Что было надето на королеве на большом приеме в Уитсоне, когда Чапуиза представляли ей? Как у нее были убраны волосы и была ли она так же тиха, как и в прежние дни? Посылали друзья Марии, леди Уиллоугби и леди Экзетер, приветы ей и не навестят ли они ее в ближайшие дни? А самое главное, видел ли и говорил ли Чапуиз в последнее время с ее любимой графиней Солсбери и какие у нее новости из Италии о ее сыне Реджиналде Поуле?
Но был один вопрос, который Мария не задала, потому что ее губы отказывались произнести нужные слова: «Что бы сказала моя мать, узнав о моей капитуляции?» Вопрос был чисто риторическим, ибо ответ раскаленным железом был уже выжжен на ее совести.
На той же самой неделе еще один визитер держал путь в Хансдон. Томас Сеймур, напевая морскую балладу, ужасно при этом перевирал, но зато своим настроением прекрасно гармонировал с улыбающимся летним днем, с чудными красками пейзажей сельской местности. Природа превзошла сама себя в сотворении великолепного облика Томаса. Более чем шесть футов сплошной мужской стати, облаченной в зеленовато-голубой атлас, богато украшенный серебряными нитями. Штаны на нем были из белого атласа, а шляпа, расшитая бирюзой, прекрасно гармонировала с голубизной его глаз, уголки которых поднимались кверху, придавая ему такой вид, будто он все время смотрит куда-то за горизонт.
Король с особыми чувствами относился к своему молодому шурину, видя в нем воплощение собственной безвозвратно ушедшей юности. Таким когда-то был сам Генрих, великолепный в своей силе, с золотистыми волосами и бородой, еще не тронутыми временем и сединой. Томасу была также присуща веселая беззаботность, которая была так характерна для молодого короля. Но на этом сходство и заканчивалось.
В лице Томаса не было ничего похожего на проницательность Генриха, его восприимчивость к чужим суждениям. Он напоминал скорее ручей, сверкающий на солнце, на который приятно смотреть, но который течет по поверхности.
Какая-то крестьянка сделала ему книксен, когда он проезжал мимо, и, поскольку она была молода и хороша собой, он бросил ей монету и улыбнулся, прочитав открытое приглашение в ее блестящих глазах. Да уж, не будь у него более серьезного дела, он бы уделил этой потаскушке несколько минут. Но его сожаление растаяло еще до того, как она пропала из виду. Англия была богата такими симпатичными девицами, которые были только рады подарить свою любовь столь галантному моряку, в чем Томас неоднократно убеждался, к собственному удовольствию. Ах, как хорошо жить и быть живым в этот июльский день 1536 года, еще лучше быть Сеймуром, а самое лучшее — быть братом королевы! Хорошая маленькая Джейн! Хорошая маленькая Джейн, от которой и потекут все благодати.
Мысли Томаса обратились к его старшей сестре. Еще год или два назад он относился к ней с терпеливой скукой, с которой нормальные братья обычно относятся к своим сестрам. Джейн составляла часть его окружения, такую же скучную и маловажную, как мебель в Вулф-Холле. Но потом наступил этот момент — никого особо не тронувший в силу своей полной неправдоподобности, — когда удивленная семья вдруг обнаружила, что у Джейн завелся поклонник. Правда, он был женатым человеком, и его чехарда с браками служила поводом для злословия всей Европы. Но все это было не суть важно.
Это был не обычный любовник. Это был Генрих, король Англии, снявший свою шляпу и покорно вставший на колени перед госпожой Джейн Сеймур. Ее звезда всходила, когда закатывалась звезда Анны Болейн. Но еще и тогда все это выглядело весьма сомнительно, думал сейчас Томас, даже покрывшись потом, вспоминая об этих душераздирающих месяцах. Если бы сын Анны выжил… Слава Богу, удача в лице этого старого олуха Норфолка улыбнулась Сеймурам.
