Я страстно желала иметь сына, но не смела возлагать на это слишком большие надежды. Нельзя было сильнее любить свое дитя, чем я любила нашу маленькую дочь. Я молилась: «Умоляю, Господи, дай мне сына! Но если ты посчитаешь нужным послать мне дочь, она тоже будет для меня желанной».

Эти роды были не похожи на предыдущие. Король сказал, что не разрешит публике присутствовать на них, потому что я не должна снова подвергаться такому риску, как в первый раз. Решили, что будут присутствовать только члены семьи и шесть фрейлин, в том числе принцесса де Ламбаль, которая также была членом семьи, и, конечно, акушер и врачи.

Когда я проснулась в то утро — это было двадцать второе октября, — у меня начались схватки. Они были такими слабыми, что я даже смогла принять ванну. Но к полудню они усилились.

В этот раз роды были более легкими, чем когда я рожала мою маленькую Королевскую Мадам. Все же, когда ребенок родился, я была в полубессознательном состоянии и слишком слаба, чтобы полностью осознавать, что происходит.

Я видела людей, столпившихся вокруг моей кровати. Они хранили глубокое молчание, и я боялась спросить у них о ребенке. Король подал знак, чтобы никто не разговаривал со мной. В течение последних недель моей беременности он был очень обеспокоен и приказал, чтобы после рождения ребенка никто не говорил мне, какого он пола, потому что, если это будет дочь, я буду разочарована, а если дофин, то радость может быть слишком бурной. Он считал, что любое из этих чувств может нанести мне вред в том состоянии изнеможения, в котором я, несомненно, буду находиться после родов.

Когда до моего сознания дошло, какое глубокое молчание стояло вокруг моей кровати, я подумала: это девочка. Или даже еще хуже: ребенок родился мертвым. Но нет! Ведь я слышала его крик! Я родила ребенка. Мне хотелось крикнуть: «Дайте мне моего ребенка! Что из того, что это…»

Потом я увидела короля. В его глазах стояли слезы. Казалось, он переполнен чувствами.

Я сказала ему:

— Ты видишь, как я спокойна. Я не задала ни одного вопроса.

Его голос задрожал, и он произнес:

— Мсье дофин просит позволения представиться!

Сын! Моя мечта осуществилась. Я протянула руки, и на них положили моего ребенка. Мальчик!.. Чудесный мальчик!

В спальне и в прилегающих комнатах, где ждали министры и члены нашего семейства, поднялось волнение.

Впоследствии я узнала, что все начали целовать и обнимать друг друга. Я слышала голоса: «Дофин! Я говорю тебе, это правда! Теперь у нас есть дофин!» Даже мои враги были охвачены волнением. Мадам де Гемене, которая должна была заботиться о дофине, села в кресло на колесиках, и ей вручили малыша. Потом ее отвезли в апартаменты, находившиеся поблизости, и все столпились вокруг, чтобы посмотреть на ребенка. Всем хотелось прикоснуться к нему, или к платку, в который он был укутан, или хотя бы к креслу, в котором сидела принцесса.

— Он немедленно должен стать христианином! — сказал король.

И в три часа наш маленький дофин был окрещен.

Сразу же раздался залп из ста одного ружья, чтобы весь Париж узнал, какой пол у ребенка. Для города это был сигнал для начала бурного торжества. Повсюду звонили колокола и образовывались процессии. Ночью зажгли костры, и, как всегда, состоялся фейерверк. Я с трудом могла поверить, что это были те самые люди, которые совсем недавно так радовались всем этим гнусным пасквилям обо мне, распространявшимся повсюду. Теперь они молили Бога защитить меня, мать их дофина. Теперь они танцевали, пили за мое здоровье и кричали: «Да здравствуют король и королева! Да здравствует дофин!»

Как говорила моя матушка, это был очень импульсивный народ.

Я была в восторге от моего новорожденного малыша и послала за Королевской Мадам, чтобы она могла увидеть своего маленького брата. Мы стояли с ней рука об руку и любовались им, когда он лежал в своей колыбельке. Ей было три года, и она с каждым днем становилась все милее, а кроме того, была очень умна.

