Протиснувшись сквозь кусты, хингаи не поехали наверх по вьющейся между валунов тропке, невесть когда протоптанной зверьем и охотниками, а свернули по невысокому пока обрыву к реке. Их сейчас интересовала барка, а этросов, прячущихся за валунами и растущими между ними кривоватыми деревьями, — количество прошедших врагов.

Считала про себя степняков и Веся, хотя из ее укрытия видно было отнюдь не всех, да и находились они далековато. У нее выходило, что вместе с шаманом на склон пришло около сотни степняков, и опыт прошлых боев безошибочно подсказывал девушке, чем может закончиться схватка с ними.

Приходом к врагам подмоги. Оставшиеся на берегу будут привлечены шумом боя, криками, вспышками боевых заклинаний. И повалят кучей… и вот только тогда Саргенс собирался использовать ловушки. И Весе до этого времени лучше в бой не вмешиваться, хотя и как-то непривычно и совестно смотреть со стороны, как сражаются с врагом соратники, и ждать своей очереди.

Однако все задумки провалились едва ли не в первые же минуты. Ещё не успели всадники, окружающие Барата, въехать в кусты, как шаман что-то почуял. И сразу принялся действовать. Решительно сорвал с шеи жуткое ожерелье из зубов и когтей, резко перерезал жилу блеснувшим наточенным лезвием и драгоценными камнями рукояти кинжалом и принялся расшвыривать необычные бусины вокруг себя.

Веся прикусила губу. Силу этого гадкого шаманьего заклятья она знала не понаслышке. В этих зубах и когтях ненависть замученных людей, зверей и гадов, в них яд и черная гниль, подолгу не дающая заживать ранам. Но хуже всего магия, влитая в них и настроенная против тех, кого шаман считает врагами. Эти зубы вонзятся в любого, кто окажется рядом, врежутся в тело, пронзив и одежду, и обувь, и будут вгрызаться в жертву до тех пор, пока не иссякнет двигающая их магия. А раз Сарг сказал, что шаман имел сильный чародейский дар, значит, силы им хватит, чтоб убить врага наверняка. А возможно, и не одного.

Веся замерла, не в силах придумать, как бы она могла остановить проклятые зубы, и в этот момент откуда-то сбоку прилетел яркий, как молния, комок огня и рухнул сверху на шамана. Саргенс, точно знавший из своих видений, что Барат никогда не пощадил бы ни его самого, ни кого-то из чародеев, явно не собирался ждать, пока сын некогда любимой им женщины вывалит на головы этросов все свои запасы жестоких заклятий.

Дурниной взвыли охранявшие шамана воины, точно знавшие, кто заплатит собственными жизнями за его гибель, выхватили сигнальные рожки и амулеты, вызывая подмогу и ставя защитный барьер. И вот этого допускать было никак нельзя, хотя Саргенс и постарается победить предателя, но займет это очень много времени и, главное, сил, так необходимых для боя с хингаями.

Куница скользнула между валунов ближе к ярко пылавшему вокруг Барата огню, к сожалению, не наносившему ему пока никакого ущерба. Видимо, защитные амулеты были до отказа наполнены силой, ради которой шаманы так упорно стремились отбить Антаиль и ради которой ловили одарённых этросов. Хоть и не очень много магии приносили жестокие ритуалы, но и это было для шаманов большой ценностью.

Первая, пробная капля силы, брошенная чародейкой в шамана, прошла через огонь и отозвалась непривычно глухим эхом, но Веся не расстроилась. Не зря она вместо того, чтобы на барже спокойно отдыхать в крохотной спаленке, целый час упорно тренировалась на Ныре и Рыже, пытаясь понять, как заставить свою силу служить себе, а не сливаться с чужой, как это было с кьюфами.

Помогло воспоминание о фантомах, создавать которых ее научил в цитадели Феодорис. Теперь Веся в каждую каплю, прежде чем запустить ее в тело соратника, вкладывала то заклинание личности, которое выучила назубок. Разумеется, девушка отлично помнила главное правило: чем меньше фантом, тем он быстрее распадается, но как раз это ее очень устраивало, вряд ли Берест или Ранзел обрадуются, узнав, что по их жилам гуляет хотя и крошечное, но совершенно самостоятельное существо.

