— Разумеется, вспомню, — отозвался я, от души рассмеявшись при этих напутственных словах.

XII

ДОКЛАД ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ ВАЖНОСТИ

Вскоре после ухода сеньора чиновника и его письмоводителя в архив вошёл дон Хенаро. Дядя почтительно встал, я последовал его примеру.

— Смотрите-ка! — воскликнул дон Хенаро, заметив меня. — Птенчик уже здесь? Похвально, братец, похвально! Садитесь, садитесь, дорогие кузены, здесь мы совершенно одни, в своём семейном кругу.

Я ещё никогда не видел дона Хенаро таким любезным.

— Висенте, дружище, — продолжал дон Хенаро с видом, выражающим самое глубокое огорчение, — а ведь тебе здесь плохо: комната такая тёмная, вся забита бумагами… со временем тут придётся всё переделать, верно? А пока надо устроить так, чтобы архив непосредственно сообщался с моим кабинетом. Как это сделать? А, придумал! Вон в том углу мы поставим винтовую лестницу. Ну как, нравится?

Дядя упивался честью, оказанной ему двоюродным братом, который, очевидно, решил ещё более приблизить его к себе.

Дон Хенаро продолжал:

— Работа этого отдела тесно связана с моей. Расстояние между нами давно следовало бы сократить, но я питал неприязнь к этому чудищу, дону Бенигно, и поэтому всякий раз, когда мне приходила мысль о перестройке, я тут же решал повременить. Теперь иное дело — нынче здесь находитесь вы, мои дорогие родственники, готовые во всем помочь мне. Вот мы и облегчим нашу работу.

— А когда придут ставить лестницу? — спросил дядя.

— Завтра же — я не из тех, кто откладывает дело в долгий ящик, — ответил дон Хенаро и, желая подтвердить свою решительность, стал оживлённо жестикулировать. — Да что я говорю? Не завтра, а сейчас же. Послушай, парень, — добавил он, обращаясь ко мне, — не теряй времени и беги позови плотника, он живёт за углом.

Ко мне словно перешла строительная лихорадка дона Хенаро, и я, загоревшись желанием развить бурную деятельность, понёсся галопом в плотничью мастерскую, откуда единым духом примчался обратно вместе с мастером.

Дон Хенаро объяснил плотнику, какую перестройку он задумал. Мастеровой что-то измерил, прикинул, подбоченился, покачал головой и стал насвистывать песенку, всем своим видом давая понять, что столкнулся с весьма затруднительным случаем.

— В чём дело? — спросил дон Хенаро.

— Потолок староват. Если в нём прорезать люк для лестницы, он, того и гляди, рухнет.

— Значит, надо обвалить потолок? Велика важность! Ломайте его и не считайтесь с расходами, понятно?

— Да нет, зачем же так? Его, можно укрепить и с той стороны и с этой, — возразил мастеровой, указывая на потолок.

— Ладно, принесите завтра смету, и мы договоримся, — распорядился дон Хенаро.

— Зачем мне смета? Я и без неё могу всё подсчитать хоть сию минуту.

Дон Хенаро отвёл плотника в угол, и я больше не слышал их разговора, но зато видел все жесты нашего достопочтенного начальника, в чём-то убеждавшего мастерового.

— Нет, нет, сеньор! — услышал я вдруг возглас плотника. — Я не из таких.

— Чего вы испугались? — нежно вопрошал его дон Хенаро.

— Слава богу, покамест ничего и никого, потому что я всегда был честным человеком и не хочу связываться с правосудием: откровенно говоря, его я боюсь больше всего на свете.

Дон Хенаро изобразил на лице улыбку и медовым голосом продолжал:

— Ну, что вы! Не думаете же вы, что я собираюсь опозорить себя?

Затем они опять заговорили тихо. Плотник после некоторых колебаний согласился с доном Хенаро и ушёл, причём лицо у бедняги было такое растерянное, что невозможно было угадать, доволен он или опечален.

— Ну и дуралей! — воскликнул дон Хенаро, указывая на дверь, только что закрывшуюся за рабочим. — До чего же он, простак, плохо разбирается в жизни! А?

Мне было не по себе, и я думаю, что и дядя чувствовал себя не лучше.

