— А ещё им покажут запись, как вы хотели покончить с собой. И объяснят, что это болезнь.

— Это нечестно! — вспыхнул Тьюр. — Рэй обещал нам!

— И не заикайся о честности! — жестко отрезала она. — Рей обещал! А вы ему что-нибудь пообещали? Я ему поверила. Потому что я ему доверяю. А вам — нет. Напомнить, почему?

— Обещаю, — сказал Тьюр. — Ничего не буду делать, пока Рэй будет расследовать.

— Я тоже, — Фьюр поднял голову. — Нам нужна правда.

— Мне тоже, — отозвался я. — Один раз я её нашёл. Найду и в этот раз. Если эволюции не было, и мы были созданы с нуля, а люди прошлого были уничтожены… Я узнаю.

Дело № 4

Алисия Вон

«По крайней мере, не надо будет сражаться», — думал я, направляясь в «В1-Б-9». — «Никаких физических контактов — чистая информация».

Дискуссионный зал «В1-Б-9», выделенный в библиотечном блоке, должен был стать основной рабочей площадкой в предстоящих поисках правды. Чем-то похоже на мои предыдущие «задания», но тут дело касалось всего человечества.

Впрочем, поиски занимали не главное место. Как объяснил Ясин Шелли, мало найти — важно ещё правильно преподнести. А это уже задача цензуры и Службы Досуга, не только школьных специалистов. Если у ребят создалось неправильное представление об истории, это вина тех взрослых, которое открыли им доступ к информации. Причём ко всей, не только на уроках: книги, фильмы, передачи, игры, упоминания в разговорах… Значит, что-то важное упустили.

«Мы на этом ещё прославимся!» — заявил Яся, сверкая хулиганскими глазищами: возможность усовершенствовать существующий цензурный план (да ещё и ошибки коллег исправить) представлялась ему подарком судьбы.

Но о достижениях думать было рано: предстояло глобальное исследование и анализ объёмнейшего материала. Впрочем, этого-то я не боялся: сто лет истории были пустяком по сравнению с жизнью одного человека! Мёртвые ничего не чувствуют и никак не реагируют. У них много загадок, но, если ошибёшься, никому не будет больно. Их анализировать гораздо легче…

Валяясь на больничной койке, я вволю поломал голову над тем, с чего начать. Однозначно, раньше Сумрачного периода. Но после образования Мировой цивилизации. В древнее время лучше не заглядывать, иначе можно запутаться, где правда, где удобное толкование фактов, а где — ошибка переписчика. Всё-таки идеология того времени на многое повлияла. А вот когда изменился сам принцип сбора и обмена информацией, сократились возможности для искажения фактов.

Каждый человек мог выложить своё — или дополнить чужое. То есть не каждый, конечно. Всё равно процент имеющих доступ к системе был гораздо выше, чем во времена печатных книг. И он постоянно повышался. Но с какого процента надо начинать? Тоже задачка! Вплоть до начала Космической оставались люди, выключенные из прямого диалога…

Было над чем подумать — хоть какая-то польза от этой восстановительной терапии! При том, что сама «болезнь» имела воспитательный характер: якобы я травмировался при скоростном спуске лифта. Конечно, бесследно это приключение не прошло, но пять дней было явно многовато! Зато у Фьюра с Тьюром появилась причина испытывать если не стыд, то хотя бы смущение. Вред, нанесённый моему здоровью, должен был стать последним в списке их «преступлений»: такими были условия испытательного срока.

Однако я подозревал, что воспитанием список задач не ограничивался: Леди Кетаки хотела прибавить яркости моему героическому ореолу. Чтобы он слепил глаза, не иначе. Ещё один подвиг, и опять с риском для жизни… Иметь в помощниках того самого Рэя было очень удобно — и положительно сказывалось на репутации Главы Станции. Политика! Я понимал, что это для общей пользы, но всё равно было противно врать и притворяться.

За время, проведённое в медблоке, я успел пересмотреть все прошлые выпуски Ирвиновской передачи, посвящённые андроидам А-класса и моей персоне.

