— Ну, зачем так сразу — умрет. Пойдем, попробуем поговорить с Алешей.

Но выйти из комнаты они не успели. Насмерть перепуганная, к ним прибежала Верочка. Волосы ее, как всегда, растрепались, на тонкой пряди свисала заколка.

— Ой, Сергей Николаевич, идите до нас скорей!

— Что случилось? — Сергей Николаевич и Ника не на шутку перепугались.

— Идите скорей, он к Петру Ивановичу собрался!

— Кто?

— Да Алеша!

— Зачем, к Петру Ивановичу?

— Так чтобы вас не отсылали!

Алеша и Верочка от Натальи Александровны узнали о высылке и ужасно расстроились. Верочка даже всплакнула на груди соседки, но быстренько вытерла слезы, когда Алеша стал громко возмущаться несправедливостью.

Сергей Николаевич, спустил с колен Нику и быстрым шагом отправился усмирять Алешу. Ника встрепенулась и побежала следом.

Алеша метался по комнате в поисках чистой рубашки. У него и в мыслях не было, что Верочка в последнюю минуту, перед тем, как бежать к Улановым, забросила ее на шифоньер. Оставшийся в одних армейских галифе и в майке, Алеша вынимал из шкафа и сбрасывал на кровать вещи.

— Стоп! — остановил его прыть Сергей Николаевич, — куда это вы, Алеша, собрались?

— Туда, — обернул к нему решительное лицо Алеша, — в правление. Я им все выскажу!

Сергей Николаевич принял у Алеши очередную вещь, отложил в сторону и усадил его на кровать. Сам сел на табуретку напротив.

— Ну, Алеша, перестаньте дурить. Никуда идти не надо. Петр Иванович расстроен не меньше вашего. Сделать он ничего не может. Я вам скажу: вчера Павел Александрович ездил к начальству в Алушту.

— В Алушту? — недоверчиво покосился Алеша и прибрал со лба густой чуб, — и что?

— А ничего. Ничего у него не вышло. Только лишнюю нахлобучку получил, и все.

— Ну, раз так…

Вошла Верочка, приставила к шкафу табуретку, влезла на нее, встала на цыпочки и стала шарить.

— Что ты там ищешь, — хмуро спросил Алеша.

— Да рубашку твою. На.

Алеша принял рубашку, снял жену с табуретки и снова сел напротив Сергея Николаевича. Вошла Ника и прислонилась к отцовскому плечу.

— Ничего, ничего, — похлопал Алешу по колену Сергей Николаевич, — для нас переехать — раз плюнуть, честное слово. Вещей немного. Собрались и поехали.

Он уговаривал Алешу, но и ему самому стало казаться, будто и впрямь, ничего страшного нет. Ну, переедут они в другой город. А вдруг, там будет хорошо! Что это за работа, господи прости, выращивание лимонов! Ну, покрасит он баню, а дальше, что? И у Наташи ничего в будущем. Сошьет она эти двадцать штук капоров, и опять — «что дальше?» А школа! Разве это серьезная учеба, разнобой в одном классе? Нет, что ни делается, все делается к лучшему.

И он стал углубленно развивать эту мысль перед воинственным Алешей. Тихоней этим.

— О, вы его не знаете! — Верочка стояла возле мужа и гладила его плечо, — он молчит-молчит, потом, вдруг, как порох взорвется. В тихом омуте черти водятся, Сергей Николаевич.

И Верочка счастливо засмеялась, оттого, что у нее такой не простой супруг, как может казаться некоторым.

— У нас к вам большая просьба, Алеша, — сказал Сергей Николаевич, когда пронеслась буря, — Дымок.

Сергей Николаевич стал говорить, какой Дымок верный пес. Молодой еще, правда, глупенький, но вырастет, и будет отличный сторож. И с едой не капризничает, лопает все подряд. Алеша перебил сразу.

— Сергей Николаевич, не беспокойтесь и даже не думайте. Конечно, Дымок останется у нас с Верочкой. Мы его любим, он к нам привык. Все будет хорошо.

У Ники глаза налились слезами, она глубоко втянула воздух, повернулась и бросилась вон из Алешиной комнаты. Во дворе ее встретил Дымок, нерешительно замахал хвостом и побежал следом на край обрыва, туда, где заканчивался их двор. Ника села на траву, прижала к себе собаку. Щеки ее были мокры от слез. Она не смотрела ни в морскую даль, ни на ближние горы, хотя именно они были чудо, как хороши. Полуденное солнце припорошило их золотой пылью, кое-где, у подножий вспыхнул на кустах первый осенний багрянец. Ей было грустно. Присмиревший Дымок не вырывался из ее объятий. Он время от времени поднимал голову и пытался лизнуть в нос свою маленькую хозяйку.