А после этого на пути к заветной цели уже было открытое поле, без серьезных препятствий на нем. Но как король мог поменять восхитительную, изменчивую Анну на скромную, бесцветную Джейн, было выше понимания любого мужчины, решил Томас с братским беспристрастием. Но, благодарение Богу, он поменял! В конце же этой трудной охоты всех ее участников ждали блестящие призы. Трем братьям Джейн были пожалованы значительные суммы денег и богатые замки, оказавшиеся, правда, свободными в результате разгона монастырей, но никто из Сеймуров, какими бы добрыми католиками они ни были, не задумывались об этом.
Генри, самый молодой из Сеймуров и самый большой шалопай, теперь подумывал заделаться богатым сельским джентльменом. Но Эдуард и Томас рвались к власти, оба одинаково преисполенные бескрайних амбиций, но такие непохожие по темпераменту. Эдуард стал виконтом Бичкампом, канцлером Северного Уэльса и лорд-камергером. Томас разразился одним из тех красочных ругательств, которых у него в запасе было великое множество. Ведь сам-то он был обойден, получив всего лишь должность при тайной канцелярии. Так получалось всю жизнь. Эдуард был любимчиком родителей, с хорошо подвешенным языком и безупречным поведением, тогда как Томас постоянно шалил и вечно ходил в синяках и царапинах. Наказания так и сыпались на его непутевую голову, а одобрительное похлопывание неизменно доставалось Эдуарду.
Хотя — Томас стряхнул с себя мимолетное плохое настроение — все еще, возможно, впереди. Эдуард вырвался на голову вперед в этой гонке ко двору, но впереди были долгие годы, чтобы обскакать его. Он оглянулся назад на ехавшего в нескольких шагах от него слугу с прекрасным гнедым мерином в поводу. Лучшая лошадь из всех, каких я когда-нибудь видел, подумал он. Она придется по душе леди Марии. Бедная девочка, она заслуживала вознаграждения за все те несчастья, которые выпали на ее долю. Каковы бы ни были его прочие черты, но у Томаса нельзя было отнять отваги, которой у него самого было в избытке и которой он восхищался у других. Мысленно он отдавал должное Марии и тому, как долго она выдерживала тяжелую осаду, и чистосердечно признавался себе, что вряд ли у него самого хватило бы духу противостоять тому нажиму, который оказывался на нее.
Ему было наплевать на всю эту болтовню о религиозных чувствах. Кого волнует, преклоняет человек колена перед папой Генрихом или перед папой Павлом? Конечно, в конце концов леди Мария решила, что благоразумие — лучшая из благодетелей, и тем самым спасла свою голову, и кто осудит ее? Только глупец выберет добровольный уход из этого прекрасного мира в гнетущее одиночество мученической могилы.
Сеймур не видел Марию с тех пор, как она была маленькой девочкой и еще жила при дворе, всегда в тени своей матери и обожании своего отца. Так что он совсем не был готов к произошедшей с ней метаморфозе. Господи, что за карга! Она выглядела на добрых десять лет старше, напряженным лицом и морщинками, залегшими вокруг глаз и рта. Волосы у нее были беспорядочно зачесаны назад, а платье и нижняя юбка были из разряда тех, которые не надела бы даже уважающая себя кухарка. Но он не проявил своей мимолетной жалости, когда низко кланялся ей.
— Томас Сеймур к вашим услугам, миледи. Я привез вам поздравления от короля и королевы.
— О! — Рука Марии взлетела ко рту. Теперь, когда этот долгожданный момент настал, она чувствовала, что вот-вот упадет в обморок от страха. Но к этому чувству примешивалось другое — бесполезное сожаление о своем внешнем виде, в котором она предстала перед этим молодым кавалером, чьи голубые глаза с любопытством разглядывали ее.
— Их величества шлют вам свои наилучшие пожелания и надеются на скорую встречу. А теперь мне хотелось бы показать вам кое-что. — Он повел ее к дому; там стоял слуга, терпеливо держа в поводу гнедую лошадь. — Подарок короля. — Томас сделал широкий жест, как будто бы сам преподнес этот подарок, и Мария, скрывая смущение, спрятала лицо в шелковистой гриве лошади, прижавшись носом к ее шее.
— Какая прелесть! Если бы вы только знали, как мне хотелось опять иметь собственную лошадь. Я так скучала о прогулках верхом, с тех пор как… — Она похлопала лошадь по блестящему крупу, и молодость опять отразилась на ее лице.