Издав отчаянный крик, Теа пнула его ногой, как только он поднялся, и Саваж снова упал.

— Если вы намереваетесь кое-чем заняться со мной, делайте это и убирайтесь. Если нет, оставьте меня в покое в этой тюрьме.

— Ах ты маленькая сквернословящая ведьма, что ты развизжалась? — Саваж в ярости вскочил на ноги.

— Если вы думаете, что я настолько бестолкова, чтобы подчиниться вам после того, что вы со мной сделали-о Боже, дай мне сил, — с какой стати вы решили, что я достаточно глупа, чтобы мгновенно забыть всю вашу жестокость, улечься и предоставить свое тело для ваших забав только потому, что вы изменили свое мнение обо мне?

Саваж продолжал смотреть на нее.

— Я рассказал, как это произошло.

— Вы пытались заставить меня лечь с вами в постель. — Теа метнулась к скамейке, схватила хлеб с под-носа и швырнула его в Саважа. — О Боже, как я ненавижу мужчин. Довольные собой, гордящиеся своими способностями и удалью. Использующие женщин так же, как используют ночной горшок, а потом бросающие их, найдя их более ненужными, как если бы они смердели. — Она слышала, как повышается ее голос, но не могла ничего поделать. — Надеюсь, все вы будете гореть в аду, каждый последний чревоугодник, все эти похотливые негодяи.

Саваж продолжал смотреть на нее своими чарующими темно-голубыми глазами. Теа схватила миску с мясом и швырнула ее прямо в них. Он увернулся, и миска ударилась в стену. Мясо рассыпалось по камню. Он бросил взгляд на него, потом повернулся к ней.

— Ты и в самом деле бестолковая.

— Убирайтесь!

— Ухожу, — сказал он, подходя к. двери. — Ты думаешь, я хочу услышать еще какую-нибудь твою проповедь? Вопишь, как зараженная сифилисом шлюха, чей кролик смылся, не заплатив.

Теа выругалась, потом взглянула вниз, на кружку с элем, единственную вещь, оставшуюся на подносе. Саваж уловил ее взгляд, когда открывал дверь.

— Оставь. — Он выскочил за дверь, когда кружка полетела в него. Просунув голову в дверь, он посмотрел на мокрое дерево. — Я предупреждал тебя.

Он устремился к Теа, которая бросилась на скамейку. Добравшись до нее, она приподняла ее и бросила в Саважа, поднос загремел по полу. Саваж отшвырнул скамейку и продолжал наступать. Он схватил девушку за запястье, когда она бросилась к кровати. Повернув к себе лицом, он позволил ей сопротивляться, пока ее не оставили силы. Когда она могла только бесполезно метаться из стороны в сторону, он слегка усмехнулся и скользнул губами по ее щеке. Она закричала, но он проделал путь языком по ее подбородку. Содрогаясь, она проклинала его.

— Теа, bella, однажды ты будешь проклинать меня за то, что я не делаю этого.

Она попыталась плюнуть в него, но он поцеловал ее. Их рты соединились, и у нее пробежал холодок по телу. Так же быстро, как он захватил ее губы, он отступил, и его язык продолжил свой путь к шее. Гусиная кожа покрыла ее горло, руки, грудь. Она тяжело вздохнула, когда он вдруг перевернул ее так, что она оказалась спиной к нему. Он покусывал ее кожу от уха до шеи, зажав ее в объятиях. Его руки обхватили ее груди, и он шепотом убеждал ее, изредка издавая стоны удовольствия.

— Не сердись, — шептал он. — Забудь, Теа, bella, забудь все. Только ощущай. Ощущай мои руки, ощущай их.

— Нет!

Теа оторвала его руки от своих грудей и локтем отпихнула его назад, собираясь с силами для новой атаки. Он стоял, пыхтя, и смотрел на нее.

— Я был прав, — сказал он. — Ты просто дразнила меня.

Пнув ногой лежащую на полу скамейку, он двинулся к двери и распахнул ее снова.

— Ты в последний раз дразнила меня, женщина. Запомни это. Если ты сопротивляешься, то сопротивляйся до конца, но если ты расслабишься снова, знай, что бы ты ни говорила и ни делала, меня ничто не остановит.

— Только попробуй, негодяй, и я засуну твои яйца тебе в глотку.

