но вместо слов изо рта вырывалось невнятное клокотание. Он хотел произнести: «Я знал, ты придумаешь нечто, чего я действительно хочу». — Голова его была родником, а глазные впадины — чашками, уже заполненными до краев.

Эллвуд проронил:

— Козел, козел вонючий!

Стайка бакланов пролетела над оконечностью мыса, совсем низко над водой. Их силуэты были четко видны в последних отблесках дня, поглощаемых сумерками.

Эллвуд склонился над священником, в раздумье осматривая его со всех сторон. Потом выпрямился и начал раздеваться.

— Ты козел вонючий!

Он засунул одежду в расселину между валунами, громоздящимися над водой, схватил Кэри за ноги, пятясь, зашел в воду и, то и дело оглядываясь, потащил тело за собой. Темное облачко появилось вокруг головы Кэри, а затем его смыло волной. На поверхности появилось пятно, которое постепенно растворялось, оставляя за собой красные полосы. Эллвуд стоял по пояс в воде и смотрел, как Кэри покачивается на волнах, игравших его безвольно повисшими конечностями. Затем с решительным видом Эллвуд вытащил все содержимое карманов священника и положил в расселину вместе со своей одеждой.

Он вернулся с четырьмя увесистыми камнями, которые вложил Кэри за пазуху, словно в мешок. Священник погрузился в воду, как черепаха. Совсем рядом с той скалой, где Кэри обычно удил рыбу, рос куст ракитника — настолько близко к воде, что, казалось, он пустил корни в граните. Взяв его за ориентир, Эллвуд оттолкнулся от берега, буксируя свой груз, словно спасатель. Он не собирался плыть далеко, но хотел найти место поглубже. Кэри покачивался на воде, как сброшенный за борт балласт, громоздкий и тяжелый, несмотря на то, что Эллвуд плыл по течению. Теперь понадобится несколько дней, чтобы все закончить. Если тело Кэри обнаружат, это может прибавить хлопот, ситуация еще больше осложнится. Помимо всего прочего, нужно будет держать Хилари Тодда в ежовых рукавицах.

На берегу темнело. Он изо всех сил работал ногами, вцепившись в изуродованную голову Кэри, чувствуя под рукой мягкую, бесформенную массу. Волосы Кэри колыхались в воде, словно водоросли. А вдалеке, на набережной, уже зажгли огни.

Буревестник проскакал по поверхности, прямо у него перед носом, и умчался прочь, шлепая крыльями по воде. Теперь свет настолько померк, что, казалось, суша и море слились воедино под сине-черным небом. Передвигаясь в воде, он вдруг понял, насколько сильно замерз. Волна плеснула ему в лицо, и он отвернулся, а когда посмотрел перед собой снова, обнаружил, что его ориентир пропал.

Он поворачивался в воде в разные стороны, охваченный внезапным страхом, и тело Кэри выскользнуло у него из рук. Оно удалялось от него, покачиваясь, нелепо накренившись, а потом пошло ко дну.

«Только не теперь», — подумал Эллвуд. Руки его, державшие тело Кэри, онемели, ноги сводило усталостью. Он поплыл вдогонку и оказался в холодном течении, змейкой струившемся вдоль берега. И почувствовал, как сводит судорогой руки и ноги. Они стали негнущимися, как железные прутья.

Глава 37

Стол был накрыт для легкого ужина: бутылка белого вина в ведерке со льдом, свечи в серебряном подсвечнике. В комнате не было ничего, кроме стульев и стола. Сюзан стояла в дверях, словно оробевший гость.

— Но ведь в доме никто не живет, — сказала она.

Люк в это время наливал вино.

— Сцена всегда пуста, — объяснил он, — это пространство. Потом кто-то ставит необходимые для той или иной пьесы декорации, приносит реквизит, и вдруг — он взмахнул рукой — стол накрыт для двоих. Это и есть волшебство.

Он наливал ей вино, так же как в свое время Марианне Новак.

— Так вот, значит, что это такое? Спектакль? — Сюзан вошла в комнату, но не села.

— Это сцена из пьесы. Очень длинной пьесы.

