Они ушли тогда из чужого дома, осторожно притворив за собой двери. Быстро, чуть ли не перебежками, так было страшно на безлюдной улице, вернулись в центр. Там первому попавшемуся начальству Василий Аркадьевич сказал, что в брошенных домах они жилье для себя подбирать не станут, жене здесь не нравится.
Василия Аркадьевича отводили в сторону, говорили что-то о бабьем вздорном суеверии, о том, что в скором времени сюда привезут полно народу, яблоку негде будет упасть, но он стоял на своем.
Они переночевали в пустой гостинице, и на другой день уехали в Судак.
— А здесь вам нравится? — спросил Сергей Николаевич.
— Да как сказать, — Василий Аркадьевич аккуратно поставил на стол рюмку и откусил печенье, — во-первых, поселок и прежде был наполовину русским. Во-вторых, здесь не хуже, и не лучше, чем в любом другом месте. Для Риммы, — насмешливо покосился на жену, — раздолье. Она у меня дитя природы. До пятидесяти лет дожила, а все, как коза по горам скачет.
Римма Андреевна подняла брови и поучительно сказала:
— Чтоб все так прыгали в свои пятьдесят лет.
— А если серьезно, — снова взял рюмку Василий Аркадьевич, — здесь хорошо уже тем, что никто жить не мешает. Много приезжих, много новичков. Директор… с чудачествами он у нас, Петр-то Иванович, не трезвенник, скажем так. Но народ в обиду не дает. Винный заводик свой строить собирается, будущее мыслит с размахом, да вот жилищная проблема, с которой вы вплотную столкнулись, дорогой вы мой Сергей Николаевич, размах его и укорачивает.
— Да, с жильем, конечно, неважнецкие дела.
— А вы знаете, нас обокрали, — сказала вдруг Наталья Александровна.
— Как это? — подняла брови Римма Андреевна.
— Перестань, — поморщился Сергей Николаевич.
— Нет, не «перестань», — живо вскрикнула Римма Андреевна, — пусть расскажет.
Если честно, дело было пустячное. Наталье Александровне некуда было девать часть своих вещей в тесном домике и при минимуме мебели. Главным образом, посуду и кухонную утварь. Была там, среди прочего, кофейная мельница, чашки с блюдцами, две кастрюли, какие-то коробки, веревки. Словом для всего этого, не самого необходимого в обиходе барахлишка, директор и отвел Сергею Николаевичу угол на чердаке какого-то склада.
— А вещички-то оттуда и попятили! — весело вскричал Василий Аркадьевич. — Ай, да Петр Иванович, ай, да умник, тоже мне.
— Да там ничего особенного не было, — отмахивался Сергей Николаевич.
— Как это «ничего особенного»! — возмутилась Римма, — вы попробуйте, пойдите, купите. Правда же, я правильно говорю, — обратилась она за поддержкой к Наталье Александровне, — ведь жалко вещи.
— Конечно, жалко, — виновато усмехнулась та, — главным образом чашки с блюдцами.
Кончался октябрь. Сергей Николаевич предложил закрыть пляжный сезон. Решили устроить что-то вроде воскресного пикника, пригласили Римму Андреевну с мужем. На берегу расстелили одеяла, разложили приготовленную еду, Римма Андреевна напекла булочек. Но, прежде всего, Сергей Николаевич решил напоследок искупаться. Его отговаривали, но он махнул рукой, разделся, подбежал к воде, улучил минуту и ловко нырнул под невысокую волну. Ника прыгала на месте и считала, сколько времени отец проведет под водой. На счете двенадцать он вынырнул и резко метнулся назад.
— Ого-го! — выскочил он на берег, схватил полотенце и стал растираться, — вот это да! Холодно, братцы, холодно!
Наталья Александровна с улыбкой приговаривала:
— Вольному — воля, спасенному — рай.
Они разложили на подстилке принесенную еду, стали насыщаться и смотреть на море.
— Знаете, друзья мои, — задумчиво произнесла Наталья Александровна и очертила рукой широкий круг, — если все это у меня когда-нибудь по какой-нибудь причине отнимется, я, наверное, умру.
