Теплоход останавливается. Но темная точка, как еще недавно выглядела Марлен, бесследно исчезает, и снова поверхность океана кажется совершенно пустынной.

Это все!

Лишь только подгоняемые ветром куда-то к горизонту мимо теплохода бегут барашки волн...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Через четыре дня прямо по курсу теплохода замаячили берега американского континента. Я в ужасно подавленном состоянии. Еще никогда в своей практике я не был так обескуражен.

То, что произошло, нельзя назвать иначе как одним емким словом — провал! Потому что эта странная Марлен ушла из жизни вместе со своей тайной! Повторный обыск ее каюты ничего не дал... Ничего!

Я уже начал было поворачивать ход следствия в направлении жены индийского дипломата, но она смогла доказать свою непричастность к команде Гранта. Дипломат нанял Марлен в качестве нянечки для своего отпрыска через специальное агентство по трудоустройству. Мне удалось по радиосвязи очень быстро удостовериться, что это так. Да и родословная ее не вызывала никаких сомнений.

Индианка является дочерью махараджа Кельпезехила, большого друга Франции!

И однако, черт возьми, документы и макет должны находиться на корабле.

«Вам не удастся найти документы! Они попадут в нужные руки!» — постоянно звучит в моих ушах последний крик подруги Гранта.

Самое страшное то, что эти документы спокойно подплывают вместе с нами к порту назначения. Мы же сидим втроем в своей каюте, словно улитки, не зная, что предпринять. Меня постоянно бросает в дрожь, как будто я перепил кофе.

Толстяк своей медузьей рожей закрыл иллюминатор, отпугивая летающих рыбок.

— Ура! Я вижу ее! — неожиданно начинает орать наш впередсмотрящий.

— Кого ты видишь?— интересуется Пино.

— Свободу! Она как всегда со своим факелом!

Заинтригованные этим сообщением и желая выразить свое почтение монументу Бартольди^[31], мы заглядываем в иллюминатор, потеснив Толстяка.

В легком мареве, окрашенном лучами восходящего солнца в розовые тона, возвышается известная во всем мире статуя.

— Эта Свобода так же, как и любая другая, со временем покрывается плесенью,— замечаю я философски.

— Все равно, она впечатляет! — восторгается Пинюш.

— Что бы ты не говорил, шеф, она неповторима! — не соглашается со мной Берю.

— Давайте поднимемся на палубу! — предлагает Пино.— Оттуда мы сможем увидеть и знаменитые небоскребы.

— У нас еще будет время полюбоваться небоскребами,— сдерживаю его порыв.— «Либерте» стоит в порту два дня! Я тоже схожу с ума от небоскребов. Это для сведения! Но у меня не выходит из головы другое: документы и этот чертов макет! Знать, что они находятся рядом с нами, что они могут спокойно сойти с корабля, а это значит беспрепятственно покинуть Францию... Знать это и осознавать свою беспомощность становится с каждым оборотом корабельного винта все невыносимей. Я схожу с ума, уверяю вас, друзья мои!

— Что ты хочешь, шеф,— вздыхает Берю.— Мы сделали все, что могли... А ты не думал о том, что у Марлен могли быть на корабле сообщники?

— Это маловероятно! Грант не стал бы полагаться на сообщников в таком ответственном деле! Я думаю, что похищение секретных документов, если бы он остался жив, было бы его последним европейским делом в шпионской карьере. Получив за них от заказчика приличную сумму, он собирался забраться в какой-нибудь тихий уголок и доживать там свой век! Я уверен, что они действовали только вдвоем, а значит, на борту Марлен была одна...

Берю молчит. Он думает, наверняка, о своем. Американка потребовала, чтобы он развелся со своей женой и женился на ней. Берю, конечно же, однолюб! Из-за этого ему было показано на дверь!

Пино же, измученный морской болезнью, зеленый словно елочка, оказывается на высоте.

— А не могла она хранить все это при себе, в одеждах?

Я пожимаю плечами.

— Исключено. Я имел честь наблюдать стриптиз этой дамы. Поэтому с полной ответственностью сообщаю вам, что на ней не было ничего, что могло бы быть квалифицированно как национальное достояние.

