На Западе же поиски наркотиков превращались в проблему довольно сложную (у него там были друзья, но не из круга врачей) и одновременно опасную (если бы он покупал там дурманящие средства и кто-нибудь поставил в известность полицию, то у него могли бы быть большие неприятности). Поэтому он предпочитал заранее запастись ими. Выезжая из России, он вывозил наркотики в бутылочках из-под лекарств. Если наркотики кончались, он звонил в Москву. Там друзья добывали нужные дозы и пересылали в Париж. Как? Помогала его огромная популярность. Каждый хотел хоть что-то сделать для него. Друзья Высоцкого передавали наркотики воздушными лайнерами через командиров рейсовых самолетов Аэрофлота, Это был проверенный способ, и к тому же доставка очередной порции занимала мало времени.

В аэропортах Высоцкий также имел особые привилегии. Лионелла Пырьева, например, так вспоминает свою последнюю встречу с поэтом: «Это было в 1979 году в аэропорту «Шереметьево». Я встречала мужа из Германии, а Володя ждал рейс из Франции — с Мариной. Он промелькнул около меня, будто метеорит, не заметил, даже слегка задел. И только потом до него вдруг дошло, что это была я, он повернулся ко мне: «Ой, Линка!». Поздоровался, затем, увидев моего мужа, который как раз появился, также с ним поздоровался, вспомнил, что давно обещал ему свою пластинку, и помчался дальше. Для него нигде не было преград. И его пустили прямо на бетонную полосу аэропорта! К Марине». Поэтому, разумеется, Высоцкий в любой ситуации мог спокойно рассчитывать на помощь летчиков и обслуживающего персонала.

Однако его зависимость от наркотиков приобретала все более опасный характер. Ничего удивительного. Длилось это давно. Друзья артиста соглашаются с тем, что он начал употреблять наркотики не раньше 1975 года и не позднее начала 1976 года. Сначала он верил в то, что именно наркотики помогут ему победить зависимость от алкоголя (после долгих запоев жуткое самочувствие исчезало, стоило только уколоть себе дозу соответствующего вещества), но быстро оказалось, что он стал зависеть одновременно как от алкоголя, так и от наркотиков. И чем дольше все это длилось, тем больше нужна была доза.

В конце его жизни эти дозы шокировали даже очень опытных врачей. Дружившие с ним врачи ужасались. «Наибольшее беспокойство вызвал тот факт, что Володя не контролировал эти колоссальные дозы, — говорили они. — Мы давали ему препараты на целый месяц, а он использовал их в течение недели». Анатолий Федотов — врач, часто дежуривший в квартире Высоцкого в последние дни его жизни (Федотов умер в 1992 году), — признался в беседе со мной: «Правда такова, что сколько бы доз — кстати, чрезвычайно больших мы ни нашли, Володя мог использовать все за один раз. Мы обманывали его. Как-то раз я дал ему вместо наркотика порцию витаминов. На какое-то время он почувствовал себя лучше, а потом сорвался так, что лучше об этом не вспоминать».

Некоторые медики вместо того чтобы обманывать Высоцкого, пробовали просто отказать ему, но всегда при этом поддавались если не его напору, то нажиму со стороны окружающих. Станислав Щербаков вспоминает эпизод, который произошел в июле 1980 года (это были те последние дни, а по сути последняя неделя Высоцкого): «Началась Олимпиада. Накануне я заявил Володе, что с этих пор он не может на меня рассчитывать. Конец с выдачей всяких специфических средств. Олимпийские игры — везде контроль, строгая дисциплина, все выдают ограниченно — учетное количество. Володя как будто бы принял это во внимание. Но неожиданно в одну из ночей он приходит ко мне с Янкловичем. Какой-то странный. Всегда очень ухоженный, опрятный, а тут — небритый, небрежно одетый… И что важнее всего: его как подменили. Он всегда вбегал в кабинет, кричал на меня, требовал, чтобы я дал ему наркотик. А сейчас я его не узнал — зашел, сел. Спокойно, без слов. Тихий, отрешенный, поникший. Полная депрессия. Я заполнял какие-то карточки, а Володя даже не посмотрел на меня, «вбил» взгляд в пол и молчал. Говорил за него Янклович. Известно, что говорил. Просил препараты для Володи. Я перебил его и обратился к Володе: «Ведь мы договорились. Это все. Ничего от меня ты не получишь». У Володи были слезы на глазах. И тогда весь мой коллектив обрушился на меня: «Что ты выделываешь с человеком? Опомнись! Это же Высоцкий!». Я обиделся: «Делайте, что хотите!» — и вышел из кабинета. Конечно, они дали Володе то, что он просил».

