Все начиналось с водного праздника на канале; потом гулянье продолжалось в матросском парке, где в эстрадном театре и летнем кино давали концерты московские и ленинградские артисты, показывались морские кинофильмы, в читальне должны были состояться встречи с писателями-маринистами, с мастерами шахмат и шашек. Обо всем этом оповещали яркие афиши.

Военные моряки пока совсем редко попадались на улицах, и гости были предоставлены самим себе. Дмитрий Александрович шел по улицам в парадной форме, со всеми орденами. Он знал, что вся его плечистая фигура исполнена чисто морского вида, и понимал, что уважительные взгляды встречных относятся к нему. Но он думал о том, что гости флотского города, все эти самые разные люди: и девушки в лучших своих нарядах, и пареньки с любовью к морю в глазах, и пожилые, изрядно потрудившиеся на своем веку люди — все они были советскими людьми, которые приехали в город не просто гулять и веселиться. Это было народное паломничество к боевой славе Балтийского флота. Именно поэтому и дарили его, боевого морского офицера, гости города такими полными уважения взглядами, в ответ на которые хотелось отдавать честь.

Сам Дмитрий Александрович тоже все больше и больше проникался ощущением всенародного праздника, и когда проходил мимо братской могилы с бронзовым солдатом и матросом, то, подчиняясь охватившему его чувству, он приблизился к могиле. Официальное возложение венков было определено ритуалом праздника в свое время. Но подножье памятника уже окружал валок из множества букетов и самодельных венков. Многие букеты повяли, и это показывало, что срезаны они давненько и везли их сюда издалека.

Дмитрий Александрович отдал честь братской могиле. И вдруг ему вспомнился рассказ Артема о могиле героя гражданской войны балтийского матроса в далеком заволжском городке. Артем тогда сказал, что раздумья у таких могил пробуждают небывалую жажду жизни. «Да, да. Именно во имя нашей сегодняшней жизни они шли на смерть, — думал Дмитрий Александрович, стоя у памятника. И отец мой когда-то не страшился смерти. И вот я с ним встречаю наш флотский праздник».

Покинув могилу, Дмитрий Александрович пошел к каналу в общем потоке людей.

Незадолго до ухода с крейсера он позвонил из своей каюты домой. Ответил отец — только он был дома. И вот что он доложил. Саша пришел утром рано: заботливый паренек. Принес дрова из подвала. Оказывается, еще вчера Варвара Константиновна сговорилась с Анастасией Семеновной насчет домашнего праздничного обеда с пирогами. Сейчас дети с бабушкой пошли по магазинам за продуктами. А он от самого торжественного подъема флага не уходит с балкона и смотрит на гавань, на улицу. Напоследок Александр Николаевич сообщил, что Саша остался недоволен билетами, присланными Дмитрием с матросом, что он придумал кое-что получше и велел Дмитрию приходить к маяку.

«Интересно, что это малый затеял, — думал Дмитрий Александрович, идя к уже видимой в конце улицы башенке маяка. — Билеты не понравились! Вот и завоевывай уважение у сына. Да знает ли он, как доставать эти билеты?» На трибуну, то есть на помост с сиденьями, прислали на крейсер всего два билета. Взять эти билеты командиру себе было бы просто неприличным, пришлось послать домой входные билеты на бульварчик на берегу канала, в середине которого и была трибуна. Дмитрию было жаль стариков, которым предстояло выстоять весь водный праздник на ногах. Пожалуй, отца даже надо будет увести пораньше: не слишком ли велика за эти дни досталась его больному сердцу работа?

Неожиданно перед ним оказался вынырнувший Саша. И тотчас рядом с ним встала Лида.

— Дмитрий Александрович! — торопясь заговорил Саша. — Ух, как мы боялись, что не встретим вас. Не надо теперь к маяку ходить. Это я думал к товарищу проводить всех: у него квартира с балконом и канал видно весь, только издалека. А теперь все лучше устроилось. Бабушка и дедушка на трибуне сидят.

Сашин приятель был сыном офицера, назначенного следить за порядком. Благодаря этому «знакомству» старики Поройковы и прошли на трибуну.

— Это, брат, по блату называется, — сказал Дмитрий Александрович.

— Ничуть. Просто пришлось объяснить, что дедушка — старый балтийский революционный матрос.

— А ты откуда это знаешь? — удивился Дмитрий.

