— Мне и здесь хорошо. — Никому на свете она не призналась бы в отвращении, смешанном со страхом, которое она теперь испытывала к своему отцу.

— Но в провинции смертельно скучно. Один нудный день тянется за другим. Только и слышишь что чопорные рассуждения леди Брайан да болтовню этого нахального маленького отродья Елизаветы. — Маргарет не любила свою юную кузину, ибо, предпочитая всегда быть в центре всеобщего внимания, она терпеть не могла всех остальных, кто покушался хотя бы на его крохотную часть. С потаенной злобой она добавила: — А при дворе ты сможешь хоть каждый день видеть своего дорогого месье Чапуиза и… Томаса Сеймура.

— Что у меня с ним общего? — Высокомерие в голосе Марии плохо вязалось с румянцем, покрывшим ее щеки. — Он всего раз приезжал ко мне и то по делу.

— Насколько я знаю Томаса, он всегда изловчается увязать дело с удовольствием.

Мария не соизволила ответить, вместо этого она гордо вышла, чтобы опять посоветоваться со своим слугой, а ее кузина состроила ей вслед хитрую гримаску. «Бедная Мария! Она уже сейчас говорит и ведет себя, как старая дева непонятного возраста. Высохла, как сморщенный стручок, — подумала Маргарет, привыкшая обо всем судить поспешно. — Все знают о горестных временах, которые ей пришлось претерпеть из-за короля, этого проклятого старого черта, — охарактеризовала его в тайных мыслях его же племянница, — но теперь-то все позади».

Марии надо бы махнуть на все рукой, вместо того чтобы беспрестанно талдычить об этой глупой присяге, которую они заставили ее подписать. Как может девушка двадцати лет не радоваться жизни, изумлялась про себя Маргарет, пока шла наверх, чтобы проследить, как упаковывают ее роскошные наряды. Неужели Мария не понимает, что Господь сотворил в этом мире столько прекрасных вещей, служащих для ее удовольствия, среди которых далеко не последнее место занимают привлекательные молодые мужчины?

На рассвете чудесного осеннего розового с золотом утра они выехали в Хэмптон-Корт. Мария скакала впереди своих домочадцев, а Маргарет предпочла уютно устроиться в носилках, которые были между двух лошадей. Королевские лучники с натянутыми тетивами пристроились впереди и сзади процессии. Все любимые слуги Марии были при ней, включая ее старую няню, госпожу Маргарет, которая сидела на лошади по-дамски позади слуги-мужчины, обхватив его пухлыми руками за талию, с морщинистыми щеками, излучавшими удовольствие от того, что ее любимица опять была в фаворе после стольких лет бесконечного позора.

По всему пути их следования собирались толпы любопытных. Марию узнавали сразу, и у нее заболели уши от приветственных криков и здравиц в ее честь. Народ шумно выражал свое удовольствие тем, что она наконец-то свободна и ехала ко двору, чтобы занять свое место, а не сидеть взаперти, как принцесса в старой сказке по прихоти злой мачехи.

Тот факт, что она больше не была их будущей властительницей из-за ожидаемого рождения наследника престола, ни на йоту не убавлял их любви к ней. Она махала рукой и улыбалась, принимая их приветствия, и никто не мог и подумать о том, какое отчаяние бушевало у нее в груди. Она обменяла спокойствие мыслей и возвышенные принципы на эту «приятную» свободу, отдававшуюся у нее во рту тленом и пеплом.

В Хэмптон-Корте ее и Маргарет сначала проводили в их апартаменты, чтобы они смогли подготовиться к приему у короля и королевы. Няня Марии и Сьюзен Кларендье суетились вокруг нее с горшочками притираний, одевая ее в серебристое платье с нижней юбкой из рубинового шелка и расчесывая ее волосы, пока они не засверкали, как спелые каштаны. Королева там Джейн или не королева, но их подопечная должна затмить всех дам при дворе. Кто такие в конце концов эти Сеймуры по сравнению с отпрыском королевского дома Арагонов?

Предводимая герольдом, со своей кузиной на шаг позади, Мария прошествовала сквозь толпу народа, заполнившую зал приемов, навстречу двум фигурам, восседавшим на тронном возвышении. Для нее это первое появление при дворе после многолетнего изгнания было суровым испытанием, и, пока она дошла до помоста, ей стало казаться, что она пешком пересекла всю Англию. Норфолк и Суффолк отсутствовали, все еще занятые своей кровавой бойней на севере, но зато ей с подчеркнутой вежливостью поклонился епископ Винчестерский Стефан Гардинер, и уголком глаза она заметила, что ее приветствует и Риотсли, с трудом скрывая отвращение.

