Теперь уже и дед Макаров тревожно посмотрел на Андрея. Уж очень соответствовали рассуждения соседки тем мыслям, какие приходили к нему недавно, когда он сравнивал двух своих внуков. Но Иван Егорович заставил себя повернуться к Харитону Самойловичу и спросил:

А у нас с тобой, Харитон, бывали такие «тихони»?

Всяких перевидали, товарищ генерал-лейтенант, – ответил Педеров. – Я вот о другом перегибе скажу. Моя племянница окончила факультет дошкольного воспитания, в детском садике работает… В прошлое воскресенье приехала и плачет. Ухожу, говорит, «по собственному желанию». Устала бороться с формализмом.

Это в детском-то садике формализм? – недоверчиво спросил Макаров.

Представьте себе. Во-первых, пишут массу отчетов, каждый день составляют на бумаге планы всех мероприятий, вплоть до личных бесед с малышами. Всевсе протоколируется под копирку, иначе комиссия не поверит, что воспитатели занимаются делом. Тетради закаливания, расчет посещаемости в человеко-днях, графики педагогических приемов, ведомости на присутствующих детей на кухню, журнал дисциплинарных взысканий…

Ну, Харитон, тут ты загибаешь, – усомнился генерал. – И это в детском саду?

Точно, Иван Егорович, – подтвердила жена Педерова.

А во-вторых, главный метод, которым пользуются воспитатели, это окрик, – сказал полковник. – Его еще называют методом «Цыц!». Племянница сказала, что когда они принимали личные социалистические обязательства, то она вместо явно лживого «обеспечить стопроцентную посещаемость детей» – как ей таковую обеспечить?! – написала: «Обеспечить полноценный отдых детей в тихий час». Она с ними сидит, пока дети засыпают, персонально усыпляет, так сказать. Что ты! Заведующая поймала ее за укладыванием – разнос: «Вам что, делать нечего?! Скоро комиссия – выставку надо готовить!» За-ради комиссии детей муштруют, новые игрушки держат за стеклом, для показухи…

Черт-те что! – не сдержался генерал. – Уж и до ползунков бюрократы добрались! В министерствах да конторах их прижали за последние годы, так они вон где размножились. Нет, за этим страшным явлением глаз да глаз нужен. Ни на секунду не ослаблять бдительность! Вот что я думаю…

Гневную тираду генерала прервал телефонный звонок, и Вера Ивановна подошла к аппарату,

Это тебя, Рита, – сказала она жене Василия Макарова.

Я слушаю, – проговорила в трубку Маргарита Иосифовна, и генерал Макаров увидел, как напряглось вдруг лицо невестки.

Пусть пройдет в мой кабинет, – сказал он дочери. – Оттуда говорить удобнее.

Маргарита Иосифовна благодарно кивнула свекру, передала телефонную трубку золовке и быстро вышла из гостиной.

Сержант Джон Маккена, старший наряда полицейских-охранников пункта управления, на который прилетел Джордж Тейлор, подал команду и по всей форме доложил командиру эскадрильи о том, что все у них в порядке, за период дежурства попыток нарушить ограждения ракетных шахт на их участке не зарегистрировано. Майор поздоровался с охранниками и прошел с Генри Хукером в небольшую комнату, которая служила своего рода кабинетом, временным для Тейлора и постоянным для начальника отряда, заведовавшего данным ПУПом. Им был сегодня первый лейтенант Рамсей Уотс, земляк Хукера по Джорджии, негр из Саванны. Вторым номером оказался недавно прибывший лейтенант Реймонд Барр, бостонец, который после Вест-Пойнта прошел специальную ракетную подготовку.

В комнате стоял небольшой стол с алюминиевыми ножками и пластиковым покрытием. Легкие стулья выстроились вдоль одной из стен. У окна шла узкая стойка и рядом умывальник-раковина, что служила для мытья стаканов, чашек из-под кофе, который готовил автомат, совмещенный с холодильником.

Чашечку кофе, сэр? – предложил командиру капитан Хукер.

Давайте, Генри, – согласился Тейлор, усаживаясь за стол. – Я хотел бы посмотреть документацию по предстоящим демонтажным работам. У вас все готово?

Совершенно верно, сэр, – отозвался заместитель Тейлора, заправляя автомат уже смолотым кофе.

