Молодые леди потребовали, чтобы слуги не сопровождали их на пикник, потому что хотели все делать сами, вплоть до разжигания камина. Единственное, на что они согласились, это чтобы им привезли кухонную посуду и дрова.

Все были оживлены и очень милы в своих вязаных костюмах, а Зара, идя рядом с лордом Эльтертоном, чувствовала себя как дитя, в первый раз в жизни попавшее в гости.

Утром Тристрам перед отъездом на охоту прислала ей записку, всего несколько строк:

Прочтя записку и узнав у слуги, что его светлость уже уехал, Зара опечалилась. Значит, она не будет видеть его целый день, и эта противная женщина, с которой он, по-видимому, так дружен, завладеет им всецело.

Эти мысли промелькнули в ее голове прежде, чем она могла отдать себе отчет в них. Но тут же она рассердилась на себя. Какое ей дело до того, как проводит время ее муж? Однако, отправляясь на пикник, Зара поймала себя на желании, чтобы пошел дождь и дамы, которые собирались отправиться завтракать с охотниками, вынуждены были остаться дома!

Лорд Эльтертон окончательно влюбился в Зару. Он был истинным кавалером. Как и финансист, он в совершенстве постиг искусство играть на темпераменте женщин, чем весьма гордился, — ведь большую часть своей жизни он только это и делал. Его главный прием заключался в том, чтобы проявлять сочувствие и нежность. Мужчины, рассуждал он, обычно грубы и эгоистичны, поэтому всегда можно выиграть по контрасту с ними; а мужья так и вовсе грубые животные, во всяком случае, по мнению их жен! И его метод действительно большей частью приносил успех. Что касается леди Танкред, то, как он надеялся, она тоже не останется равнодушной к его достоинствам, хотя и замужем только одну неделю. Она совсем не походила на влюбленную жену, это стало ему ясно с первого же взгляда, и, кроме того, в ухаживании за женщиной, которая замужем всего неделю, было нечто пикантное! Лорд Эльтертон составил свою классификацию женщин: он делил их на безнадежных, сопротивляющихся, робких и смелых. На безнадежных он обычно не тратил пороху. Сопротивляющимся льстил и приманивал их, как форель. С робкими был нежен и заботлив, а со смелыми держал себя независимо, но в то же время был любезен, услужлив и мягок.

К какой категории причислить свое новое увлечение, он еще не знал, — может быть, ко второй. Лорд Эльтертон вынужден был признать, что еще никогда не встречал женщины подобного типа. Ее необыкновенные глаза приводили его в восторг; когда она обращала на него свои темные, бездонной глубины прекрасные очи, сердце его замирало. Поэтому он прежде всего пустил в ход присущую ему мягкость и проявлял особую предупредительность.

— Вы ведь совсем недавно в Англии, леди Танкред, не правда ли? Это сразу видно — в вас есть изумительный шик. А как превосходно вы говорите по-английски! Без малейшего акцента. Вы с детства учились языку?

— Мой отец англичанин, — сказала Зара, обезоруженная искренним восхищением, звучавшим в его голосе. — Я говорила по-английски до тринадцати лет, а потом когда приходилось. Мне нравится этот язык, я считаю его благородным.

— Так вы знаете и другие языки? — восхищенным тоном продолжал лорд Эльтертон.

— Да, знаю еще четыре. Ведь когда часто путешествуешь, то языки изучать легко, тем более, что многие из них похожи один на другой. Самый трудный язык — русский.

— Вы, должно быть, очень способная!

— Нет, нисколько. Но я довольно много читала… — и Зара вдруг умолкла. Совсем не в ее обычае было так много говорить о себе.

Лорд Эльтертон понял, что вышла маленькая заминка, и свернул на другой путь.

— Я всегда был лентяем и потому совсем не учен, — сказал он. — Мы с Тристрамом учились в Итоне вместе, жили в одном доме и оба изрядно лентяйничали; но он зато хорошо пошел в Оксфорде, а я прямо из Итона поступил в гвардию.

