Пациентами овладевает страх. Они боятся потерять свою личность, боятся, что архаичный образ поглотит их, и они станут его частью. Нередко от подобного страха спасает агрессивное поведение. Отдушиной для пациентов служит гипотетический враг, которого они находят вне группы. Наиболее простой способ защи­титься от опасности — бегство. Другая форма защиты — упорная фиксация на поздних стадиях развития, напри­мер на половых конфликтах. Пациенты из группы I придерживались подобной позиции на протяжении мно­гих недель, пока на девяносто девятом сеансе выска­зывания господина Гетца не заставили группу свернуть с проторенного пути обсуждения конфликтов между

95

мужчинами и женщинами; группа тотчас попала в пси­хологическую ловушку, из которой пациенты, словно парализованные внезапностью всего произошедшего, не смогли выбраться самостоятельно. В сложившейся ситу­ации участники группы стали воспринимать меня словно тщедушного отца, который беспомощно наблюдает за тем, как злодей издевается над его ребенком, вместо того чтобы броситься ему на помощь. Однако благодаря вы­держке, спокойствию и рассудительному толкованию данных переживаний авторитет психоаналитика был восстановлен. На следующем, сотом сеансе, эта тема получила свое развитие. Господин Гетц негодовал. Теперь его возмущало не только мое поведение, но и характер других пациентов. Он посетовал на мое равно­душие и обрушился на госпожу Шлее, в оскорбительной форме упрекая ее в недостатке воображения, в недобро­желательности, а также в том, что она относится к нему как к мальчишке. С госпожой Шлее случилась истерика, и она, обливаясь слезами, выбежала из помещения.

Несмотря на столь плачевный результат, высказыва­ния господина Гетца продемонстрировали мне, что он про­ецировал свою деструктивную агрессию на несчастную даму и хотел таким образом справиться со своей химерой. После того, как моя интерпретация помогла господину Гетцу избавиться от своей проекции, ему показалось, что фантазия — явление бесценное, поскольку способно помочь человеку сбросить с себя путы зависимости от лич­ности, которая кажется ему угрожающей. Он припомнил, как в детстве, играя на свалке, он мастерил из найденных предметов причудливые конструкции, при взгляде на которые испытывал гордость за свой талант. Однако мать и сестра не находили в них ничего примечательного.

Вскоре выяснилось, что конфликт между господи­ном Гетцом и госпожой Шлее является повторением

96

конфликта между мальчиком и его матерью. После этого остальные пациенты смогли поделиться с группой своими воспоминаниями о подобных переживаниях, стали вести себя посмелее, обращать внимание на собст­венные фантазии и мыслить творчески. Благодаря моим интерпретациям фантазии, влияние которых на тера­певтический процесс постепенно возрастало, были истолкованы в конструктивном ключе и помогли паци­ентам освободиться от давлевшего над ними архаичного образа суровой матери.

10.2. Зависть к всевластной матери

На некоторых стадиях терапев­тического процесса пациенты чувству ют 1ребя спокойно, словно сидят на коленях заботливой матери, не желают никаких изменений и воспринимают психоаналитика и его интерпретации враждебно, полагая, что это раз­рушает приятную обстановку. В бессознательной груп­повой фантазии доминирует желание приникнуть к материнской груди, вкушая покой и наслаждаясь безопасностью. По опыту мне известно, что периоды подобной гармонии рано или поздно завершаются повторным оживлением детской фрустрации, обу­словленной пренебрежительным отношением матери, которая на оральной стадии развития ребенка угрожает уморить его голодом, на анальной стадии — подавляет его волю, на генитальной стадии — соблазняет или вызывает кастрационную тревогу; иными словами, в любом случае представляет собой экзистенциаль­ную угрозу.

В групповой ситуации подобный опыт заявляет о себе с особенной легкостью, поскольку пациенту приходится

97

довольствоваться не полным вниманием психоанали­тика, а лишь седьмой или восьмой его долей (в зависи­мости от количества участников группы). Иными сло­вами, пациент понимает, что он — не единственное «дитя» психоаналитика, как в случае индивидуального анализа, а один из шести-девяти «малышей», которые одновременно требуют равной заботы.

