— Слушай, дочь! С тобой говорит сам элликбаши — отец наш… Не позорь меня перед людьми. Ты одна у меня, поэтому, жалеючи

— тебя… — Ярмат уже говорил, еле сдерживая готовое прорваться наружу раздражение.

Узнав, что перед ней элликбаши, Гульнар решила рассказать все и во что бы то ни стало оправдать Юлчи.

— Вы элликбаши? — спросила она, блеснув одним глазом из-под одеяла. — У меня есть к вам жалоба.

— Говорите, — неохотно ответил Алимхан.

Гульнар, волнуясь, начала рассказывать все, что с ней произошло.

Ярмат вскочил, даже не дослушав дочь:

— Неужели все это правда? Что я сделал плохого этим байба-чам?.. Да я!..

— Молчать! — прикрикнул на него элликбаши. — Глупец! У тебя горшок вместо головы! Как ты можешь верить девушке, сбившейся с пути шариата? Все это хитрость, обман, коварство! Я не позволю клеветать на таких уважаемых людей, как Танти и Салим-байбача. Люди эти благородные, и на сердце у них — ни пятнышка. Какая им польза выкрадывать девушку? Знаю, те воры — приятели Юлчи.

— Ложь! — гневно выкрикнула Гульнар. — Юлчи ни в чем не виноват! Когда он меня освободил, он спрашивал: куда я пойду? Я сама сказала, что не хочу домой. Он и привел меня сюда. Мы дали обещание жить вместе. Этого я ни от кого не скрываю.

Элликбаши нахмурился. Он понял, что волю беглянки можно сломить лишь угрозами и силой.

— Девушка, вы по-хорошему пойдете домой или нет?

— Не пойду, — решительно заявила Гульнар. — Я не хочу выходить за бая, за старика… Лучше смерть!..

Элликбаши задыхался от гнева:

— Не топчите шариат! Я пока жалею вас, но если вы не послушаетесь меня, я заставлю народ побить вас камнями. Пусть это послужит в назидание другим девушкам и честным женщинам. К своевольницам шариат не знает милости!

— Ладно, убивайте! — крикнула Гульнар.

— Ярмат, да ты человек? Ты — отец или ком навоза?! — заорал элликбаши. — Взваливай на плечи дочь!.. — Хлопнув дверью, он выскочил наружу.

Ярмат схватил девушку под мышки, поволок ее из помещения.

— Убейте! — рыдая, кричала Гульнар.

Когда Ярмат с дочерью скрылись за калиткой, элликбаши принял свой обычный степенный и важный вид.

— Видали? — обратился он к Парпи-ходже. — Неразумное дитя! Я ее пристроил за самого богатого из баев, а она сбежала с каким-то босяком. Отворачиваться от своего счастья, а?! Какая неблагодарность!.. Спасибо вам за услугу, вы достойный мусульманин. Откуда нам было узнать? Если бы вы не предупредили, они и впрямь убежали бы куда голова клонит… Однако обо всем этом никому ни слова! Пусть останется между нами. Понятно?

Элликбаши вышел на улицу. Парпи-ходжа долго семенил за ним и угодливо нашептывал на ухо:

— Я один из уважаемых людей в своем квартале, Алимхан-ака. Благодарение аллаху, до сих пор имя мое ничем не запятнано. Скрывать в моем доме беглую девушку?! Разве можно такое стерпеть? Слава аллаху, я мусульманин. У меня волосы дыбом встали, когда я заметил. Я считал Юлчи порядочным джигитом. Он все время брал у меня жмых для байской скотины и дружил с моим батраком. А теперь вижу — совсем он безнравственный человек, этот Юлчи, подохнуть бы ему маленьким!.. А спросите, как я их заприметил? Вчера возвращаюсь после вечерней молитвы, а из щелки в двери худжры огонек виднеется. Этот мой бык — Шакасым — в маслобойне. «Ишь ты!» — думаю себе. Подошел тихонько, прислушался. Женский голос… и разговор такой… подозрительный. Заглянул я в щелку, вижу — Юлчи и с ним какая-то взрослая девица. Опять прислушался, и тут мне все стало ясно. Это дочь Ярмата! Всю ночь я незаметно гюдслеживал. Девушка потом прихворнула… Я и об этом знаю!.. Ярмат — мой старый знакомый и тоже истинный мусульманин. Хоть и бедняк, а разум и совесть имеет. Сколько лет брал у меня жмых! Я хотел сразу побежать к нему. А потом: «Нет, — думаю, — дай подальше закину аркан». И сегодня днем оповестил вас. Только просил, чтобы приходили вечером. Потому — нехорошо, если в доме среди дня шум поднимется. Не правда ли? Ну вот, теперь, слава богу, дело уладилось. А был бы Юлчи, он, наверное, скандал устроил бы…

Казалось, Парпи-ходжа никогда не кончит свою болтовню. Элликбаши остановил его:

— Всего доброго! Благодарствую. — Он ускорил шаги и скрылся в темноте.