Валерий Янклович, часто достававший Высоцкому наркотики, нашел в себе силы убедить поэта в том, что единственный выход для него — лечение в больнице. Но Высоцкий не выносил лечебных учреждений, тем более что в этом случае лечение в больнице означало бы стационар закрытого типа. На такое лечение, впрочем, дала согласие его семья. Письменно. Янклович встретился с отцом Высоцкого и описал ему ситуацию и дальнейшее развитие событий: либо поэт поедет в больницу, либо его ждет скорая смерть. Отец Высоцкого безоговорочно поддержал мысль о лечении, понимая, что это, пожалуй, последняя соломинка, за которую можно ухватиться, и поэтому он заявил: «Надо ему ложиться в больницу. Конечно, я согласен. Это не подлежит обсуждению».

Янклович поставил в известность Высоцкого о решении отца. Он так описывает реакцию поэта: «Я сказал Володе о том, что отец дал согласие на его лечение именно в больнице. Володя сурово спросил: «Кто согласился?». «Твой отец», — повторил я. Володя подошел к телефону, набрал номер отца. Разговаривал с ним очень категорично, я сказал бы даже строго. И отец немедленно уступил! Потом он приехал и все отменил. Сказал: «Что ты, Володя! Я этого вовсе не хочу, у меня даже не было подобных намерений». Одним словом, он оправдывался перед Володей. Тогда я понял, что отец ему тоже не поможет».

В действительности близкие поэта могли лишь только наблюдать, как его покидает жизнь. Сын Аркадий (проведал отца в июле 1980 года) вспоминает: «Он чувствовал себя ужасно. Валерий Янклович поехал за «чем-то» для него. Когда он, наконец, привез это «что-то», отец свернул трубку из бумаги и начал это вдыхать. Ему стало немного лучше. Мне было страшно. Я очень боялся за него».

Свидетелями саморазрушения Высоцкого и последствий этого были также посторонние люди. В апреле 1980 года Высоцкий выступал с концертом в Доме ученых. Концерт удался. Все прошло и окончилось прекрасно. Высоцкий был в хорошей форме, но, как утверждают очевидцы, «после концерта его увезли едва живого».

14 июля 1980 года (за одиннадцать дней до смерти) Высоцкий выступал в Институте эпидемиологии и микробиологии в Москве. По свидетельству Людмилы Сигаевой, видевшей его выступление, поэт чувствовал себя плохо перед концертом. Силаева рассказывает: «Я заварила ему крепкий чай. Принесла таблетки анальгина. Вместе с чаем он проглотил целую упаковку этих таблеток».

Один из близких друзей поэта Всеволод Абдулов не мог больше видеть умирающего буквально на глазах Высоцкого и поэтому заявил: «Володя, не гневайся, но я ухожу. Если тебе нужна будет моя помощь, знаешь, где меня искать. Звони — наверняка приеду. Но так просто быть при тебе и видеть, как ты умираешь, не могу. Я не в состоянии. Прости меня». Произнеся эти слова, Абдулов вышел из дома Высоцкого. Это подействовало. Поэт принял очередное решение вылечиться.

«УЙДУ Я В ЭТО ЛЕТО…»

Когда Высоцкий понял, что сам не в состоянии справиться с зависимостью от наркотиков, он решил рассказать правду Марине Влади, рассчитывая на ее помощь. В марте 1980 года во время пребывания в Венеции между ними происходит откровенный разговор. Марина Влади пишет в своей книге, что кроме горькой и трагической правды появилась надежда, что Высоцкий вновь открыл свой внутренний мир так же, как когда-то. Он снова был с ней — близкий и доверчивый.

В сущности, ее первая реакция на исповедь поэта была, вероятно, более прозаичной. Валерий Янклович утверждает: «После смерти Володи я спросил Марину, как она отнеслась к тому, что он сказал ей в Венеции. Она ответила: «Он сказал мне это, когда мы плыли на катере. Я чуть не столкнула его в воду!..» Можно поверить этим словам, зная характер Марины. Впрочем, она много натерпелась, наблюдая те же симптомы у сына».