«Шесть процентов правды» (пугающее совпадение в свете текущей ситуации — мне-то нужно было обеспечить все сто!) рисовали мой образ пастелью, аккуратно обходя все острые углы биографии. К тому моменту, когда я покинул борт «Рима», отношение ко мне уже сложилось. Конечно, я мог всё испортить. Но проще закреплять, чем строить с нуля.

…Интересно, откуда у них была такая уверенность, что меня «отдадут»? Понятно, почему меня (специализация обязывала), но в Центре могли упереться или попросить больше времени на обработку запроса. Решение зависело от формулировок (вряд ли там значилось «приманка для маньяка») и от текущего положения «ашек». Однако отдали. Из-за давешнего знакомства Леди Кетаки и Проф-Хоффа? Из-за того, что она была ему должна? Но как журналист узнал об этом?

Если бы Ирвин Прайс не был тем, кем он был, его можно было бы обвинить в излишней лояльности. Впрочем, другие его передачи не отличались любовью к Администрации, так что пристальное внимание к будущему помощнику Главы Станции не выглядело попыткой подлизаться. И он был слишком независимым, чтобы заподозрить участие Яси и цензуры как таковой.

Смелый, не особо щепетильный журналист, защищённый непробиваемой бронёй репутации и трудовых заслуг. Судя по всему, он сам вызвался поддерживать меня. Зачем? Ради «модной темы», которая подняла его рейтинг, или всё-таки его интересовал мой сложный статус «андроида с человеческим телом» — на контрасте с его телом робота и полными человеческими правами?

Пожалуй, следовало для начала озадачиться, почему ветеран труда и знаменитый геологоразведчик ста двадцати восьми лет стал журналистом, вместо того, чтобы перейти в Экспертно-Координаторскую службу или, например, в преподаватели, растить смену?

Что-то произошло в 184-м году, когда Ирвин отказался от замены органов и вошёл в новую профессию. Пять лет до «Кальвиса». Два года после запуска 13-й модели «ашек»; нас ещё не презентовали, потому что эксперимент был в самом разгаре, но матричное клонирование уже было доступным, особенно для шахтёров и тэферов. Вроде бы никаких заметных событий, которые могли бы повлиять на его решение. Тоже — загадка, и его профиль не давал никаких подсказок. Впрочем, в медблоке был доступен только открытый вариант. Как знать, что прячется за уровнями допуска! Стоило мне задействовать администраторские права, и я бы узнал больше… Но я не хотел разнюхивать. Было в этом что-то непристойное.

Я собирался напрямую спросить его об этом, потому что был твёрдо уверен, что Ирвин притащится брать у меня очередное интервью, как он сделал в прошлый раз, когда я лежал с ногой. Старательно продумывал, как подведу разговор к интересующей меня теме. А потом, чтобы получить мой ответ, он будет вынужден отвечать сам. Но он не появился. Хотя должен был!

Поклонницы-сталкерши тоже носа не казали. Зато милая Юки прибегала каждый день — после занятий в зоологическом кружке. У хомячка Билли появилась невеста, подросших котят скоро будут делить между секторами, а они такие милые, барбусы опять передрались, вот-вот зацветёт аквариумный лотос… В общем, было о чём поговорить!

С братом она, как понял, окончательно рассорилась, а с Фьюром и Тьюром держалась молчаливого нейтралитета: узнав, что это она передала их «секретное послание», братья начали относиться к ней как к шпионке. Их мама продолжала прятаться на работе, переложив заботу о детях на специалистов. Получалось, что и на меня тоже. Впрочем, я не жаловался. Юки была едва ли не единственным человеком на станции, который не строил на меня планы. Ей был нужен я сам, какой есть.

«Надо будет заглянуть к ним в кружок, посмотреть на рыбок и котят», — думал я, когда заходил в «В1-Б-9». — «Ей это ещё нужнее, чем правда о прошлом для её старших братьев».