— Сейчас восемь без десяти... Когда мы прибываем? — спрашивает Пино.

— Около десяти.

— Остается часа два,— медленно произносит он и многозначительно замолкает.

— Ты что-то придумал? — любопытствует Берю.

— Мне кажется, что малышка спрятала документы в заранее оговоренный тайник. И вполне возможно, что их должны забрать оттуда во время стойки корабля в порту.

Я очень чувствителен к думающим людям! Вы только подумайте хорошенько, кто подает эту блестящую идею? Пинюш! Извилины его мозга нуждаются в фосфоре, его мучает простата, у него начинается язва желудка, печень забита камнями, запущенный бронхит мешает дышать полной грудью! И несмотря на все свои недуги он не теряет чувства ответственности, доказывая тем самым, что французское правительство не зря вручает ему ежемесячно конверт с зарплатой.

— Браво, Пино! — восторгаюсь я своим коллегой.— Твою версию надо проработать!

— И немедленно! — предлагает он.

— Прекрасно! Начнем с каюты Марлен. Мы ведь опечатали дверь! Проверим, не побывал ли кто-нибудь там.

Кажется, все пассажиры охвачены эйфорией скорой встречи с материком. Многоязычный говор, одноязычный смех, распахнутые двери кают, заваленные чемоданами коридоры, суета!

Все секретные штучки на месте,— значит, в каюте после нас никто не побывал.

— Месье комиссар! — раздается за моей спиной голос.

Оглядываюсь. Передо мной стоит жена индийского дипломата в наряде принцессы из тысячи и одной ночи.

— Я бы хотела забрать из этой каюты игрушки своего малыша. Это возможно? — спрашивает меня красавица с глазами цвета антрацита Рурского бассейна.

Бдительный Пино толкает меня в бок своим острым локтем.

— Естественно, мадам! — отвечаю я.

Действительно, игрушек в каюте видимо-невидимо! Не

все же дети бродят по берегам Ганга, мечтая о молоке святых коров! Есть и такие, которым повезло больше в жизни: у них нянечки, им покупают электронные игрушки, им делают прививки...

Сразу бросается в глаза, что для жены индийского дипломата сбор игрушек занятие непривычное и довольно трудное. Она складывает их в чемодан внавал. Кораблики, автомобили, мяукающие коты, мычащие бычки и...

— Позвольте? — неожиданно раздается голос Пино.

Он наклоняется над чемоданом и вынимает из кучи игрушек макет самолета дико кричащей расцветки: крылья красные, хвост фиолетовый, фюзеляж голубой.

Дама остается равнодушной к поступку Пино.

А я задыхаюсь от восторга. Мой милый, мой старый, мой язвенник, мой тошнотик, мой бронхитик, мой вонючий, мой бдительный Пинюш держит в руках макет летательного аппарата будущего.

— Сан-Антонио, не это ли ты ищешь? — шепчет он.

— Покажи...

— Обрати внимание, что самолет очень небрежно покрашен. На нем нет обязательной надписи «Made in», как на всех остальных игрушках!

— Вам знакома эта игрушка? — спрашиваю я индианку.

— Видела... Но я не веду учет игрушкам.

— Вам не покажется странным, мадам, и признаком плохого тона, если я попрошу у вас этот самолет на память?

— Ну, что вы... Конечно же, берите!

Берюрье, не желая оставаться в стороне от причастности к делу государственной важности, шепчет мне:

— Если она спрятала среди игрушек макет самолета, то могла так же поступить и с документами.

Я спроваживаю даму, вежливо попросив ее оставить нам чемодан с игрушками. Как только за ней закрывается дверь каюты, мы дружно начинаем играть в вандалов! Игрушки ломаются, рвутся, трещат в наших руках. Что-то похожее мы вытворяли в далеком детстве! Через час мы прекращаем этот вандализм. Каюта напоминает посудный магазин, в котором на некоторое время заперли семейство обезьян.

— Выходит, что для документов она придумала другой тайник,— обескураженно вздыхает Толстяк с окровавленными пальцами.

— Это уж точно,— соглашаюсь я.