В будке-мастерской могут сразу поместиться не более трех человек. Поэтому часть клиентуры дожидается своей очереди на скамейке поблизости.

В утренний этот час очередь отсутствовала. Если не считать, конечно, девушку, которая пристроилась на упомянутой скамье. О том, что она не просто отдыхает, свидетельствовала прислоненная к спинке скамейки сумка из пластика, в которой угадывались контуры дамских сапожек.

Неслышно и почти незаметно присоединился к девушке молодой человек с газетным свертком под мышкой. На нем — синтетическая желтая куртка, одна из тех, которые, несмотря на яркость, а может, как раз благодаря ей, напоминают униформу. Лицо юноши украшено шкиперской бородкой, на нем не то озабоченность, не то какое-то внутреннее напряжение.

Девушка вскоре поднялась, поспешно запихнула в сумку журнал, который читала, и поторопилась занять освободившееся в «приемной» место. Юноша, оставшись один, нервно зевнул и оглянулся по сторонам.

Вскоре недра мастерской выпустили очередного посетителя. Но молодой человек не очень-то спешил, как следовало того ожидать, в святилище сапожного бога. Больше того, когда к нему подсел пожилой гражданин в очках и вежливо осведомился, ждет ли молодой человек очереди к мастеру и есть ли за ним еще кто, юноша замялся и ответил весьма неопределенно:

— Да... нет...

И добавил:

— Вы проходите. Я жду...

Кого и чего ждал обладатель желтой куртки, гражданин выяснять не стал, он резво подхватил свои пожитки и тотчас просунулся в узенькую дверцу.

На протяжении ближайшего получаса эта сцена повторялась еще несколько раз. Менялись клиенты, а нерешительный юноша все ерзал на скамейке, прижимая, будто невесть какую ценность, газетный сверток.

После обеденного перерыва в госучреждениях поток клиентуры сапожного мастера заметно поубавился. Наконец наступил момент, когда ни около будки, ни внутри не осталось никого. И тогда юноша решился. Стремительно поднялся, и вот уже его напряженный взгляд встретился с холодным, чуть насмешливым взглядом мастера.

— Что, дарагой?

Ашот говорил с акцентом, который становился то более заметным, то исчезал совсем. С клиентами он всегда держался с той чуть иронической снисходительностью, которая давала ему, сапожному мастеру, возможность сохранять свое достоинство.

Молодой человек покосился на вход и стал разворачивать сверток. Содержимое его легло на прилавок. Брови мастера поползли кверху. Удивление сменилось брезгливостью.

— Что это?

— Вот принес... — явно с усилием выдавил клиент. — Чтобы, как новые...

Мастер с опаской потрогал растоптанный башмак.

— Ты хочешь, чтобы я тебе сшил такие же? Это можно. Ясное дело, это тебе обойдется дороже, чем в магазине. Но зато и вещь будет! Я тебя верно понял?

— Точно, точно, — обрадованно подхватил клиент. Но развить мысль ему помешал новый посетитель. Молодой человек тотчас уступил место у прилавка. Башмаки словно жгли ему руки и, подержав их секунду, кинул в мусорную корзину. Занятый с клиентом, Ашот лишь покосился, но промолчал.

Поступив столь неожиданно с принесенной в починку обувью, молодой человек, похоже, обрел равновесие. Он принялся разглядывать выстроившуюся, словно на выставке, обувь самых разнообразных размеров, фасонов, расцветок. Взгляд его задержался на японском транзисторе.

Парень не заметил, что Ашот уже распрощался с посетителем и сверлит его изучающим взглядом.

— Ну?

Мастер выразительно прикоснулся несколько раз согнутым пальцем к циферблату электронных часов.

— Обед? — заискивающе предположил парень.

— Обед, — внушительно подтвердил хозяин. — Только я тебя что-то опять перестал понимать. Ты пришел обувь заказывать или пообедать меня пригласить? Ты здесь все утро отираешься, а ни одного вразумительного слова я от тебя не слышал.

Ашот, огромного роста мужчина (как он только помещался в своем закутке!), смотрел на гостя в упор.

Парень опять растерялся.

— Могу и пообедать пригласить... Поговорить надо. Дело есть... Серьезный разговор. Чтобы ты да я, и больше никого.