Он включил устройство, подогревающее воду, открыл сейф и достал оттуда зеленую папку.

– Скажите, сэр, – снова заговорил Хукер официальным тоном, хотя они были ровесниками и относились друг к другу довольно по-свойски, – неужели и к нам на базу приедут русские?

– Если будет подписан договор, – ответил Джордж.

– И тогда Америке придет конец, – с нескрываемой горечью произнес Хукер и отвернулся к кофейному автомату.

Тейлор знал, что Генри всегда был против любых переговоров с русскими, но такой неподдельный пессимизм удивил и даже в какой-то степени задел майора. «Почему он присвоил себе право решать, что хорошо и что плохо для Америки? – с досадой подумал Тейлор. -

И если в предстоящей ликвидации тяжелых ядерных ракет вижу выход из тупика, в который загнало себя человечество, значит, я плохой американец, меньший патриот, нежели Хукер?»

В чем ты видишь беду для Америки? – мягко, перейдя па доверительный, дружеский тон, спросил командир эскадрильи. – Тебе ведь известно, Генри, что народ высказался за поездку Президента в Москву…

Моего мнения никто не спрашивал, – не поворачиваясь, сказал капитан. – Армия и флот не принимали участия в референдуме. Ведь мы только наемники, не более того…

Да, мы существуем на деньги налогоплательщиков, но американцами быть от этого не перестаем.

Ядерное разоружение превратит Америку в третьестепенную державу, – заявил Хукер. – Второстепенной мы стали, когда ушли несолоно хлебавши из Вьетнама. Это было первым поражением Америки во всей ее истории. А ведь если бы не русские…

И канадские хоккеисты, – подхватил, улыбаясь, Тейлор.

А при чем здесь хоккеисты? – подозрительно глянул на него капитан.

А при чем там, во Вьетнаме, русские? – спросил Джордж. – Мы воевали с Вьетконгом, и в джунглях были только «чарли».

– Русские давали им оружие…

А мы, обладая своим собственным, не справились с Вьетконгом. Три миллиона наших парней прошли через мясорубку индокитайских джунглей. Видел списки мертвых на мраморе Арлингтонского кладбища? А сколько вернулось искалеченными! Вчера наш Купер похоронил друга, который умер от ран, полученных в Индокитае. Смерть догнала его дома через столько лет. Да и зачем нам, Генри, военная слава? Мы, янки, никогда не любили воевать. Недаром в Корее и Вьетнаме личным героизмом отличались в основном негры.

Выходит, по-вашему, майор, негры лучше нас, белых?! – Голос Хукера задрожал от нескрываемой злости, он даже расплескал кофе из чашки. – И вы, сэр, отказываете нам, белым, в мужестве?!

– Вовсе не отказываю, – спокойно ответил Джордж. Он осторожно отхлебнул небольшой глоток.

– Ты родился и вырос здесь, в Джорджии, и с молоком матери всосал предубеждение к неграм. Но де рутся на войне они неплохо. И не потому, что негры храбрее нас. Просто потому, что белому американцу в высшей степени наплевать на победу во Вьетнаме, а для негра это шанс, который подбросила ему судьба. Ведь этого шанса нет у него на родине, в той же Алабаме или Джорджии. Да и по всей Америке.

Может быть, они и трудиться любят больше, чем белые? – ехидно сощурившись, спросил Хукер.

А это другой вопрос, Генри… На войне подвиг – всегда порыв, мгновенное действие, импульс. И это ближе эмоциональной природе негров. А что касается регулярного труда, то у них просто не было времени к нему привыкнуть. Из-за расовой дискриминации мы отдаляли тот день, когда негры, все негры, понимаешь, осознают насущную для себя необходимость заботиться о завтрашнем дне.

Значит, они неполноценные, если лишены качеств, присущих белому человеку, – упрямо поджав губы, заявил капитал Хукер.

Его чашка кофе стояла, дымясь, нетронутой на столе.

А где бы они выработали это качество? – спросил Джордж Тейлор. – В Африке оно было им ни к чему… Климат позволял неграм не обременять себя заботами о теплой одежде, серьезном жилище, запасах пищи на зиму. Потом, как тебе известно, их стали ловить в джунглях работорговцы, и весной 1619 года голландский корабль доставил в Джемстаун первых закованных в цепи негров.