Однако Грент уже заканчивал допрос старого Паллена — кажется, вполне успешный. Время поджимало, предстояла встреча с его величеством, а уж потом можно было расспросить барышню и обсудить с сестрицей свои мысли и идеи. Можно было и вовсе не показываться на глаза дамам, но граф решил, что уйти незаметно будет не вполне приличным.

Барышня просияла, увидев его, улыбнулась открыто и от души:

— Добрый день, граф. Отличное местечко, мне очень нравится.

— Между прочим, — граф взял с прилавка отложенный барышней рисунок воина-туземца, — мне показалось, что вы как-то странно смотрели на этот образчик дикарского искусства. В вашем лице было что-то такое… ностальгирующее? Разрешите сделать вам подарок, барышня? Я куплю его для вас.

— Буду рада, — серьезно ответила барышня. — Если вас это не напряжет, конечно. И они совсем не дикари, зря вы так. Просто другие.

Граф поймал заинтересованный взгляд продавца, усмехнулся:

— Вы обязательно расскажете мне. Пока же позвольте откланяться — дела.

Расплатился, подумал мельком, что на чай сестрица тоже изрядно потратилась и нужно будет подкинуть ей еще денег на расходы, раскланялся и вернулся к Гренту и старому Паллену.

Грент вертел в руках простой кошелек — дешевый, без каких-либо опознавательных знаков. Поднял голову навстречу фор Цирренту, сказал:

— Итак, что мы выяснили. Молодому Леони Паллену заплатили полсотни серебряных фрегатов за то, чтобы он направил в нужное русло некий разговор. Ничего подсудного, всего лишь теоретический спор о магии. Однако у него сложилось мнение, что целью разговора было заманить некоего человека из высших кругов в определенное место. Возможно, в ловушку. Он сказал… повторите, господин Паллен, как он сказал?

— Чистая вражда, замешанная на выгоде, — надтреснутым, почти мертвым голосом сказал старик. — Леони признался, что в деле замешаны аристократы. Он не любил аристократов… не любит.

Грент небрежно пожал плечами:

— Мало кто из вашего сословия любит родовитых бездельников, это понятно и, я бы сказал, естественно. — Обернулся к фор Цирренту: — Молодой человек был достаточно осторожен. Он, разумеется, совершил большую глупость, связавшись с людьми, для которых его жизнь мало что стоит, но у него хватило ума — а может быть, инстинкта — вовремя убраться из столицы. Для нас он пока недосягаем, но, к счастью, недосягаем и для убийц.

— Живой, но пока недоступный свидетель, — кивнул граф. — Лучше, чем ничего, но сейчас он ничем нам не поможет. Что-нибудь еще, Грент?

— Это все. Благодарю вас, господин Паллен. При оказии передайте сыну известие, что ему следует бояться не полицию. Идемте, Варрен.

Фор Циррент полагал, что на сегодня лимит неожиданных встреч исчерпан, однако, как выяснилось, ошибался. Едва они, распрощавшись со стариком Палленом, шагнули к дверям, как в кабинет ввалился достойный ученик господина Страунгера, подмастерье первого уровня Тил Бретишен.

Первым, как и следовало ожидать, среагировал Грент — еще бы, у господина начальника королевской полиции не только хватка бульдожья, но и реакция, как у бойцового пса.

— Ба! — он распахнул руки в шутливом объятии, — кого я вижу! Вы не меня ли, случаем, ищете, любезный мой?

Тил, и без того изрядно встрепанный, подстреленным зайцем подпрыгнул на месте и замер.

— Что стряслось? — все с тем же деланным легкомыслием спросил Грент. — Вы кажетесь чрезмерно взволнованным.

И тут парня прорвало. Он рыдал, трясся, ползал на коленях и умолял спасти. Подумать только, верховный магистр, менталист высшего ранга, оказался не настолько наивным, чтобы не заметить предательство ученика. Мог бы сразу выжечь мозг, выпить силу, но, видимо, труп в Чародейном саду и полицейское расследование заставили его быть чрезмерно осторожным. Опасаться свидетелей, лишних глаз и ушей, возможных следов. Когда мальчишка-слуга передал Тилу приказ явиться вечером, тот уже заподозрил неладное. Умений ученика не хватило бы прощупать разум магистра — видимо, поэтому Страунгер и не подумал закрываться от него. Ментальные щиты почувствовать куда легче, чем скрытые фоном повседневных мыслей намерения. Но страх оказался слишком мощным стимулятором. Тил распознал смертельную угрозу и ударился в бега.

