— Подождите. У вас же нет ещё на руках этих документов.

— Нет.

— А акционерное общество по дележу шкуры неубитого медведя уже есть?

— Я только ответил на ваш вопрос, господин депутат.

Гренье разглаживает бороду, как-то особо взбивая её на конце пальцами и охорашивая сзади.

— Хорошо. Чем же я могу быть полезен?

Терниченко спокойно вынимает из кармана какие-то бумажки и держит их в руке.

— Полезным вы можете быть с любой точки зрения. Прежде всего тем, что благодаря своему влиянию и авторитету в политических и финансовых кругах способны организовать акционерное общество, получить концессии у советской власти, реализовать их, одним словом, осуществить всё дело. Разумеется, вы сможете это сделать, когда мы будем располагать безупречными данными и когда вы сами проверите их на месте. А пока, чтобы легче добыть эти данные, вы поможете нам в розыске компаньона. Вам достаточно обратиться в префектуру, и вся полиция Франции к вашим услугам. Я понимаю, вы должны считать всё…весьма проблематичным. Но вы ничем не рискуете, помогая найти этого чекиста, а с ним недостающую информацию. Я. конечно, ни на мгновение не сомневаюсь, что вы осознаёте всю необходимость глубочайшей тайны…

Гренье слегка пожимает плечами. Чёрт побери, этот тип говорит таким тоном, словно в руках у него уже всё добытое золото, а он, Гренье. — его служащий.

— Итак, господин депутат, если вы сочтёте возможным в интересах Франции принять участие в деле, наш комитет будет чрезвычайно рад. В таком случае я позволю себе представить вам необходимый для розысков материал.

И он показывает бумажки.

Гренье задумчиво мнёт в руке бороду и смотрит на плед. Теперь отчётливо видно, какие у него белокурые с золотом ресницы и нежно-розовая кожа лица.

— Гм! Дело, если бы оно и оказалось реальным, весьма сложно и… опасно с международной точки зрения. Но об этом, конечно, рано ещё говорить. Что же касается помощи вам в розысках преступника, то это мой долг. Сообщите мне данные, и я сделаю всё, от меня зависящее.

Терниченко, однако, не торопился с сообщением. Он ясно улыбается, раздвинув толстые губы и показывая квадратные жёлтые зубы.

— Видите ли, господин депутат, для нас в этом деле преступление как таковое не играет никакой роли. И мы не преступника ищем, а человека, у которого есть необходимые документы. Так что, если участие ваше будет осуществлением долга, с целью дальнейшего правосудия, нам это может только помешать. Если же вы согласитесь помочь как участник дела, то опасности со стороны правосудия не будет. Вы понимаете меня?

— Гм! Гм!

Гренье понимает. Но дать втянуть себя в какую-то авантюру, стать сообщником ненадёжных людей — вещь весьма рискованная и опасная. И, опять-таки, если это дело окажется реальным, велик риск упустить возможность выступить в роли героя, который возвращает к жизни больную принцессу.

— Гм! Я вас понимаю. Но обещать вам своё участие в деле, которое не имеет ещё реальных контуров, не могу. Вы тоже, надеюсь, понимаете меня. Однако, когда я детальнее ознакомлюсь с ним, и, если оно не будет противоречить вашим данным, я, конечно, серьёзно подумаю — в интересах Франции. Да, чтоб иметь возможность быстрее им заняться, я готов не в интересах правосудия, а ради самого дела помочь вам в розыске.

Терниченко удовлетворённо кивает.

— Полностью принимаю вашу формулировку. И охотно вручаю вам необходимый материал. Вот вырезка из русской газеты, а вот перевод её. Это объявление, в котором господин Кавуненко, главный герой то есть, разыскивает Ивана Петренко и просит его дать знать о себе вот по этому адресу. Больше мы и сами ничего не знаем. Очевидно, компаньон его живёт теперь под именем Ивана Петренко. А может, у него уже какой-то другой паспорт. Из себя он маленький, чёрненький, с разрубленным левым ухом. Это всё, что я могу передать вам в качестве материала. Тут всё записано.

Гренье берёт бумажки и торопливо просматривает их.

— Хорошо, я сейчас же свяжусь с префектурой. Вас же прошу зайти ко мне в… субботу на той неделе, в пять часов.

— Охотно.