Учитывая то обстоятельство, что пациенты относятся к психоаналитику словно к матери, нетрудно дога­дает, что движущей силой группового процесса оказы­вается зависть. Зависть пациентов к психоаналитику не всегда выражается прямо, однако косвенно о ее сущест­вовании свидетельствуют попытки «отравить» атмо­сферу на сеансе или пренебрежение к интерпретациям терапевта. Кроме того, зависть угрожает нарушить вза­имопонимание между пациентами, проникнуть в их вза­имоотношения и вызвать бесконечные склоки. Вместе с тем участники группы могут вполне сознательно зави­довать терапевту, его достатку, дому, костюмам и гоно­рарам. Осознанность подобных чувств по отношению к психоаналитику позволяет подвергнуть их психоло­гической переработке. Однако все обстоятельства воз­никновения зависти на почве неудовлетворительных отношений с матерью могут проясниться только в том случае, если терапевт выявит соответствующие тенден­ции в динамике развития реакции переноса.

10.3. Процессы расщепления в группе III

Наряду с обострением зависти на этой стадии группового процесса происходит расщепле­ние личности пациентов на ряд элементов, которые про­ецируются на группу или на психоаналитика. Пациент

98

начинает воспринимать терапевта не как субъект, а как часть собственной личности. Зачастую речь идет о нрав­ственных элементах. Психоаналитик персонифицирует совесть пациента, его супер-эго. В группах, сформиро­ванных из пациентов с нарцистическими расстрой­ствами, например в группе II, идеализация терапевта подразумевает восхищение матерью или отцом, а следо­вательно включает в себя третье лицо, поскольку психо­аналитик олицетворяет собой идеальное родительское имаго*. Пациенты группы III, описание которой служит еще одним примером из практики, проецировали на ана­литика идеальные представления о собственных лич­ностях. Группу III можно назвать студенческим коллек­тивом, поскольку ее участники в отличие от пациентов из первой и второй групп были молодыми людьми, кото­рые учились или недавно закончили высшее учебное заведение. Первый сеанс оказался для меня тяжелым испытанием, поскольку я не был готов к тому, что обсто­ятельства сложатся столь драматически. Двадцатишес­тилетний Ганс, коммерческий агент с незаконченным философским образованием, предложил всем присутст­вующим представиться. Однако его прервала Эльке, двадцативосьмилетняя медицинская ассистентка, кото­рая сразу же пустилась в рассказ о своих проблемах: она не могла решить, разводиться ей с мужем или нет. Остальные пациенты также поделились своими бедами, связанными с личной жизнью. Двадцатидвухлетняя сту­дентка Марион, член марксистско-ленинской молодеж­ной организации, быстро включилась в беседу и расска­зала о любовном треугольнике между ней, ее другом и его приятельницей. Двадцатисемилетняя художница

* Имаго — понятие, используемое для описания бессознатель­ных объектных представлений. — Прим. переводчика.

99

Эльфрида, которая стремилась получить второе выс­шее образование по социальной педагогике, сообщила о своих напряженных отношениях с мужчиной, пренеб­регающим ею. В группе насчитывалось девять участ­ников, четверо из который высказались. Остальные пять пациентов поначалу сохранили молчание, однако с нескрываемым волнением следили за происходящим. Тридцатилетний Вилли, бизнесмен и самый старший пациент в этой группе, покраснел. Двадцатипятилетний Эрвин, студент консерватории, не сводил с меня своего испуганного взгляда, надеясь, что я поддержу его в слу­чае крайней необходимости. Волнение пациентов воз­росло, когда Эльке откровенно рассказала о том, что не испытывает оргазм и поинтересовалась, кто тому виной, она или мужчина. При этом было неясно, кому она задает этот вопрос — психоаналитику, пациентам или себе самой. Никто не проронил ни слова в ответ. Тогда Эльке обратилась напрямую к одной из пациенток, двад­цатипятилетней Гудрун, которая работала бухгалтером. Она заметно смутилась. Расположившаяся рядом с Гудрун двадцатитрехлетняя Ингеборга тоже выглядела испуганной и смущенной. Желая помочь девушкам, в разговор вмешался двадцатипятилетний Ульрих, прежде обучавшийся на физическом факультете, а теперь работавший механиком. Выслушав его, Гудрун собра­лась с силами и сказала, что у нее нет сексуальных проб­лем, поэтому она не знает, как ответить Эльке. Она доба­вила, что обратилась за помощью к психоаналитику потому, что у нее плохие отношения с матерью. Мать никогда не интересовалась своей дочерью, а думала только о работе. В детстве Гудрун была предоставлена самой себе. Мало-помалу она стала чувствовать себя изгоем, замечала, что сверстники насмехаются над ней, старалась спрятаться подальше от окружающих, подолгу