— Теперь дело за вами, — продолжал дон Хенаро. — С завтрашнего дня вы начнёте составлять доклад министру заморских владений. Во вступлении или в объяснительной записке к докладу вы подчеркнёте важность быстрой и надёжной связи между различными ведомственными отделами, понятно? — особенно если по роду своей деятельности они поддерживают между собою тесные отношения. Тут вы можете разводить раней сколько вам вздумается, но только изящным, изысканным и литературно правильным слогом — это придаёт докладу внушительность. Затем перейдёте к детальному изложению причин, каковые, по вашему мнению, вызывают необходимость непосредственной связи между этим отделом и моим кабинетом. Но имейте в виду, что, описывая взаиморасположение обоих помещений, вы должны быть весьма осторожны, а то там, в Мадриде, ещё, не дай бог, подумают, что речь идёт о постройке моста, шоссе, железной дороги, тоннеля, акведука или иного сооружения в этом роде, и пришлют сюда инспекторов-инженеров. Вот тогда мы сядем в лужу, Висенте, в изрядную лужу, понятно? А в заключение вы почтительно выскажитесь, что, по вашему мнению, наиболее подходящим средством сообщения является небольшая лестница в какую-нибудь дюжину ступенек, установка которой в целом, согласно смете, обойдётся в… ну, подсчётами я займусь сам. Уяснили?

Ещё бы не уяснили! Об этом добрейшему дону Хенаро не стоило и спрашивать. Что касается дяди, то он — хвала господу! — уж так был доволен, так доволен: ведь его труд удостоится чести переплыть Атлантический океан за счёт государства, а затем, возможно, в специальном пакете продолжит путешествие по железной дороге до самого Мадрида.

Дон Хенаро заключил:

— Как только доклад будет составлен, покажите его мне; я выправлю текст и объясню вам, по каким инстанциям он должен пройти.

Не успел дон Хенаро выйти из комнаты, как дядя, засучив рукава, принялся за составление доклада об историческом начинании — постройке лестницы.

— Эй, племянник! — крикнул он, переваливая на мой стол груду документов. — Займись-ка этим, а я примусь за доклад.

— Дядя, — возразил я, ища спасения от обрушившейся на меня бумажной лавины, — у вас же времени хоть отбавляй: почта не уйдёт до пятнадцатого числа, а сегодня только второе.

— Клянусь богом! Не думаешь ли ты, сопляк, что составить доклад подобного характера и важности ни много ни мало для самого министерства заморских владений, в котором и своих щелкопёров хоть пруд пруди, это такое же плёвое дело, как воровать орехи и каштаны у дядюшки Лоренсо?

Дядя энергично взялся за составление доклада, и мне осталось одно — смириться и приняться за кипу бумаг, так и не получив никаких объяснений и не имея иной практики, кроме той, которую мне посчастливилось пройти несколько часов тому назад.

Бедняга! Несмотря на героические усилия, он претерпевал несказанные муки! Едва написав слово, он тотчас же яростно и густо вымарывал его чернилами. Он исчёркал много листов, но в них бесполезно было бы искать хоть одно слово, не разукрашенное подобным образом. Дядя осматривал перо, то и дело менял его, грыз ногти, снова и снова подливал чернил в чернильницу, расхаживал по комнате, кряхтел… К четырём часам он совершенно выдохся. Ему удалось написать всего несколько строк, он прочёл их мне, но остался недоволен своим сочинением, в бешенстве изорвал лист, бросил на пол и стал топтать его ногами.

Дядя был крайне раздосадован.

Его и без того плохое настроение ещё ухудшилось, когда я объявил, что после урока, преподанного мне чиновником, я научился быстро управляться с документами, обработал все сегодняшние дела, а также значительную часть завтрашних.

Вернувшись в гостиницу «Лев Нации», дядя установил стол так, чтобы на него падали все те немногие тусклые лучи света, которые пробивались к нам через разбитое окно. Затем он взял несколько перьев, бумагу и чернила, уселся поудобнее и вновь принялся за доклад. Весь остаток дня он был крайне озабочен, а после наспех съеденного ужина купил две великолепные свечи и снова заперся у себя на чердаке.