— Мерси, — сказал Веня. — Только больше я не дам.

— Совести у вас нет!

— Совесть? В анкете этого вопроса не значится. Во всяком случае, такую графу я не заполнял.

— Пять с половиной!

Веня-музыкант улыбнулся, обнажив ровные мелкие зубы, много зубов, больше, чем их полагалось для нормальной челюсти.

— Пять двести пятьдесят! — сказал Гогоберашвили. И только потому, что у меня нет времени бегать по комиссионным магазинам.

— Четыре пятьсот и ни копейки больше!

— Пользуетесь моим положением? Кусаете комитента? Я видел картину «В глубинах моря». Там акулы нападают на смертельно раненного кита. Они рвут его живьем!

— Матильда Семеновна, как вам нравится этот могучий оратор? — озлился Веня. — Слушайте, вы, не стройте из себя интеллигента. Я догадываюсь примерно, кто вы такой. От вас за версту несет рынком. На кистях ваших рук следы завязок от белого халата. Приберегите ваши речи для фининспектора. Короче, хотите пять кусков, — пожалуйста. Нет, — будьте здоровы.. Передайте мой братский привет «Гагрипши», Сухумскому ботаническому саду и озеру Рица.

— Гниль ты спекулянтская! — не выдержал Гогоберашвили. — Креста на тебе нет!

Веня-музыкант начал выписывать квитанцию.

— Деньги на кон! — покраснел Гогоберашвили.

Веня не хотел больше накалять обстановку.

— После всех оскорблений я еще должен выкладывать наличные, — сказал он. — Что ж, получите, такой уж у меня чудный характер.

— С таким характером только в одиночке сидеть, — сказал Шалва Константинович, пряча деньги.

Он вышел не попрощавшись.

Веня-музыкант любовно огладил синтетический мех и сказал:

— Вы знаете, Матильдочка, почему появилась на свет эта шубка? Бог создал ее, чтобы ежемесячно увеличивать нашу реальную зарплату.

— Не сглазьте, — попросила суеверная Матильда Семеновна.

Она сняла телефонную трубку, чтобы известить очередного покупателя из актива комиссионного магазина о появлении нейлонового дива.

Среди отечественных магов и иллюзионистов акции Гавриила Лукьяновича Сольди котировались не слишком высоко. Сольди слыл консерватором. Он выходил на эстраду в старомодном сюртуке, черных в полоску дипломатических брюках и лакированных башмаках с серым замшевым верхом, на пуговичках. Голову его венчала чалма со страусовым пером и нестерпимо сверкающим брильянтом мощностью в пятьдесят каратов.

Чалма была одним из самых важных элементов экипировки старого мага. О ней речь пойдет ниже.

Высокий, чуть сутулый, с зализанными волосами, Сольди был похож на элегантного господина, сошедшего с дореволюционного рекламного объявления. Такими господами были полны иллюстрированные журналы. Они рекламировали быстродействующие свечи «Пилигрим», безопасные бритвы и лодзинские бутылочные алмазы.

Старомодный костюм Сольди вполне гармонировал с волшебными аксессуарами, оставленными ему в наследство отцом.

В период массового отказа от иностранных псевдонимов Сольди сохранил верность своей фамилии. Несмотря на нажим профсоюзной общественности, он не согласился выступать под фамилией своей матери.

— Почему матери? — отбивался маг. — Фамилия моего отца тоже была Сольди. Стало быть, я Сольди — сын Сольди.

— Все же вам лучше выступать под фамилией Недорезков.

— Как же так?! Маг и чародей — и вдруг Недорезков! Публика не поверит!

— По-вашему выходит, что магами могут быть только иностранцы, — возражал председатель месткома Говорухин. — Одним росчерком пера вы списываете со счетов всех отечественных волшебников?

Беспартийный председатель месткома был большим ортодоксом. Всюду ему мерещились отклонения от нормы, искривления профсоюзной линии, идеологические изъяны, прорехи и вывихи. Разумеется, он считал себя непримиримым борцом с низкопоклонством. Однажды Говорухин написал в редакцию вечерней газеты письмо, в котором обвинял парфюмерные и кондитерские фабрики в чрезмерном пристрастии к иностранным названиям. К жалобе в качестве вещественного доказательства он приклеил этикетки, содранные с одеколонов, питательных кремов, бисквитных и мармеладных коробок. Редакция впопыхах напечатала письмо, а через два дня была вынуждена извиниться перед читателями, так как названия на этикетках оказались латышскими и армянскими, чего не разобрал наш ортодокс.

— Вы хорошо подумайте, — продолжал Говорухин. — Соглашайтесь, пока не поздно. Мы закажем для вас другую афишу.

— А как же чалма? Ежели я Недорезков, придется работать без чалмы?!

— Наплюйте! Переоформим номер. Сошьем вам шелковые шаровары, сафьяновые сапожки…

— Без чалмы я не согласен, — замотал головой Сольди.

— Послушать, как вы цепляетесь за чалму, можно подумать, что ваш отец был муфтием…

— Мой прапрадед приехал в Россию с Пинетти! А Пинетти работал вместе с Катерфельто, Комусом первым и Комусом вторым!

— А на Комусе втором тоже была чалма?

— А как же. Без чалмы нельзя. Вот я, например, вынимаю из нее золотую рыбку.

— Будете вынимать рыбку из шапки-ушанки.

— Из ушанки не выйдет, — грустно сказал маг. — Из ушанки не то. Не волшебно.

— Значит, вы хотите доставать своего карпа только из зарубежного головного убора! Ох, смотрите, Сольди, как бы это не завело вас в творческий тупик.

Сольди оставался непреклонным. Предместкома дважды прорабатывал мага на производственном совещании. Мастер манипуляции дрался за чалму с неистовством и ожесточением фанатика-магометанина.

Вместе с чалмой старик Сольди отстоял сюртук, лакированные башмаки на пуговицах и все свои старомодные аксессуары.

Между тем время подстегивало магов. Знаменитый эстрадный теоретик писал в статье «Проблемы эстрады и последние иллюзии»:

Старик упорно цеплялся за старые иллюзии. Он терял одну позицию за другой. Не без помощи Говорухина его оттеснили от центральных площадок. Он шел, как говорят кинематографисты, вторым экраном. Маг не роптал. Он добросовестно показывал старые фокусы: «Монеты в цилиндре, или Золотой дождь», «Сеанс с тамбурином», «Рисовая ваза индусов». И самое удивительное, что публике они даже нравились. Возможно, потому, что иллюзия должна быть немного наивной.

Жена Сольди, Викторина Аркадьевна, острее переживала его опалу. Викторина Сольди не любила райцентры, живность, пасущуюся в придорожной бузине, гостиницы с дровяным отоплением и шум электрического движка по вечерам. Все это напоминало ей недавнее прошлое: далекую железнодорожную станцию, где она работала кассиршей. Станция была до того маленькой, что не имела собственного названия и числилась в железнодорожных расписаниях как «посадочная платформа тридцать пятого километра».

Именно с посадочной платформы увез Гавриил Лукьянович будущую жену. Она стала его ассистенткой.

Викторина Аркадьевна по-своему любила старого Сольди. Она не пилила его, не изменяла и даже отвергла откровенные ухаживания одного дивно сложенного гладиатора с циркового конвейера.

Гладиатор выходил на манеж в одних плавках, выкрашенный с ног до головы в золотую краску и со щитом из поддельной леопардовой шкуры. После демонстрации красоты человеческого тела потомок бойцов древнего Колизея таскал на леопардовом щите униформистов и всех желающих из публики, но не больше шести человек за раз, что было оговорено в афише.