Дмитрий Александрович и сам был вовлечен в праздничное действо; он должен был действовать строго так, как это предписывалось командиру корабля уставом. Все это было строго обязательно и очень важно, но за те минуты, которые ему потребовались на обход экипажа, он проникся грандиозностью праздника. Эту грандиозность ему даже не охватить было мыслью. Подумать только о всей стране, ее городах, селах, флотах, о всех парадах и демонстрациях, в которых участвовали миллионы людей… А что сейчас происходило во всем мире? Вот это ощущение всемирного величия праздника, как казалось Дмитрию Александровичу, и было только его собственным ощущением.

Закончив обход экипажа на оркестре, Дмитрий Александрович встал неподалеку от трапа, и в тот же миг раздалась команда вахтенного офицера:

— На фла-а-аг, гюйс, стеньговые флаги и флаги расцвечивания!

И на целую минуту на обширном рейде водворилась абсолютная тишина.

Затем вахтенный офицер доложил, что «время вышло».

— Флаг поднять! — приказал Дмитрий Александрович, вновь проникаясь чувством обязательности и важности всего, что он делал. Ну разве он мог не разрешить поднять флаг? Ни в коем случае! И все же только по его приказанию вахтенный офицер скомандовал:

— Флаг, гюйс, стеньговые флаги и флаги расцвечивания поднять!

Оркестр мягко заиграл «встречный марш». Медленно по кормовому флагштоку начал подниматься флаг…

На крейсере, на всех кораблях затрепетали поднятые на мачтах гирлянды флагов. И вид рейда сразу преобразился: суровые корабли словно принарядились и наконец-то стали праздничными. Оркестры, передохнув мгновение, грянули Государственный Гимн Советского Союза.

Потом офицеры стали читать перед строем праздничные приказы, а Дмитрий Александрович стоял и думал о своих долгих годах службы, протекших с того дня, когда он зеленым курсантом отправился в первое плавание на борту старушки «Авроры». И это плавание было всего лишь от Кронштадта до Лужской губы, где тогда была неподалеку граница страны и где была самая отдаленная, вторая после Кронштадта, база Краснознаменного Балтфлота; вспомнились корабли, которые стояли тогда там, на рейде, старые корабли дореволюционного флота, которых сейчас уже не было в строю, корабли, восстановленные энтузиастами-комсомольцами. Вспомнив это, он вспомнил и свое исключительно личное: своего отца, старого моряка, недавнюю поездку в отпуск и все тогда пережитое. Ему захотелось, чтобы отец полюбовался сейчас вместе с ним на великолепные крейсеры, эсминцы, подводные лодки, на самые различные корабли, которые так гордо сейчас красовались на рейде.

Но вот от корабля, почти не видимого за другими, стоявшими в парадном строю кораблями, донеслись раскаты «ура». Потом они послышались ближе и еще ближе, и на виду появился сторожевик под флагом командующего.

Начался морской парад.

Сторожевик прошел близко от крейсера. На крыле его мостика стоял адмирал. Дмитрий Александрович хорошо видел его лицо. «Как он постарел, — крича „ура“ вместе с экипажем на приветствие адмирала, подумал Дмитрий Александрович. — И как он долго служит на флоте. И видел гораздо больше, чем мы. Он в числе первых курсантов училища командного состава флота участвовал в обороне Петрограда. Ох, долгую вахту несет старик».

И вдруг командующий выкрикнул:

— Благодарю за стрельбы!

Восторг переполнил Дмитрия Александровича. Получить от боевого адмирала благодарность на параде!.. Сегодня же об этом весь флот говорить будет. Но и адмиралу, значит, было радостно узнать об успешных стрельбах крейсера, которые экипаж провел в море всего лишь позавчера, если он выносит благодарность на параде.

Обойдя строй кораблей, принимающий парад перешел на корабль, где держал свой флаг командир соединения. Оттуда он произнес речь. Когда в радиорепродукторах замолкли здравицы в честь советского народа, его Вооруженных Сил и Коммунистической партии, оркестры снова грянули Гимн, и на флагмане начали артиллерийский салют; звуки залпов глухо катились над водой, а стремительные клочки порохового дыма выстрелов таяли в сером небе.