А на следующий день ближе к полудню неизвестно откуда наползла туча, заслонила небо. Вскоре она остановилась над морем, свесив коричневое мохнатое брюхо. Стало быстро смеркаться. Чрево тучи раскрылось, из него отвесно посыпался дождь. Внезапно над горами засвистело, с лесов стало срывать непрочную, одряхлевшую листву, сбило вкось дождевое сеево. Море, тускло засеребрившееся рябью, ровное, как бальный зал, верховым ветром погнало прочь от берега.
Временами дождь стихал, светлело, и тогда становился видимым близкий, изломанный высокой волной горизонт. Было видно, как там беззвучно толчется и вздымается что-то невообразимое.
Так длилось несколько часов, пока не переменился ветер. Шторм развернулся и пошел в наступление на Крым. Тяжелые горы воды стали с грохотом выбрасываться на скалы, медленно поднимать в сизое небо взрывы белой пены, брызги, всплески.
Кончился детский сад, кончились панамки. Наталья Александровна и Ника безвылазно засели в чужом неустроенном доме вместе с несчастной глупенькой Сонечкой.
4
Директорская секретарша Тася бежала по каменной лестнице в сторону клуба, будто за ней гнались. Но лицо ее было радостным. Летела с известием для Сергея Николаевича. Возле клуба перевела дух, вошла в помещение и отправилась искать маляров.
В клубе пахло свежей масляной краской, было тихо, как перед началом сеанса, когда все готово, но зрителей еще не пускают в зал. Тася бросала взгляды на стены, на отделку панелей, шла осторожно, боясь поскользнуться на зеркально блестящем полу.
Сергея Николаевича и Панкрата она нашла в комнатенке билетной кассы. Они заканчивали красить стену.
— Ой, как у вас тут хорошо, — молитвенно сложила руки Тася, — какие вы молодцы. Только вы, Сергей Николаевич все бросайте и идите к директору.
— Так ведь немного осталось.
— Нельзя. Пускай они докрасят, — она махнула головой на Панкрата, — а вы идите. Он ждет. Комнату вам выделяют, Сергей Николаевич.
Радостное возбуждение Таси сулило златые горы, а оказалось не Бог весть что. Комната в старом доме на отшибе от центра, на четвертом участке. Петр Иванович клялся, говоря, что это только до весны, призывал в свидетели всех работников правления: ту же Тасю, счетовода, главбуха Василия Аркадьевича призвал, и тот пришел из своего кабинета, посмеиваясь по привычке в короткие седые усики.
На другое утро выдался среди осеннего ненастья, милый, задумчивый в полном безветрии денек. Сплошная пелена облаков стояла совершенно неподвижно в высоком небе, сквозь нее лился на горы спокойный опаловый свет.
Для начала хотели просто осмотреться на новом месте, после передумали. Все равно вселяться, смотри — не смотри. Так зачем же идти зря налегке за три километра, можно сразу отнести часть вещей. Сколько еще ходок будет, пока все не перетащишь на руках! Машины на четвертый участок не ходили по причине отсутствия дороги, ее только начинали прокладывать.
Наталья Александровна сложила один чемодан, взялась за другой. Не скрывая радости, Сонечка летала вокруг нее с деланно виноватым видом, подавала вещи. Собрались, наконец. Сергей Николаевич взял оба чемодана, Наталья Александровна нагрузилась двумя пакетами. Ника вприпрыжку побежала вперед. Кто-то показал им тропу, они ступили на нее, и гуськом побрели по ней.
Идти было хоть и тяжело, но не скучно. Тропинка плавно ныряла вверх-вниз, но крутых подъемов и спусков не было. Слева, под откосом, все время оставалось видимым умиротворенное после первых штормов серенькое море. Справа темнели заросли можжевельника. Рощицы молодого дуба и орешника уходили все выше и выше до самого подножья безымянной горы, скалистой и неприступной, удаленной от всего мирского.
Наталья Александровна часто просила остановиться, поклажа была нелегкая. Вздыхала, улыбалась, морщила носик, задирала голову.
— Боже, какая красота! Смотри, смотри, Ника, вон там…, это, наверное, орел.
Ника, очень похоже на мать, закидывала лицо, щурилась, отыскивала в небе ходившую кругами птицу и восторженно кричала:
— Да! Вот он, вот! Вижу!
Сергей Николаевич, и сам не равнодушный к природе, торопил их. Предстояло сделать еще не одну и не две ходки.