– А Никита?

– Он хулиганил. Тут ничего не поделаешь. Если он наговорит лишнего, страницу в дневнике о гранате и экстремизме я вырву, и Бельков окажется там, откуда недавно вышел ваш брат. Но это в том случае, если мы поймем друг друга.

– Выбора у нас нет, – кивнул Андрей, – и все ваши комбинации только для того, чтобы сделать из нас стукачей?

– Не упрощайте. Курочка по зернышку клюет. Я минимум рискую погонами, если ваш Бельков еще что-нибудь отчебучит. Быть патриотом, Андрей, это не значит хаять свою Родину и фрондировать перед властью. У меня тоже семья. Я люблю жену и дочь. Люблю родителей. Как вы, поездил не мало. Есть много красивых стран, где люди живут сыто и счастливо. И я хочу, чтобы счастливы были мои родители и дети. Хочу, чтобы они жили не хуже, чем живут в тех странах. Если вы думаете так же, мы с вами в одном окопе. Извините за пафос. Хотите, верьте мне. Хотите, считайте, что я шантажирую вас.

В нашей жизни много недостатков. Но это не повод делать ее хуже. Согласитесь, если бы ваш брат и ребята хлопотали за сытый кусок, мы бы с вами не встретились. А если у людей одна цель – сделать страну лучше, может, попробуем объединить силы?

– Тогда, почему бы вам просто не уничтожить дневник?

– И вы станете сотрудничать по совести?

Андрей промолчал.

– Пока же я соучастник яблочного заговора, – Полукаров засмеялся. – А мне скоро на пенсию. Если откровенно, с вами мне работать легче. Вы практик. А не болтун. Когда меня только определили на эту работу, меня поражало, откуда столько мерзости в людях. Особенно среди интеллигенции. Трусливые, лживые, непорядочные, мелочные, завистливые. За них делать-то ничего не надо…

О чем вы с братом печетесь? Перебесятся ваши ребятки и поймут, что надо либо уезжать из этой страны, и забыть ее власть и вечно униженных ею людей, либо принять эту жизнь такой, какая она есть! А если остались, то извольте любить то, что есть!

Вам спасибо. Вы помогли систематизировать факты. У нас на это ушло бы больше времени. Уезжайте. Работайте.

– Вы знаете, что я не брошу брата. Допустим, вы меня убедили. Что дальше?

– Валерий безынициативен. Взбодрите его. Попросите для начала помочь с отчетом. – Полукаров холодно смотрел на Андрея. – Слог у него великолепный. В остальном живите, как жили: вы там, он тут. Пусть опекает ребят и делает то, о чем его попросили.

Не говорите ничего сгоряча. Нам, возможно, работать вместе. А дело есть дело. Подумайте хорошенько. Если у вас появится что-то новое, вы знаете, как меня найти.

В машине Валерьян выслушал брата.

– Что делать будем? – спросил Андрей.

– Ждать! Что еще остается? Ты за бугор двигай. Одной проблемой меньше.

По реке медленно проплыл буксир, натужно пеня перед собой бурую воду.

Братья с особой пронзительностью поняли: вот-вот они снова расстанутся надолго.

– Из дома звонили. Я сказал, скоро будем, – сказал Валерьян.

Малышкины собрали Андрея в дорогу, как он ни убеждал, что в поезде кормят. «Еще на вокзале насидишься!» – отвечала Татьяна Васильевна.

Братья решили ехать к Андрею за вещами и на вокзал на машине Валерьяна.

В прихожей Малышкина перекрестила и поцеловала Андрея.

– Как быстро получилось… – вдруг растерялась она и заплакала. Андрей обнял женщин.

Дома он собрал чемодан. Пошел к Серафиму прощаться. Дверь открыл Аркадий: священник с женой уехали на рынок. Алена выглянула из гостиной на голоса.

– Зайдем в твою комнату, – сказал Андрей.

В углу висела икона. На полке стояли несколько томов Толкиена и Льюиса. Рядом книги по строительству и история русской философии под редакцией Лосского. На шкафчике изображением к стене был приколот плакат AC/DC.

Андрей присел на диван, рассказал о встрече с Полукаровым и о записи в дневнике. Попович сидел на стуле боком и по привычке отца теребил бородку.

– Прости, что я…вам нагадил, – Андрей смущенно кашлянул в кулак.

– Ничего. Мы сами виноваты.