— Лида все рассказала.

— Ну хорошо, дедушка с бабушкой устроились, а Анастасия Семеновна?

— Она на солнце долго не выдерживает. Пошла к вам домой обед готовить.

Дмитрий Александрович посмотрел на довольные лица своих детей. «До чего же это хорошо, что в такой день мы все вместе, — подумал он. — Вместе? Да это же ведь желание Зинаиды Федоровны. Это ее письмо было толчком к тому, чтобы все начало устраиваться».

— А знаете, ребятки, — Дмитрий взглянул на часы. — У нас еще минут пятнадцать есть. Пошли, дадим телеграмму маме во Владивосток, с праздником поздравим?

— Дмитрий Александрович… — заговорил было Саша.

— Слушайте, Александр Дмитрич. Давайте бросим дурака валять. Какой я тебе Дмитрий Александрович, когда мы с тобой родные отец и сын? Для доказательства я тебе за твою изысканную вежливость могу лупцовку задать, чтобы не задавался. И даже милиция не посмеет вмешаться в такое наше семейное дело.

— Нет, я просто хотел сказать, что дедушка с бабушкой…

— Ничего ты не хотел сказать, упрямый мальчишка. Идем.

Идя между своих детей и обнимая их за плечи, Дмитрий Александрович начал сочинять телеграмму.

— Значит, так и сообщим, что все мы вместе встречаем праздник: и Саша, и Лида, и дедушка, и бабушка, и Анастасия Семеновна, — что все шлем привет и поздравляем.

— И целуем, — вставила Лида. — И хотим, чтобы она скорей приехала.

— Согласен. А ты как, Саша?

Саша промолчал.

— Молчишь — значит, тоже согласен.

На подачу телеграммы ушло полчаса: пришлось дойти до гостиницы, только там был работающий пункт по приему телеграмм. И когда Дмитрий Александрович с детьми пришел на бульвар, каналом уже проходили «ряженые» катера — обычные рейдовые катера, с помощью фанерных надстроек преображенные в потешные купеческие и пиратские корабли. Их не было видно за толпой на берегу. Доносилась лишь неистовая пальба из древних бомбард и пищалей, над каналом клубился черный дым, и оттуда тянуло пороховой гарью. Диктор старательно пояснял, что купцы пустились наутек, а пираты устремились на абордаж. Тысячи зрителей на берегах канала кричали и смеялись, любуясь водяной потехой.

— Эх, торпедные катера уже прошли, — огорченно сказал Саша, убыстряя шаг.

Торпедные катера с огромными флагами Советского Союза и союзных республик открыли праздник, пройдя на полном ходу каналом мимо зрителей. Можно было только жалеть, что такое эффектное зрелище пропущено.

— Ну, Санек, что мы с тобой не балтийцы, торпедных катеров не видывали? — сказал Дмитрий Александрович. Они как раз обходили трибуну. — А где же сидят дедушка с бабушкой? Хорошо ли?

— Подальше отойдем и увидим их.

От летнего кафе была видна верхняя часть трибуны. В одном из последних рядов Дмитрий своими зоркими глазами различил сидевшего у ближнего края, сразу за перильцами, Александра Николаевича. Старика, в его черном грубошерстном пиджаке, донимало солнце, и он отгораживался от него газетой. Варвара Константиновна сидела за ним. Судя по тому, как отец то и дело наклонялся к матери для того, чтобы что-то сказать, старикам было интересно.

— А теперь, — сказал детям Дмитрий, — можете быть свободны. Идите и проныривайте, откуда лучше смотреть. И ты, Лида, не больно надоедай брату. Он ведь старше, и у него свои дела. Как, Саня?

— Пускай уж, — отвечал Саша.

— Вот вам на мороженое и вообще… — Дмитрий подал Саше пятерку. — Бери, как старший. Ну, марш! Я буду вас ждать здесь.

Дети нырнули в толпу, а Дмитрий Александрович зашел за балюстраду пустовавшего кафе и сел к угловому столику, откуда он мог видеть на трибуне своих стариков.

Публика прихлынула к берегу канала. Люди ото всего были в восторге. Над головами в вытянутых руках то и дело мелькали аппараты фотолюбителей, и множество детишек восседало на отцовских плечах. Диктор давал пояснения, пересыпая свою речь немудрящими шутками.