Чуть склонилась ей навстречу и фигура в черном, когда она проходила мимо, — Кромвель, как всегда, непостижимый, — а старинные друзья ее матери маркиз и маркиза Экзетер ободряюще ей улыбнулись. Мария подчеркнуто постаралась не заметить архиепископа Кранмера, да вообще-то было не трудно не заметить такую тщательно держащуюся в тени персону. Ей подмигнул голубой глаз Томаса Сеймура. Слава Богу, на этот раз она выглядела вполне прилично!

Стоявший рядом с ним красавец Эдуард Сеймур поклонился ей, а его жена, урожденная Анна Стэнхоуп, присела перед ней в глубоком книксене. Анна была глубоко предана королеве Екатерине, поэтому одарила Марию ослепительной улыбкой. Наконец она подошла к королю и королеве, и ее платье подмело пол, когда она сделала им глубокий реверанс. Генрих пылко обнял ее, и они вдвоем продемонстрировали такую сцену встречи любящих отца и дочери, что весь двор вздохнул с облегчением. Потом король с неподдельным удовольствием остановил взгляд на своей племяннице. Маргарет была одной из немногих, кто не испытывал трепета перед ним, и из-за этого, а также из-за ее чувственной женственности дядя испытывал к ней особые чувства. Глаза его загорелись при виде ее прелестных ямочек на щеках, полных округлых грудей, выпирающих из корсета, который скорее подчеркивал, чем прятал их. Ах, как было бы здорово, если бы Маргарет была его дочерью! Он никогда бы не выпускал ее из своего поля зрения.

— Нам доставляет неизъяснимое наслаждение видеть вас здесь. — Лицо королевы, бледное и осунувшееся, просветлело при виде Марии. — Разве не так, ваше величество?

— Это и правда долгожданное удовольствие, — откликнулся король с энтузиазмом, как будто он все последние месяцы только тем и занимался, что зазывал Марию в гости. Неожиданно в его глазах сверкнула злобная усмешка. Мало что радовало его так, как возможность унизить своих подданных, особенно блестящих подхалимов и прочих приспособленцев. Ему нравилось дразнить и подкалывать их, ибо он прекрасно знал, что они не могут ответить ему тем же.

И вот теперь, взяв Марию за руку, он повернулся ко всем этим аристократам, окружавшим его, изобразив на лице упрек в их адрес.

— Кое-кто из вас еще не так давно желал — нет, требовал, чтобы это мое сокровище было предано смерти. Фи, как не стыдно! Если бы я послушался вас, какую невосполнимую потерю мы понесли бы!..

В абсолютной тишине, наступившей вслед за этим, никто не осмелился даже поднять взгляд на соседа. Все взоры были обращены на собственные туфли, как будто каждый открыл в них нечто новое для себя. Королева, бросив взгляд на ставшее пепельным лицо Марии, заговорила, отчетливо выговаривая слова:

— Было бы величайшей трагедией из всех, которые выпали на долю вашего величества, если бы вам пришлось потерять это самое главное сокровище Англии.

— Я вынужден оспорить это суждение, любовь моя. Леди Мария, конечно, жемчужина, не имеющая цены. Но вы готовитесь преподнести мне самую главную драгоценность. Разве нет? — Он игриво похлопал Джейн по полнеющему животу: — Принц Эдуард!

Кто-то нервно хихикнул. Король повернулся к Марии с улыбкой на лице. Ей казалось, что ее сердце стучит, как огромный молоток. В это мгновение ей привиделся в нем образ палача, со зловещей улыбкой наклонявшегося над ней в ужасных ночных кошмарах, преследовавших ее весь последний год. И улыбался он точно так же, как и тот…

Без всякого предупреждения люди, окружавшие ее, растворились в тумане, а на нее нахлынули волны темноты. Она едва различала слабые, далекие голоса. Потом кто-то склонился над ней, какое-то белое расплывчатое пятно вместо лица, и что-то холодное коснулось ее лба. Подсознательно Мария знала, что это была королева, и нечеловеческим усилием воли заставила себя вернуться к реальности. Что бы ни случилось, она не должна огорчать Джейн.