— Я получила твое письмо, — сказала она, — потом поговорила с Паскью.

— Что тебе представляется, когда ты думаешь о прошлом? Садись, раз уж оказалась здесь. Не стесняйся.

Сюзан опустилась на стул, сделала глоток вина, прежде чем успела подумать, насколько неосмотрительно поступает. Зено хлопнул в ладоши, восхищенный ее храбростью.

— Думая о прошлом, я представляю то, что хочу представлять, — ответила Сюзан.

— Неужели такое возможно? — Он посмотрел на нее недоверчиво. — Нет, конечно, невозможно.

Сюзан почувствовала себя какой-то легкой, невесомой. Она сказала:

— В моей жизни было столько досадных ошибок, Люк. Что теперь прошлое может значить для меня? — Ее голос гулко отдавался в комнате с некрашеным дощатым полом, облупившимися стенами и окнами без занавесок. — Это ты убил Ника и Марианну? Но почему?

— А что представляется мне при мысли о прошлом? — Он помолчал; слова эти прозвучали, словно прелюдия. Он налил еще вина и с видом гостеприимного хозяина сложил руки ладонь к ладони, потом медленно развел их в стороны. — Посмотри-ка.

Что-то блеснуло у него в руке. Сюзан чуть наклонилась вперед и поняла, что это Люк хлопнул в ладоши, и вещь исчезла. А в следующий момент он достал ее у Сюзан из уха и бросил ей на тарелку. Обручальное кольцо. Какое-то время оно еще позвякивало, покачиваясь на фарфоровой тарелке, а потом застыло.

— Когда я думаю о прошлом, — продолжал он, — я вижу нас: тебя и меня. И всех остальных: Ника, Марианну и Сэма, Чарли и Софи.

— И Лори, — добавила Сюзан.

Вино уже ударило ей в голову, но она не возражала, когда он налил еще, и подумала: «Видимо, жизнь утратила для меня всякую ценность, иначе я не была бы сейчас здесь».

— Почему ты пришла? — Он будто читал ее мысли.

Она ответила вопросом:

— А ты почему здесь?

— Это место не хуже любого другого, — сказал он. — Прошлое присутствует повсюду. Так что разницы нет никакой.

— Я пришла сюда из-за прошлого, — сказала Сюзан. В этом ты прав.

Люк опять сложил кисти рук.

— Марианна заговорила о Лори. Она не могла простить себе ее смерти. Бывает, прошлое становится настоящим и может отравить будущее. Именно так и случилось с Марианной. Она хотела обо всем рассказать. Жаловалась, что ей снятся скверные сны. — Он развел ладони примерно на дюйм, и в руках у него опять что-то блеснуло. Отмычка для замков — его собственное изобретение. Ее легко было спрятать во время номера, когда его запирали в сундук, отмычка складывалась телескопически — это был маленький стерженек с пружиной внутри.

Сюзан не сводила глаз с металлического предмета, вырастающего прямо на глазах.

— Ты собираешься убить меня, Люк? — спросила она, отпив из бокала с таким беззаботным видом, словно не допускала даже мысли о смерти.

— Не знаю, — ответил он. — Хотя это и необходимо.

Последние отблески света еще не растаяли на горизонте. Валлас Эллвуд находился в открытом море, покачиваясь на волнах, словно потерявшая управление лодка. Он перевернулся на спину и медленно подгребал руками, глядя на вечернее небо. Руки и ноги закоченели, грудь и затылок ныли от холода. Вот уже почти час он продвигался таким образом. Слабое мерцание на горизонте давало ему хоть какой-то ориентир, но он не мог с уверенностью сказать, плывет ли к берегу, или вдоль бухты, или бесконечно кружит на одном и том же месте.

Ему никогда не приходило в голову, что он может умереть. Как и его жертвы.

Он подумал: «Сейчас я или одержу победу, или проиграю; сейчас все решится — надо двигаться быстро, не отклоняться в сторону».

Небольшая волна плеснула ему в лицо.

«Сначала я вытяну правду из Пайпера, получу от этого всю возможную выгоду, а потом избавлюсь от всего, ставшего обузой».