— Отчего ж не в полицию? — холодно поинтересовался Фенно-Дераль. — Вы могли бы прийти сразу ко мне.

— Вы не понимаете! Я ведь его ученик, для него найти мою ментальную проекцию — как для вас газету купить! Он достанет меня! Я хотел скрыться… далеко, на край света… я слышал, что мастер Паллен не откажет взять на корабль мага, и…

Бедный Паллен посерел и, кажется, едва не схватился за сердце. И то сказать, многовато для одного дня — сначала разбирательство о причастности единственного сына к покушению на высоких особ, потом — такое откровенное сообщение о нарушении ограничительного эдикта. Терпение полиции, а тем более Тайной Канцелярии может ведь и закончиться.

Фор Циррент аккуратно обошел расклеившегося в тряпку ученика мага и наклонился к Паллену:

— Я думаю, мы не станем обращать внимание на то, что некоторые недалекие подмастерья так легко верят слухам.

— Не станем, — кивнул Грент. — Господин Паллен, я думаю, мы начали злоупотреблять вашим гостеприимством. Вам необходимо отдохнуть от гостей, а нас ждет работа. Господин Бретишен едет со мной. Если он сомневается в способности королевской полиции защитить его, то, я надеюсь, у него хватит разума не отказывать в этом лично его величеству.

Глава 24, в которой король решает судьбу верховного магистра, а Женя рассказывает графу фор Цирренту о Японии

Стиль правления короля Дионна-Горрента можно было назвать каким угодно, но не жестким. По мнению графа фор Циррента — каковое мнение он, впрочем, не торопился озвучивать вслух — его величество управлял государством так же ловко и уверенно, как опытный капитан ведет корабль. Лавируя в поисках попутного ветра, обходя давно известные рифы и мели и смело споря с внезапными шквалами. Мореплавателем его величество прозвали, разумеется, не за манеру правления, а за покровительство морякам, торговцам и исследователям. Но прозвище подходило ему всесторонне.

В общении его величество был таким же. Его оппоненты сами не замечали, как приходят к нужной для короны точке зрения, его министры трудились, подобно офицерам на великолепном фрегате, без слов понимая волю капитана. И даже враги не знали, каким становится король в те редкие минуты, когда позволяет себе идти напролом.

Сейчас как раз и выдался один из таких редких моментов.

Перед королем подмастерье верховного магистра раскололся еще быстрее, чем перед начальником полиции. Рассказал и о ритуале в Чародейном саду, и о приказе избавиться от книги, и о том, как после магистр решил избавиться от него самого. Его величество слушал молча, только мрачнел все больше. Глубже делалась складка между густыми седыми бровями, тверже сжимались губы и, щурясь, темнели до штормовой черноты глаза. Верные признаки бури.

Дослушав, какое-то время молчал, хмуро, давяще уставившись на трясущегося подмастерья. Фор Циррент лишь однажды видел его таким, но запомнил так крепко, что теперь тут же понял, чего ждать. Сейчас гнев его величества дойдет до пика, и тяжелый корабль рванет вперед под всеми парусами, чтобы перескочить гряду острых камней на гребне волны. Рискованно, самоубийственно при малейшей ошибке — но Дионн-Горрент Мореплаватель не ошибется. Там, где не в человеческих силах обуздать волну, он воспользуется ее мощью.

— Страунгера ко мне. Живо.

Негромкий приказ упал в тишину штормовым валом, рассыпался топотом ног, окриками приказов за дверью. Бедолага Тил Бретишен из бледного стал зеленым — и не зря. Когда стихия буйствует, песчинкам трудно надеяться на спасение. Вряд ли его судьба кого-то здесь волновала.

Король молчал, и остальные не осмеливались нарушать повисшую в кабинете для малых аудиенций тишину. Поэтому неторопливые. Полные достоинства шаги они услышали задолго до того, как Страунгер вошел в кабинет.