От маслобойщика Алимхан отправился прямо к Мирзе-Каримбаю. Он сказал, что невеста, возвращаясь от подруги, у которой гостила, немного простудилась, и попросил дня на три отложить свадьбу. Мирза-Каримбай, которому не терпелось еще раз вкусить от радостей этого «недолговечного мира», начал было возражать, но в конце концов согласился с доводами элликбаши и уступил.

С тайной мыслью подхлестнуть жадность Ярмата, который мечтал пристроить дочь и самому выбиться в люди, а вместе с этим и подсластить горечь девушки, лишившейся любимого, Алимхан посоветовал завтра же отослать Ярмату все, что было предназначено в дар невесте.

Бай приглашал посидеть побеседовать, но элликбаши, сославшись на неотложные дела, простился и вышел на улицу. Он торопился повидаться с Ярматом, чтобы дать наказ строжайше охранять дочь, и попутно еще раз втолковать ему, насколько бессмысленны обвинения, возводимые на Танти и Салима. Кроме того, элликбаши опасался, что Юлчи, лишившись такой красивой девушки, может поднять скандал, и считал необходимым быть все время на улице, чтобы в случае чего немедленно принять необходимые меры.

Обдумывая, как бы поискуснее подойти к Ярмату с доказательствами невиновности обоих байбачей, Алимхан прохаживался у ворот байского двора, как вдруг в крытом проходе послышались шаги, и в следующую минуту в калитке показалась чья-то тень.

— Салимджан?

— Нет, это я…

Появление Танти было очень кстати. Алимхан обрадовался, тотчас подхватил байбачу под руку, отвел его в глубь переулка и шепотом объявил:

— Нашлась наша невеста, братец мой Мирисхак!

У Танти церехватило дыхание. Однако он быстро взял себя в руки и, притворившись, что ему ничего не известно, негромко спросил:

— Где же она была, эта беглянка?

— Байбача, — не скрывая насмешки, зашептал элликбаши, — сказать прямо — не справились вы с этим делом. Для таких дел нужна ловкость, ну и еще… осмотрительность, благоразумие и умение нужны. Вы зайдите к Салимджану и предупредите его: пусть прикоротит руки и больше не пытается! Это — первое. А потом, пусть особенно не беспокоится. Что до нас — мы и рта не раскроем. Мы знаем, на кого свалить вину. Только пусть не забудет потом мою доброту. В конце концов, это дело серьезное…

Танти-байбача не нашелся, что сказать. Зажав в губах папиросу, долго чиркал спичками, с трудом прикурил. Заметив при свете спички на лице байбачи смущение и растерянность, элликбаши ухмыльнулся. Рассказывать, что девушку из ловушки освободил Юлчи, он не нашел нужным. На прямой вопрос Танти, кто же сумел их обвести, ответил коротко:

— Один ловкий джигит.

Танти-байбача принялся оправдывать Салима, а заодно и себя:

— Алимхан-ака! Салим просто хотел подшутить над отцом. Я тоже, говоря правду, нашел эту шутку уместной. Но, клянусь богом, это была только шутка! Правда, несколько грубоватая. Заставлять краснеть Салима — нехорошо. Так что вы держитесь вашего слова…

— Слово мое — крепкое! Лишь бы он не забыл моей доброты. — Алимхан пожал руку байбачи и заторопился к дому Ярмата.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Вот уже месяц, как Гульнар, измученную допросами и упреками, выдали за Мирзу-Каримбая.

Ни великолепие байского дома, ни богатство и пышность убранства комнат не могли утешить молодую женщину. И люди этой семьи, и вещи в доме — все казалось ей чужим, враждебным. Перед ее взором вставала убогая хижина, в которой она провела с Юлчи всего один день и ночь. И темное, тесное жилище Шакасыма с его жалкими лохмотьями представлялось ей теперь несказанно дорогим и желанным. Часы, проведенные с Юлчи, были самыми светлыми в ее жизни.