В соглашение были внесены небольшие изменения, и мы подписали его. Встреча заняла, может быть, один час. Я поблагодарил директора и был готов уйти.

– Не хотели бы Вы немного подкрепиться, – спросил генеральный директор через переводчика, указывая в направлении своего стола, где я видел только телефоны.

Я принял приглашение, думая о кофе, может быть, с бисквитом, который принесет одна из секретарш. Он прошёл за свой стол и открыл маленькую дверь, так хорошо скрытую среди панелей, что стыки были незаметны. Мы вошли, чтобы «немного подкрепиться», и увидели стол, ломившийся от еды: различных салатов, разнообразных салями и мясных нарезок, чёрная икра, красная икра – было, наверно, блюд двадцать с едой. Перед каждым прибором стояла бутылка водки. Начались тосты: за успех нашего предприятия, за Россию, за женщин.

Было запрещено поднять рюмку водки для тоста и поставить ее на стол недопитой. Это был бы, как сказал мне мой переводчик, удар по России, по женщинам или по всему тому, за что мы пили. В течение дня бутылка водки, стоящая передо мной, опустела. Где-то между серединой и последней четвертью бутылки генеральный директор спросил, не хотел ли бы я перейти к основному меню. Я-то думал, что мы уже съели его. Оказывается, то, что мы съели, было только закусками – «стартером» для возбуждения аппетита. Наступил уже вечер, когда обед закончился.

Позднее, когда я лучше узнал генерального директора, он повёл меня на экскурсию по своему предприятию. Там было около 15000 работающих, из которых 1500 – инженеры.

– Сто человек имеют учёные степени докторов и кандидатов наук по электронике, – сказал мне директор.

Число работающих на одном этом предприятии, вероятно, превышало общее число работающих в ирландской электронной промышленности в 1989 году. В Ирландии, наверняка, не было 1500 инженеров-конструкторов по электронике, а во всей стране – только горстка людей со степенью PhD²¹ по электронике. Мы совершили экскурсию в цех печатных схем, в литейный цех, где отливались металлические детали, в цех пресс-форм для инжекционного формования пластиковых деталей, и моё изумление росло по мере того, как мы совершали экскурсию по производственному предприятию, изготовляющему микросхемы. Это была законченная модель электронной промышленности в одном производственном предприятии. Я в шутку сказал генеральному директору, что создается впечатление, будто всё, что он берёт со стороны, это только руда и электроэнергия. Он улыбнулся.

– Нет, Вы не правы, – сказал он. – Электроэнергию для себя мы производим сами²².

Было много проблем, которые пришлось преодолевать, но результат был отличный. Качество и эффективность конечного продукта превзошли мои ожидания. Советский Союз в то время имел четверть научных работников всего мира. Отличная система образования готовила научных работников и инженеров-конструкторов высшего класса. Советский Союз имел электронную промышленность, здесь работали инженеры, обладающие опытом в высокоразвитой области.

В то время как работа с советскими инженерами-конструкторами была удовольствием, работа с советскими комплектующими была невыносимой, и в конце концов мы отказались от них и использовали только западные детали. Была одна небольшая проблема – просто получение нужных нам компонентов. Не существовало каталогов, по которым можно было бы выбрать и заказать требуемую деталь для доставки на следующий день, что являлось стандартом для Запада. Общепринятый способ получить компоненты в условиях дефицита заключался в том, чтобы послать гонца с несколькими бутылками водки на завод, изготовляющий нужные детали, чтобы подмазать поставку. Затем были проблемы со стандартами. Мы могли найти точные эквиваленты западных компонентов в России, точно с такими же функциями и схемой соединений. Но выводы были расположены несколько ближе друг к другу²³, что означало, что компоненты не могли быть вмонтированы в схему, основанную на западной конструкции. Несмотря на такие проблемы или, может быть, благодаря им, российские инженеры создали для нас конструкцию, находящуюся на самом передовом уровне лучших изделий, имеющихся на мировом рынке.

Я возвращался в Москву через каждые четыре-шесть недель, чтобы работать над проектом конструкции. Москва в то время была серым городом, где почти отсутствовали бары или рестораны в западном стиле. Должен был пройти ещё целый год, прежде чем западная цивилизация пришла в Москву в форме ирландского паба. Имелись отели, предназначенные для иностранцев, такие, как ужасный «Интурист» в центре города или в такой же степени зловещий «Космос», расположенный дальше от центра, где кровати были стандартного советского производства с планками на боковых сторонах, которые врезались вам в спину, если вы переворачивались, где обычно была раковина, отваливающаяся от стены, или подтекающий унитаз.

Один из этажей в «Интуристе» имел репутацию зарезервированного для КГБ, который, как говорили, имел пост прослушивания, присоединенный к «жучкам», находящимся во всех комнатах постояльцев. Но этот дискомфорт в отелях компенсировало невероятное дружелюбие и радушие рядовых россиян, встречавшихся на улице или во время нашей работы, и оказалось, что я всё больше и больше предпочитаю останавливаться в квартирах моих российских друзей. Впоследствии я уклонялся от «радостей» «Интуриста» и «Космоса» и арендовал для своих визитов квартиру, покупая самостоятельно для себя продукты на рынке и угощая друзей блюдами своего домашнего приготовления и ирландским виски.

Летом 1992 года я снял квартиру возле Измайловского парка, где мог совершать пробежки тёплыми вечерами, а зимой кататься на лыжах. Советский Союз был ликвидирован в конце предыдущего года, и 2 января на российскую публику в полную силу была «спущена с привязи» экономическая политика, названная «шоковой терапией». «Шоковая терапия» создала широко распространившуюся нищету. Рабочие месяцами ходили без зарплаты, пенсии не выплачивались ещё дольше. Пожилые женщины стояли длинными рядами на улицах, продавая свои скудные пожитки, чтобы купить за вырученное еду. В январе и феврале цены росли на 240 % каждый месяц. Скорость инфляции достигала 2650 % в год²⁴.

С начала этой реформы было разрешено снятие со счетов в Сберегательном банке только маленьких сумм, т. е. фактически произошло замораживание вкладов, в то время как инфляция уменьшала их реальную стоимость до доли от исходного значения. Одна семья, которую я знал, муж и жена, в возрасте старше среднего, потеряла сбережения всей своей жизни, деньги, хранившиеся на то время, когда они оставят работу, в сумме, равной стоимости двух хороших домов. Их ожидала безрадостная жизнь на пенсии.

Воздействие «шоковой терапии» на российскую экономику было катастрофическим. Капиталовложения в период между 1991 и 1995 годами упали на 78 %²⁵. Из всех отраслей промышленности высокотехнологичные отрасли – стратегически важные для экономического развития и выживания для главных промышленно развитых наций – пострадали сильнее всего²⁶. Производство электроники в период между 1991 и 1995 годами упало на 78 %. К 1999 году эта отрасль промышленности упала на ошеломляющую величину 92 %, а число работающих снизилось с 5 миллионов человек, работающих, по приблизительной оценке, в конце 1989 года, до 300000 человек к концу 1990 года.

«Шоковую терапию» наиболее разрушительной сделало именно то, как она была проведена. В Китае под руководством Дэн Сяопина экономическая реформа проводилась поэтапно. Сельскохозяйственная реформа началась в 1979 году с повышения цен на сельскохозяйственные продукты. Через два года началась раздача колхозной земли, за которой последовала легализация частной собственности на производственные фонды, частным предприятиям было позволено конкурировать с государственными компаниями. Инвестиции были сфокусированы в меньшей степени на тяжёлой промышленности и в большей степени на лёгкой и высокотехнологичной промышленности. Китайская экономика откликнулась на это средним темпом роста в 10 % в течение 1980-х годов, поднимая миллионы китайцев из страшной бедности.