Заре ужасно хотелось расспросить лорда о Тристраме — она даже не слышала, что он учился в Оксфордском университете. И Зара снова задумалась над нелепостью своего положения, а Эльтертон с восхищением и в то же время с досадой наблюдал за ней. Он видел, что она попросту забыла об его присутствии, и хотя это его обидело, он еще более усердно продолжал свои маневры.

— Мне хотелось бы знать, о чем вы думаете, — мягко сказал он, заботливо отклоняя с дороги ветку терновника.

Зара вздрогнула. Ее мысли действительно улетели очень далеко.

— Я думала… — начала она и остановилась, стараясь придумать какой-нибудь подходящий вздор, но ничего не приходило в голову, она замялась и вдруг выпалила: — Я думала, существует ли на свете хоть один человек, которому можно верить!

Лорд Эльтертон с изумлением взглянул на нее — что за странная женщина!

— Да, конечно, — сказал он невинным тоном, — вы, например, можете вполне верить мне, если я стану уверять вас, что никто так не влек меня к себе, как вы!

— Ах, в этом-то! — презрительно ответила она. — Бог мой, как часто я это слышала…

Это было для него совсем уж неожиданно, потому что в ее тоне не слышалось ни малейшего хвастовства, в нем звучала только усталость, как будто ей на самом деле надоело слушать такие пошлости. С ней, однако, приходится держать ухо востро!

— Да, — с участием отозвался он, — я вас вполне понимаю — вам надоела мужская любовь.

— Я не видела никакой любви. Разве мужчины умеют любить? — спросила она даже без горечи, а просто, как если бы упомянула о совершенно очевидном факте.

«Что же себе думает Тристрам? — поразился лорд Эльтертон. — Он уже целую неделю женат на этой божественной женщине, а она говорит такие вещи! А ведь Тристрам не дурак — Эльтертон это знал, — значит, здесь что-то не ладно; но что бы здесь ни было, это вода на его мельницу». И лорд стал продолжать разговор с таким тактом, что когда они пришли к месту назначения, у Зары осталось от прогулки вполне приятное впечатление.

Монтфижетская башня представляла собой единственную уцелевшую часть старого замка, разрушенного еще при Кромвеле. Башня состояла из большого зала, в котором был великолепный каменный, колоссальных размеров камин. Сохранилось также возвышение, на котором в былые времена обедали. Здесь стояла также грубая дубовая мебель, и, таким образом, в дождливый день это было идеальное место для пикника.

Когда Зара с лордом Эльтертоном пришли, в камине уже ярко пылал огонь, и все, весело суетясь, готовили завтрак. Джимми Денверс совершенно серьезно вошел в свою роль. Засучив рукава, он вместе с юным Билли украшал окорок, утыкивая его папоротником. Окорок должен был изображать собой павлина, ибо, по мнению молодежи, в этом зале баронов за завтраком непременно должен был быть павлин, точно так же, как и кабанья голова, и целиком зажаренный бык.

И Зара, сидя на скамье против камина и глядя на эту веселую суету, вспомнила о своем последнем «пикнике» с Мимо и Мирко в мансарде на Невильской улице. Она представила себе Мирко с бумажным колпаком на голове… Как он радовался новым расписным чашкам… Ворон, наблюдавший за Зарой удивлялся, почему царившая вокруг веселая суета вызывала на ее лице такую грусть.

«Как мама, должно быть, все это любила!», — думала Зара, которая сама любила веселые пикники и находила удовольствие в этой игре. А отец, принадлежавший к тому же классу, что и эти люди, почему-то покинул свое отечество и поселился в большом мрачном замке возле Праги, уверенный, что его прекрасная молодая жена вечно будет разделять его одиночество. Как ужасен мужской эгоизм!

ГЛАВА XXV

После завтрака, за которым соблюдались все старинные церемонии, по крайней мере, как их понимали Джимми и юный Билли, пошел сильный дождь. Тогда распорядители пиршества решили, что пора начать средневековые танцы. Прибегли к помощи граммофона, стоявшего в углу, и парочки весело закружились по большому залу. Юный Билли подошел к Заре и, заявив, что он в качестве представителя лордов замка имеет право на самую красивую даму, без обиняков оттолкнул лорда Эльтертона в сторону и закружился с Зарой в вальсе.