Аспинин выложил на стол перехваченную резинкой тонкую пачку долларов.

– Пусть Никита мотает в любую безвизовую страну. Потом что-нибудь придумает. Ты что решил?

– Я был в военкомате. Там осенний призыв начинается.

Они помолчали, пожали руки, и Андрей ушел. Отдал брату ключи от дома и машины. Доехали за час. На сердце было пакостно.

Привокзальную площадь запрудили машины. Валерьян высадил Андрея у подъезда, достал из багажника дорожный чемодан на колесах, обнял брата и отъехал. Он махнул на прощание в зеркало заднего вида и втиснулся в автомобильный поток.

В купе мягкого вагона Андрей поужинал домашней едой и лег спать.

Из Питера в Хельсинки ехал поездом. В Хельсинки опоздал на паром и, чтобы не пропал день, автобусом добрался до Турку и купил билет на паром до Стокгольма.

Спозаранку Андрей сложил вещи и поднялся в бар.

В просветах между сушей ползло красное солнце, отставая от громадного корабля на левых поворотах или обгоняя его – на правых. Ближе к Стокгольму все чаще попадались острова с аккуратным домиком среди деревьев и яхтой у пирса.

В чехле на поясном ремне Андрея задребезжал мобильный телефон, зазвучал «Полет валькирий». Брат сообщил, что утром, в день отъезда Андрея, на Ярославском вокзале при проверке документов задержали Белькова. В рюкзаке у него нашли гранату. Каланчевым вчера звонила его мать и плакала.

– Ни о чем я их просить не буду! Если Никита заговорит, каждый свою шкуру спасать станет! – сказал Валерьян. – Приезжать не надо! Лучше напиши все, что видел, и выложи в интернете. Ты сможешь! Не поможет, так хоть поднасрешь им. Там они тебе ничего не сделают. Заодно заяву подтвердишь, что ты автор, – хмыкнул он. – Я пришлю по электронной почте документы. Что осталось. Список литературы, по которой писал рукопись. И продолжение…

– Глупость это! Никому это не надо! – крикнул Андрей: стало плохо слышно. Два досыпавших за столиком финна, подняли головы и посмотрели за окно, думая, что приплыли. Брат не расслышал. Тогда Андрей крикнул: – Адвоката нанимай. Я вышлю бабки… – и Валерьян выключил телефон.

Комната Аспинина в гостинице маленького университетского городка Упсала, с видом на речушку Фюрис, километрах в восьмидесяти от столицы, досталась ему «в наследство» от брата и напоминала пенал. Мебель здесь располагались так, как ее расставил Валерьян. Письменный стол у окна так, чтобы свет падал слева. Диван поперек комнаты. За спиной в «гостевой» половине – бытовые предметы…

Андрей перезвонил брату. Валерьян сказал, что пока все тихо. Никита либо молчит, либо взял вину на себя. Полукаров ждет: выкрутимся ли? (А мог отрапортовать о заговоре!) Или зад прикрывает – ибо докладывать надо было, пока Бельков не попался.

– Не передумал? Может, возьмешься за писанину? – спросил Валерьян.

– Ладно. Попробую. Сам говорил, не забор покрасить. Ты там это…, словом, вали все на меня: всю вашу писанину. Может, хоть с этим отвяжутся.

Вечером по электронной почте от Валерьяна пришло письмо. Андрей прочел:

«Повсаний. Описание древней Эллады.

А. Д. Бивар. Митра и Серапис // Вестник древней истории

Свеницкая И. С. Человек и мир в восприятии греков эллинистического времени.

Хёбл Гюнтер. История империи Птолемеев. Лондон-Нью-Йорк.

Филон Александрийский. О жизни созерцательной или о молитвенниках…»

Список растянулся на четыре страницы. Внизу приписка:

«Книги найдешь в интернете и в библиотеке. Пересылаю хлам, что ты отдал легавым, и продолжение. С флешки в ватнике».

Андрей удобнее устроился в кресле и принялся читать.

Часть четвертая. Пророк

Засуха и пожар уничтожили почти все участки, где рос папирус. Но еврейские купцы, державшие всю оптовую торговлю осокой в Александрии, давали ремесленникам за талант прессованной травы всего на два ассария больше прошлогодней цены. Ремесленники греческих, македонских, фракийских, критских, иранских, сирийских и египетских фил столицы решили: «обрезанные» хотят пустить «гоев» по миру.