Гренье делает пометку в блокноте и, не вставая, через стол протягивает Терниченко руку. Терниченко сильно пожимает её и тем же лёгким, уверенным шагом выходит из кабинета.

Вода в тазике остыла, но Гренье она больше не нужна. Он вынимает ноги из тазика, быстро вытирает их и обувается, не переставая хмыкать и покачивать головой. Чёрт побери, может получиться грандиозная штука, если эти данные подтвердятся! Для него лично это дело пахнет министерским портфелем и большими деньгами. Но, главное, может, именно тут и обнаружат они кровь, которую нужно влить в жилы больной красавицы. Кто знает, не станет ли золото Украины тем лекарством, которое столь безуспешно ищут все доктора. А он героем, имя которого запишут в историю.

В конце концов, чем он действительно рискует, если поедет в префектуру и попросит разыскать этого… как его там зовут на их варварском языке?

Гренье берёт бумажки, одновременно звоня секретарю.

— Я выхожу из дому и возвращусь через час.

Секретарь с удивлением видит, как рука метра поглаживает бороду тем особым движением, которое появляется, когда он готовится к серьёзному бою. Действительно, влетело бы ему, не впусти он этого субъекта.

Туман после обеда густеет. Все дома, улицы, весь Париж потонул в мыльной воде. Никаких контуров и линий, только расплывчатые пятна зажжённых с утра фонарей, движущиеся привидения людей и экипажей. Кислая сырость липко ползает по лицу, залезает за воротник, морозит тело. Дым и чад фабрик, кухонь, автомобилей разъедают ноздри.

Тоскливый непокой, какая-то непонятная, гнетущая тревога гонят Лесю по улицам. Забыла что-то? Потеряла? Сбежать? Или найти? То в магазин зайдёт, ага, как раз нужны зелёные шёлковые нитки. То на книги в витрине набросится. То внимательно перечитает театральные афиши на столбах. Нет, ни зелёные нитки, ни книги, ни мировой успех оперетки, написанной пятью авторами, не утолят тоскливой тревоги. Пойти к Мику? Ах, зачем он ей! Домой? Ох, нет.

А мыльная вода сгущается, рыжеет от сумерек. В рыжей, седой мути рёв, звон, грохот, кружение расплывчатых фантомов, обрывков, обломков, тупые, слепые пятна огней.

Леся проходит мимо окна кофейни. Ещё не вечер, портьеры не задёрнуты, в глаза бросается свет ламп на потолке и на стенах, освещённые фигуры столиками.

И вдруг Леся останавливается и, не двигаясь, прикипает взглядом к трём людям в углу кофейни: Соня, Гунявый и Свистун. Гунявый сидит, а Соня и Свистун стоят рядом с ним. Чего-то домогаются от него. Соня с мягкой настойчивостью, а Свистун с раздражением. Гунявый же упрямо, медленно качает головой. Соня берёт за руку, тянет. И Лесе видно, что выражение лица у Сони непривычно тёплое, ласковое, почти нежное. Однако Гунявый с натужным смехом освобождает руку, снова качает головой, что-то говорит, словно извиняясь. Свистун, как молоденький петушок, наскакивает на него, стуча кулаком по столу. На это Гунявый улыбается иначе и подаёт Свистуну шляпу. Тут же протягивает Соне руку. Оба выходят, Соня с тем же выражением мягкости и сожаления на лице. Свистун — возмущаясь.

Леся быстро отходит от окна и поворачивается лицом к витрине магазина, искоса следя за дверью кофейни. Никого нет. Вышла какая-то парочка. Не они. Что это значит? Вернулись? Продолжают уговаривать? Остались с ним?

Наконец появляется стройная фигура Сони с пышным чёрным мехом на шее, в который она зябко кутается. За нею в мыльную воду ныряет маленькое, юркое тельце Свистуна. Они, расплываясь в тумане, перерезают тротуар и подходят к авто. Едва различимы пятна их фигур. Коробка авто серой тенью., вздрогнув, исчезает в тумане.

Леся ещё какое-то время стоит перед витриной, потом медленно трогается с места и проходит мимо окна кофейни. В углу, вертя пальцами рюмку на столе, в глубокой мрачной задумчивости сидит Гунявый.

Перед входом Леся на секунду останавливается, глубоко вздыхает, словно набирая воздух, и решительно переступает порог, беспечно подняв голову.