Следующие капли Веся отправляла в шамана одну за другой, но уже без заклинания личности, эта магия должна была стать кормом уже сотворённому фантому. Ещё читая заклинание его создания, княжна по обычаю дала ему имя, и теперь упорно повторяла, торопливо швыряя каплю за каплей:

— Малыш, вот тебе сила, вот тебе ещё, расти быстрее!

И тут ей внезапно, как озарение, пришло в голову, что она всё делает неверно! Ну зачем тратить свою магию, если в шамане ее более чем достаточно? И она ничуть не хуже, чем у Веси, магия не бывает разной. Она всегда одинакова, как вода… или воздух. Ее лишь бывает больше или меньше, а применение различается заклинаньями и способами.

— Малыш, в теле, где ты сидишь, много силы, собирай и расти… и поскорее.

Веся замерла в тревожном ожидании, поглядывая на закипавший бой. Этросы теснили степняков к обрыву, и им уже удалось оттереть от шамана большую часть его орды. Держалась неподалеку от него лишь десятка телохранителей, для которых не было другого способа спастись, кроме как спасти своего хешиза. Они сражались яростно, как загнанные в ловушку звери, исподтишка оглядываясь на запертого в огненном кольце Барата.

Он тоже не дремал, разбросав клыки, схватился за амулеты, и вскоре на поддерживаемый Саргенсом огонь сначала пролился щедрый поток вызванного ливня, а затем налетела песчаная буря. Огонь дрогнул, начал понемногу опадать, и Берест, командовавший осаждавшими шамана этросами, тотчас велел им отступить. Княжич тоже хорошо рассмотрел, как злобно усмехавшийся предатель разбрасывал клыки, и вовсе не желал, чтоб кто-то из воинов наступил на эту гадость.

А Барат уже снял с пояса пращу и доставал из кошеля новый «подарок» — похожий на зеленого ежа шар. Веся не знала, что это такое, да и знать не хотела.

— Малыш, — поспешно приказала она, — немедленно собери из этого тела остатки силы и вылезай на волю, ты будешь похож на сокола с мощными крыльями и четырьмя лапами с цепкими когтями.

В первую минуту все, кто увидел, как из тела шамана выплывает огромный туманный сокол, сочли его новым изобретением неугомонного в своей ненависти Барата. Но когда птица крепко ухватила одной лапой зеленого ежа, а тремя другими — самого шамана, начали сомневаться в собственных выводах.

А птица уже взмыла в небо, стремительно, как умели только фантомы, пронеслась над валунами и кустами и сначала сбросила на собравшихся на берегу хингаев зеленый снаряд шамана. А затем, взлетев ещё выше, под самые облака, вернулась к холму и уронила на скалы и самого Барата.

Тонко и коротко прорезал ошеломленную тишину дикий визг и оборвался, а в следующую минуту среди степняков началась паника и неразбериха. Шаманы гнали своих воинов на холм, отомстить за хешиза, иначе им нет возврата в стойбище хана. А те, сообразив, что их ведут на верную смерть, старались ускользнуть от жалящих плечи нагаек и грозных окриков и упрямо заворачивали коней в сторону от проклятой реки.

Рванули вниз с холма и те, кто находился к шаману ближе всех, и в этот миг Саргенс открыл все ловушки. Многоголосый вопль ужаса и боли пронесся над холмом, холодя спины даже закаленным воинам и помогая сделать верный выбор тем степнякам, которые до этого момента ещё собирались вступить в бой. Добавили веских доводов и тончайшие зеленые иголки, на которые разлетелся брошенный фантомом ежик, едва оказался над головами воинов. Сами иглы сильных ран не нанесли, но благодаря мерзкому зелью, каким их пропитал шаман, казались жертвам раскаленными докрасна и доставляли неимоверные страдания.

И с этого момента уже не осталось даже намека на бой, было только паническое и беспорядочное бегство, когда нет больше слаженных орд, осталась лишь толпа обезумевших людей, жалких в отчаянном стремлении любым способом спасти свою жизнь.

Однако этросы, точно знавшие, что эти самые хингаи, едва отъехав на десяток верст, отдохнув и успокоившись, снова развернутся в сторону Хорога и двинутся на беззащитную, по их сведениям, Туру, не позволили жалости поселиться в своих сердцах. Обходя ловушки по оставленным проходам, ринулись следом, разя врагов из луков и захватывая освободившихся лошадей. И не щадили тех захватчиков, кого удавалось догнать, точно зная: этой вынужденной жестокостью они сохраняют от гибели, мук и плена мирных селян, честно зарабатывающих свой хлеб.