Взгляд Ашота оставался столь же жестким, холодным. Он молчал. Затем прикоснулся пальцем к щеточке усов, потрогал зачем-то свой внушительных размеров нос и проговорил без всякого выражения, но с сильным акцентом:

— А ты нэ ошибся адрэсом? Я думаю, тэбя надо выкинуть вместе с твоей рванью. Зачэм суда принес? Чего мнэ мозг туманишь? Зачэм комэдия? Я все утро за тобой наблюдаю, а понять нэ могу...

Молодой человек затравленно оглянулся, посмотрел в окно. Действительно, мастеру с его места прекрасно видна скамейка, на которой он провел столько времени. Ему ведь тоже была видна голова Ашота, но он полагал, что занятый работой мастер в окно не глазеет.

Гость сделал непроизвольное движение к двери. Но Ашот его опередил. Почти не двинувшись с места, он протянул длинную руку к косяку, щелкнул замком, прислонил к стеклу табличку «закрыто на обед», коротко бросил: «Гавари!»

— Я думал... Просто так зайти как-то не то... Я тебя не знаю, ты меня. И народ все время...

Ашот слушал этот бессвязный лепет, молчал отчужденно.

— Понимаешь, могут обратить внимание... Вот я и подумал...

Ашот взорвался с чисто южным темпераментом:

— Ты пришел мэня вэрбовать в иностранную развэдку? Шпионские свэдэния принос? Я сапожник, а нэ рэзидент! Сэйчас пришибу тэбя.

Парень невольно отшатнулся от вскинутого к его носу кулака, сделал попытку проскользнуть к двери, но безуспешно: кавказец вцепился в рукав его куртки.

— Ты, сын собаки! Куда? Думаешь, пошутить со мной можно и сбэжать? Я из-за тэбя пять чэловэк потэрял! (это было неправдой: никто во время их короткой беседы в будку даже не постучал). Нэ знаю, кто тэбя кормит, а я сам хлэб зарабатываю. Гавари, что нада, последний раз спрашиваю!

Всерьез испуганный гость выдавил:

— Машина... Билет...

Ашот понял. Он разом обмяк, сел.

— Гавари! По порядку гавари.

Уловив в голосе хозяина нотки заинтересованности, молодой человек зашептал, хотя услышать его не мог никто.

— Понимаешь, один человек выиграл «Волгу». По лотерее. Продать хочет.

— А я при чем? У меня есть машина. Мне больше одной не надо. Я сапожник, а не завгар. И машинами я не торгую. И почему кто-то выиграл, а ты приходишь и устраиваешь тут комедию? Я тебя спрашиваю?

— Понимаешь, это девушка. Ей самой неудобно.

— А-а... Тебе, значит, удобно? А что она, поумней не нашла никого?

Парень не обиделся.

— Выходит, не нашла.

Ашот рассуждал вслух:

— Купить машину много кто хочет. Не только на Кавказе. И в Москве. И здесь, на Урале. Отчего на рынок не пошел? Там много джигитов. Деньги имеют. Машину хотят.

— Видишь ли... — осторожно вклинился в размышления хозяина гость. — На рынок, конечно, можно. Но кто их знает, что они там за люди? Сегодня здесь — завтра нету. А ты человек известный. Тебя все знают. Говорят, человек честный. И друзей, наверно, у тебя много.

— Друзей! Каких смотря, друзей. Таких, что за ухо да в музей? А если честно дело хочешь делать, отчего билет в сберкассу не сдать? Калым хочешь? На рынке боишься — обманут. А сам ты не обманешь? Я тебя знаю? Может, ворованный у тебя билет?

— Ладно, — устало сдался парень. — Открой дверь. Верно говоришь, ошибся я адресом. Есть места, где мораль лучше твоего читают...

Он решительно двинулся к двери.

— Э, нэ горячись! — Ашот встал на пути парня. — Я ведь тебе окончательного слова еще не сказал. Кто в таких делах торопится. Сам понимаешь, дело деликатное. Сам говоришь, меня все знают. А зачем мне, чтобы плохо знали? Ты мне не совсем честное дело предлагаешь и хочешь, чтобы я с тобой обниматься начал... Я знаю человека, которому нужна машина, но я должен знать, что ты за человек. И что за человек хозяин билета. Можно и пообедать вместе, это неплохо. Почему не пообедать?

Гость буркнул:

— С этого и начинать надо было. А то сразу — пришибу...