И снова Дмитрию Александровичу вопомнилось далекое время, когда Советский флот ютился в восточном углу Финского залива, а этот вот видимый сейчас с крейсера берег, исконная земля славян, был под фашистским игом. И вот здесь звучит Гимн Родины. Сейчас и флоты братской Польши и Германской Демократической Республики празднуют Первомай, и дух дружбы воцаряется на Балтике. С визитами дружбы ходили наши корабли в Финляндию и Швецию. А вчера вернулся из Англии крейсер «Орджоникидзе» с правительственной делегацией на борту.

С последними звуками Гимна окончился и парад. Строй распустили, и заполнившаяся разминающимися после долгого стояния людьми палуба стала тесной. К Дмитрию Александровичу подошел его заместитель по политической части Селяничев.

— Так разрешите, товарищ капитан первого ранга, действовать по плану? — спросил он.

IX

В конце войны на одной из плавбаз соединения подводных лодок Балтфлота, на которую базировалась и лодка Дмитрия Александровича, появился пятнадцатилетний матрос-воспитанник. Он гордо носил на своей фланелевке орден Отечественной Войны и партизанскую медаль. Ему устраивали встречи с экипажами лодок, и он охотно рассказывал о своем подвиге.

Он был у партизан разведчиком и даже участвовал в боях, а вообще-то паренька в отряде берегли. Но вот летом 1944 года, находясь в засаде, он увидел направляющийся к месту расположения партизанского лагеря карательный отряд фашистов. Предупредить товарищей юный партизан уже не мог. Тогда он притворился спящим, и едва три гитлеровца поравнялись с ним, выдернул кольцо у гранаты и, поднявшись навстречу врагам, бросил гранату им под ноги. Предупрежденные взрывом партизаны обратили карателей в бегство. После боя мальчишку нашли тяжело раненным в грудь и переправили через линию фронта в Ленинград. Лечили его во флотском госпитале. Там же большой начальник вручил ему орден Отечественной Войны и партизанскую медаль. Начальник сказал, что воевать парнишке уже ни к чему и скорей всего его отправят в глубокий тыл, в детский дом, где ему самое место. Тогда паренек попросился у того начальника во флот в воспитанники.

После госпиталя его и направили к подводникам. Он считал, что ему страшно повезло: сбылась его мечта, он стал военным моряком.

Отца, матери и младших сестренок он лишился в начале войны, но благодаря отеческой заботе о сироте замполита базы юноша сумел подготовиться и поступить в военно-политическое училище. Теперь он дослужился до капитана третьего ранга и был заместителем командира крейсера по политической части.

— Неужели вы тот самый Аркаша-партизан? — спросил Дмитрий Александрович своего замполита Селяничева при первом знакомстве.

— Я самый. Видите, как вымахал, и все на государственных харчах, — ответил замполит и простодушно признался: — А я вас не помню. Да все же это очень хорошо, что вы мой командир.

Человеком Селяничев был мягким, общительным; лицо его сохранило юношескую непосредственность выражений.

Спрашивая у командира разрешения «действовать по плану», замполит имел в виду концерт самодеятельности, назначенный сразу после парада.

— Добро, — ответил Дмитрий Александрович.

— А вы не съедете с корабля? — Замполиту очень хотелось наконец-то показать новому командиру самодеятельность крейсера во всем блеске. Это понял Дмитрий Александрович и ответил:

— Нет, конечно.

Вскоре его пригласили на ют.

Лучи майского солнца будто все же добились своего: пробили сплошную пелену на небе и покромсали ее на множество веселых облачков. Дул легкий бриз, и полотнище кормового флага то распахивалось по ветру, словно порываясь обнять часового, то, игриво струясь, опадало. Вода вокруг зарябилась, весело поблескивая и местами, там, где по ней пробегали тени облаков, хмуро темнея. Косо падая на воду и снова на тугих крыльях взмывая вверх, вокруг крейсера летали чайки. Ближние и дальние корабли, стоявшие на рейде, берег с его строениями были теперь отчетливо видны. По рейду сновали катера и шлюпки под парусами. Праздничный день разгуливался над морем.