За три дня нужно было переделать великое множество больших и малых дел. Получить трудовую книжку, забрать из школы документы. К великому огорчению Ники, им пришлось вернуть в школьную библиотеку все учебники.

Наталья Александровна два дня подряд ложилась спать далеко за полночь, обшивала белой материей большой чемодан с книгами, сундук-корзину и швейную машинку. Все эти вещи отправлялись в багаж.

Уговоры Сергея Николаевича не помогли. Ночью, когда муж и дочь спали, она позволила себе пустить слезу. И слезы ее одна за другой капали на белую ткань, на пальцы с зажатой между ними иглой. Можно сказать, отъезд был хорошо окроплен соленой водичкой.

Наконец, все дела были сделаны, все формальности выполнены. Вечером, накануне отъезда, ходили прощаться с Риммой Андреевной и Василием Аркадьевичем. Римма Андреевна гневно сверкала глазами, порывалась несколько раз высказать, все, что она по этому поводу думает, но мужчины вовремя останавливали ее, она умолкала на полуслове, прижимала к себе Нику, гладила ее волосы и заглядывала в черные глаза девочки.

— Ты будешь скучать без моря? — спрашивала она.

Ника кивала головой и тут же прибавляла:

— Зато, папа сказал, там есть река. Называется Северный Донец. Мы по карте смотрели.

Римма Андреевна вздыхала, начинала переставлять на столе корзинку с печеньем, чайник, сворачивала и разворачивала салфетку, лежавшую перед ней.

Как водится перед разлукой, говорили о пустяках, надолго умолкали и заводили вновь ничего не значащие разговоры.

Назавтра с утра погрузили вещи на машину, трогательно простились с Алешей и Верочкой.

Ника сидела в кузове среди чемоданов, и смотрела на Дымка. Он вертелся у ног Алеши, иногда поднимал голову, тревожно нюхал воздух и поскуливал.

Машина фыркнула мотором, дернулась. Поехали. Дымок насторожил уши и побежал следом. Машина выбралась со двора на дорогу, Дымок за ней. Скорость увеличивалась, в кузове все тряслось и раскачивалось, пес не отставал.

Ника видела, как выбежал на дорогу Алеша. Не слышно было, но она понимала, он громко зовет: «Дымок! Дымок!»

И Дымок стал отставать. Вот он замедлил ход, потом остановился и сел посреди дороги. Машина ровно шла в гору, собака быстро уменьшалась в размерах. Ника увидела, как Дымок поднялся, повернул назад и, не спеша, затрусил к новому хозяину.

Засмотревшись на собаку, Ника не заметила, как в последний раз мигнуло и исчезло за поворотом море.

В Симферополе на вокзале было много хлопот. Отправляли багаж, покупали билеты, пристраивали ручные вещи в камеру хранения. Поезд уходил поздно вечером. До отъезда оставалось несколько часов. Они решили зайти проститься с Мэмэ.

Отыскали знакомую улицу, увидели знакомый дом. Поднялись, позвонили. Но вместо Мэмэ дверь открыла незнакомая женщина. Худая, в неопрятном лиловом халате с английской булавкой у ворота, в папильотках, черными усиками над верхней губой.

— Вам кого? — настороженно спросила она и неприязненно оглядела всех троих.

Наталья Александровна робко сказала, что они хотели бы повидать Марию Михайловну и ее бабушку.

— Они здесь не живут.

— А где они?

— Уехали.

— Куда, не скажете?

— Не знаю. Они передо мной не отчитывались, — отрезала женщина и рывком захлопнула дверь.

Часть третья

1

От Симферополя до крупной железнодорожной станции Синельниково доехали без приключений. В Синельниково пересадка. Полдня мыкаться. На вокзале яблоку негде упасть, все деревянные диваны заняты, даже просто на полу сидят, а где-то даже спать кое-кто пристроился. Шевелится, что-то жует и галдит однородная серая масса. На привокзальной площади скучно, нет ни одной скамейки, приткнуться некуда. Перешли бесконечные пути по деревянным мосткам. Наталья Александровна беспокоилась, просила Нику не зевать по сторонам, вдруг поезд, а руки заняты вещами. Сергей Николаевич успокоил: