Глава вторая

Самохин вышел на крыльцо. Морщась от бьющего в лицо резкого ветра, поднял меховой воротник куртки.

По широкой безлюдной улице привольно скользили мутные волны поземки. Края крыш курились снежком.

За сверкающим изморозью танком с налипшими на лобовой броне и опорных катках комьями мерзлого снега стоял гусеничный трактор с прицепом-санями. Возле него трое в лыжных костюмах увязывали покрытую зеленой парусиной горную лодочку, привезенную Крестовниковым. Несколько в стороне от них стояла Люся.

Из танка, источающего резкие запахи горелого масла и стылого металла, выбрался Крестовников, вытащил из люка охотничьи лыжи, подбитые серебристым мехом нерпы.

Люся увидела его и отвернулась. Лицо у нее стало отчужденным, безучастным.

Самохин присмотрелся к дочери, после короткого раздумья подошел к ней.

– Ты знаешь его? – Он показал легким движением головы на Крестовникова.

– Столько слышала от тебя...

– Я не о том, – перебил отец. – Ты с ним знакома?

– Олег Михайлович у нас преподает, – ответила Люся как можно безразличнее.

– Ты никогда мне о нем не говорила.

– Зачем? И без того ваши отношения...

Она увидела подходившего к ним Крестовникова и оборвала фразу.

– Итак, – сказал Крестовников, – выходим. Маршрут вам известен. Возвращение в восемнадцать ноль-ноль.

Спутники Крестовникова надели поверх лыжных костюмов теплые куртки и проворно забрались в кузов саней. Танкисты подали им горную лодочку, лыжи.

Маленький плотный лыжник деловито проверил имущество и неожиданно звонким девичьим голосом поблагодарил танкистов:

– Спасибо, хлопцы!

– Буркова! – Самохин узнал в маленьком лыжнике секретаря комитета комсомола. – Я просил тебя подобрать парней.

– У нее второй разряд по альпинизму, – мягко вмешался Крестовников. – Да и не время сейчас заменять кого-либо в группе.

– Кекур не Белуха. – Буркова посмотрела на Самохина спокойными серыми глазами. – Если я уйду на несколько часов, ничего тут без меня не случится. – И для большей убедительности добавила: – Не на вершину поднимаемся.

– Поехали! – поспешно крикнул Крестовников, заметив, что Самохин хочет что-то возразить.

Трактор выстрелил синим клубком дыма и двинулся по улице.

Вслед ему махали руками, платками и шапками, пока он не свернул в проулок. Люся тоже помахала рукой. Потом она сбежала с крыльца и быстро направилась к дому.

Почему она утаила от отца, что знакома с Крестовниковым?

Впервые она встретилась с ним два года назад в спортивно-оздоровительном лагере и стала с недоброжелательным любопытством присматриваться к человеку, причинившему отцу столько огорчений. Однако скоро поняла, что студенты его любят. Общительный и подвижный в лагере и неутомимый в горах, он сразу стал душой молодой компании. Спортивная закалка, утверждал он, – одна из особенностей профессии географа. При сдаче кандидатского минимума необходимо требовать от будущего лавиноведа не только знаний по избранному предмету, но и сдачи норм по альпинизму или хотя бы по горному туризму.

Недоброжелательность Люси быстро таяла, тем более что Крестовников явно выделял ее: звал на тренировки, ставил в пример другим.

Близился день отъезда из лагеря, когда Люся и Крестовников отправились вдвоем в горы. Отдыхая, он начал рассказывать, как стал лавиноведом. В памяти его студенческая пора поблекла, зато отчетливо, в мельчайших подробностях сохранились перипетии сложной борьбы, которую он вел последние годы.

Едва получив диплом, Крестовников принялся за диссертацию «Противолавинная служба». Защита прошла блестяще. Оппоненты особенно выделяли практическую ценность труда молодого ученого. Окрыленный успехом, он стал добиваться ассигнований на организацию опытной станции лавинного прогноза.

Ему не отказывали. Говорили о ценности его предложения, но просили более доказательно обосновать возможность прогнозирования. «Более доказательно»! Какие резиновые слова! А время шло.

Работая в университетской лаборатории, Крестовников вел наблюдение над тремя горными районами. За минувшие годы он восемь раз предупреждал о лавинной опасности. Все эти лавины сошли на пастбища, горные дороги. А один раз он вмешался в действительно серьезное дело: принял бой с начальником будущего комбината...

Сейчас Крестовников заговорит об отце, станет осуждать его. Этого допускать нельзя.

– Знаю, знаю, – поспешно перебила она собеседника. – Как вы с отцом похожи... Словно два одинаковых портрета, только в разных рамках.

– С отцом? – растерянно переспросил Крестовников. Он снял очки. Излишне старательно протер стекла. Странно, ему раньше не приходило в голову, что Люся имеет какое-то отношение к начальнику комбината.

С этого дня отношение его к Люсе заметно изменилось. Крестовников не сторонился ее, по-прежнему называл по имени, но вот простота в общении с девушкой исчезла. Исчезло и дружелюбие.

Обидное превращение Крестовникова из внимательного и доброго старшего товарища в человека, способного оттолкнуть и даже обидеть другого, стало очевиднее, когда он пришел преподавать на четвертый курс: теперь он попросту не замечал Люсю, а, принимая у нее зачеты, останавливал, не дослушав до конца, и лишь легким кивком головы показывал, что удовлетворен ответом.

Самохин долго не мог отвести взгляда от удаляющегося тягача.

Вывела его из оцепенения Фетисова.

– Дети собраны, – сказала она.

Самохин вопросительно посмотрел на Шихова.

– Мои люди готовы, – ответил Шихов. – Где ваши машины?

И, словно отвечая ему, вдалеке зародился глухой рокот. Разваливая перед собой пушистые снежные усы, из проулка появился тягач, потом второй. За ними двигались крытые грузовики.

Шихов легко поднялся на танк и скрылся в люке. Мотор глухо заворчал. Танк в голове колонны направился к клубу.

Когда Самохин подошел к клубу, посадка ребят в грузовики заканчивалась. Матери торопливо помогали ребятам подняться по лесенке, совали им в руки узелки, сумки.

– Все сели? – спросила Фетисова и подняла руку: – Поехали!

Танк, медленно переваливая сверкающие траки, свернул на шоссе. За ним двинулись оба тягача, автомашины, женщины. На шоссе матери, увязая в снегу, ускорили шаг.

Фетисова забралась с крыльца на грузного рыжего коня. Придерживаясь обеими руками за луку седла, она рысью догоняла колонну.

За поселком крутой утес прижал шоссе к речке. Справа от него темнел окаймляющий берег Тулвы голый ивняк, слева поднималась почти отвесная каменная стена, кое-где припорошенная снежком.

Широкие гусеницы танка легко приминали рыхлые сугробы. Двигался он осторожно, так как местами шоссе приходилось угадывать под снегом.

Высокая снежная гряда пересекла дорогу.

– Начинается! – Водитель взялся за рычаг.

Танк задержался у гряды, словно всматриваясь в противника, оценивая его силы, и с нарастающим грозным рычанием врезался в крутой склон.

Шихов закрыл люк. В машине стало темно. Тускло светили лампочки приборов.

– Назад! – приказал Шихов и поднялся к верхней смотровой щели.

– Как там? – крикнул водитель, голос его еле слышался в гуле мотора.

– По башню засыпало, – ответил Шихов. – Еще назад!.. Еще немного!.. Прямо!

Танк попеременно то передним, то задним ходом старательно уминал снег. А тот упорно стекал со склонов, заваливая промятый гусеницами проход.

Утомительная качка вперед-назад, вперед-назад продолжалась, пока снег не стал стекать с высившихся по сторонам бугров устало, вялыми струйками.

Шихов открыл люк, посмотрел назад. За машиной оставалась широкая бугристая колея.

Раздался низкий басовый гудок танка. Тягач, утюжа гусеницами примятый снег, двинулся за ним.

Пока гусеничные машины пробивали путь, к колонне подтянулось стадо коров. Привыкшие к теплым стойлам, животные шли плохо, часто останавливались. Испуганное мычание, даже не мычание, а истошный рев, отдаваясь от стен лощины, оглушал и закутанных в платки доярок. Раскатистое эхо повторяло звуки, искажало их, и оттого казалось, что не только коровы, но и сами горы испуганно кричат со всех сторон об опасности.