Я мельком увидела Армана, стоявшего в дверях и с хмурым видом наблюдавшего за нами. Я улыбнулась ему, но он опустил глаза. Проходя мимо него, я взъерошила его волосы. Он уже не был тем прелестным малышом, как когда-то. Но, возможно, мне казалось так потому, что теперь я сравнивала его со своими собственными детьми.

Набатные колокола звонили три дня и три ночи подряд. Я слышала их звон, когда просыпалась, и мной овладевало сознание величайшего счастья. По всему Парижу был объявлен двухдневный праздник. Вино рекой лилось по улицам. Повсюду были установлены буфеты с мясом. Люди носили на шее гирлянды искусственных цветов и вместо приветствия кричали друг другу: «Да здравствует дофин!»

Одно празднество следовало за другим. Каждый цех посылал в Версаль своих представителей. Эти церемонии продолжались девять дней. Весь двор собирался, чтобы принимать этих посланцев. Какое было веселье, когда цех изготовителей портшезов прислал портшез с сидящими в нем манекенами, изображающими кормилицу и дофина! Кормилица была точной копией женщины, которую мы наняли. Ей тут же дали прозвище Madame Poitrine[94]. Трубочисты принесли модель трубы, на которой сидели маленькие трубочисты и распевали восхваления новорожденному наследнику трона. Портные принесли миниатюрный мундир, кузнецы — наковальню, на которой они сыграли специально сочиненную по такому случаю мелодию. Рыночные торговки надели свои черные шелковые платья, которые они хранили годами и носили только в самых торжественных случаях, и пропели восхваления мне и моему маленькому сыну. Но самым необычным подарком был тот, что принесли слесари. Они чувствовали себя особенно близкими к королю из-за его интереса к их профессии. Эти люди принесли громадный замок и преподнесли его в подарок королю. Их предводитель предложил, чтобы его величество попытался отпереть этот замок. Такая задача по плечу только настоящему слесарю, сказал он, и если король предпочтет, чтобы свое умение продемонстрировал кто-нибудь из их группы, ему стоит только приказать. Но, зная о мастерстве его величества… и так далее в том же духе. Король, получив такой вызов, принял решение попытаться, и под громкие аплодисменты это ему очень быстро удалось. В тот момент, когда он повернул замок, из него выпрыгнула маленькая стальная фигурка. Все увидели, что это был крошечный дофин, сделанный с изумительным искусством.

Празднества продолжались. Когда я выезжала на улицы Парижа, народ приветствовал меня.

Я думала, что моя прежняя глупость и неосмотрительность забыты. Ведь я дала этой стране то, чего она желала: наследника трона, маленького дофина.

Оглядываясь в прошлое, я думаю, что в то время достигла вершины своей удовлетворенности жизнью. Король разделял мои чувства. Почти в каждый произнесенной им фразе присутствовали слова «мой сын» или «дофин». Все слуги обожали его. Люди ждали часами, чтобы хоть мельком увидеть новорожденного. Это был чудесный малыш, прекрасный и радостный ребенок. Он стал центром нашей жизни. Луи ходил вокруг него, подавая всем руку, и жадно прислушивался к тому, что говорили люди — о дофине, разумеется.

Каждый раз, когда кто-нибудь упоминал о нем, на его глазах выступали слезы. Поэтому, как нетрудно себе представить, он был постоянно в слезах. Элизабет сказала мне, что при крещении — а она была его крестной матерью — король глаз не мог оторвать от ребенка.

Мадам Грудь стала в нашей жизни важной персоной. Это имя очень подходило к ней. У нее была огромная грудь, и доктора признавали, что ее молоко было превосходным. Она была женой одного из наших садовников и относилась к дофину как к собственному ребенку. Поскольку он был самой важной персоной во Дворце, она занимала второе место после него. Она орала, как гренадер, и часто ругалась, но ее невозмутимость была просто замечательна. Ни мое присутствие, ни присутствие короля ничуть не смущали ее. Она, бывало, говорила: «Не трогайте его сейчас! Я только что отняла его от груди и не хочу, чтобы его беспокоили!» Это забавляло и смешило нас. Мы были очень довольны, потому что знали, как она заботится о нашем малыше. Она принимала одежду, и кружева, и изящное белье, которые мы давали ей, пожимая плечами, но наотрез отказывалась пользоваться румянами или пудрить волосы, утверждая, что не одобряет все это и не понимает, какую пользу подобная ерунда может принести ее малышу.