Его ответом был стук двери. Она слышала, как он изрыгал проклятия, когда спускался по лестнице. Вытерев пот с нижней губы и лба, она смахнула слезу рукавом. Подойдя к окну, она выглянула во двор. Саваж выскочил из башни, пробежал по плитам и исчез в проломе развалившейся стены. Во время этого бегства его окликнул Иниго. Саваж разразился грязными ругательствами в его адрес, и тот так громко расхохотался, что эхо передавало его смех от башни к башне.

Теа вернулась к кровати и села. Она оставалась неподвижной несчетное количество времени, затем скользнула на колени. Скрестив руки, она принялась молиться.

— Боже милостивый, пусть он оставит меня в покое. Пусть он исчезнет или освободит меня. Не позволяй ему больше прикасаться ко мне, и самое главное, сделай так, чтобы я не жаждала этого. Я умоляю тебя, не разрешай ему дотрагиваться до меня снова.

8

Дерри карабкался по развалинам стен. Смех Иниго отдавался эхом в его ушах, в то время как он стремился установить расстояние между собой и Теей Хант. Он пробрался сквозь заросли платана и продолжал идти, пока не добрел до ручья. В этом месте берега расходились, образовывая широкую заводь, тенистую и гладкую, и потом суживались снова, и вода продолжала свой путь вниз по холму.

Старое бревно перекрывало ручей в начале заводи. Дерри взошел на него и уселся посередине, покачивая ногами. Он слышал, что его зовет Стабб, но не отвечал. Когда тот нашел его, Дерри сдирал кору с бревна и бросал ее в заводь.

Стабб подошел к кромке воды, засунул руки за пояс и спросил Дерри:

— Что она сказала? Она что-нибудь знает?

— Понятия не имею.

— Вы собирались расспросить ее о ключе к шифрам и проделках леди Хант.

Дерри метнул кусок коры в Стабба.

— Чтоб тебя сифилисом наградили! Не говори мне, что я должен делать. Клянусь распятием, ты становишься похожим на нее. Иметь дело с ней — все равно что танцевать Майский танец у лесного костра. Кровь Господня, я мечтаю положить ее на свое колено и хорошенько отхлестать ремнем. — Дерри перешагнул через бревно и взглянул на Стабба. — Она ничего не слушает, ее оскорбляют мои искренние побуждения.

Увидев, что Стабб ухмыляется, Дерри принялся нащупывать кинжал на поясе. Улыбка испарилась. Стабб скрылся за платаном.

— Но вы же собирались помириться с ней, — произнес он, захлебываясь от смеха. — Вы собирались все исправить, вы…

— Да сгниет твоя шкура. — Дерри соскочил с бревна и встал, смотря на Стабба. — Занимайся своими делами и не вмешивайся в мои.

— Меня она тоже не любит, — сказал Стабб. — Не выносит с тех пор, как я прикоснулся к ее глупой служанке. Чуть не оторвала мне уши, когда я однажды принес ей еду. Поэтому теперь ей прислуживает Иниго. Кажется, вы ей не более приятны, но вы сказали, что мы должны разузнать, что еще она может знать обо всем этом деле, прежде чем мы отвезем ее в Лондон.

Дерри прошел мимо Стабба.

— Да, я выясню это. Хотя общение с этой женщиной для меня, что кость в горле. Господи, дай терпения, чтобы вынести эту одержимую.

Он услышал, как Стабб хрюкнул, когда вступил опять в заросли платана.

— Возможно, она станет более сговорчивой, если вы разрешите ей ненадолго выйти из клетки. Иниго говорит, что у себя дома она очень любит бродить по лесам и полям. Любит растения, птичек, больше чем людей. Он говорит, она знает названия всех птиц в окрестностях.

— Изумительно. Вот пусть и говорит с этими охотниками за падалью, а не со мной.

Он углубился в лес в таком же отвратительном настроении, в каком и прибыл сюда, и задержался на опушке. Оглядев разрушенные стены, Воронью башню, покрытые лишайниками камни старых ворот, он ощутил себя пленником своего собственного тела.

Страстное желание пульсировало и кипело во всех мышцах. Он не мог отрешиться от этого. Тело не подчинялось, не успокаивалось, как это бывало прежде, при малейшем его усилии. Он мог только смотреть на башню, где находилась она, строить фантазии в жадном безумии, с которым он не мог совладать.