Появился матрос и увел их к капитану. После взаимных официальных приветствий наступила минута тишины, затем капитан холодно проговорил:

— Господа пришли на судно, чтобы арестовать пассажира…

— Да, если хотите, можете познакомиться с ордером на арест. Вот он, пожалуйста…

— Присаживайтесь, господа, — предложил капитан. — Я слишком плохо знаю русский язык, чтобы прочесть столь серьезный документ. Придется позвать переводчика.

Вошел человек с равнодушным выражением лица, молча поклонился и громко перевел капитану содержание ордера на арест. Едва закончив, снова поклонился и удалился так же размеренно, как и пришел.

Капитан долго вертел в руках лист бумаги, потом положил его на стол. Встал. Прошелся по каюте. Сказал:

— Вы ставите меня в крайне неловкое положение. Когда появился на борту господин фон Лотнер, я дал слово, что в полном порядке доставлю его к месту назначения, то есть в Нарвик, а теперь я же должен дать согласие на то, чтобы его увели с судна… Почему вам было не арестовать его до того, как он появился на нашем, немецком судне? Во всяком случае, меньше было бы забот и неприятностей.

— Господин капитан, мы делаем то, что нам приказано. Почему он не был арестован раньше, не знаем, — сухо ответил старший из пограничников.

— Не знаете? Зато я знаю, что вы уже задержали в порту одного моряка, который возвращался на судно. Полагаю, что подобные действия не способствуют развитию взаимных торговых связей. Я лично попрошу у своей компании, чтобы со своим судном мне больше не приставать к советским берегам.

— Это ваше дело, но и вы хорошо знаете, что без причины у нас никого не задерживают, — сказал представитель администрации порта. — Сотни судов всех стран мира заходили и заходят в наши порты, и пока никому, за незначительными исключениями, никто ни в чем не мешал. Иное дело, если торговое судно берет на палубу пассажира, совершившего преступление на нашей земле. Разве вам не кажется странным, капитан, что фон Лотнер, который по договору работает в Москве, вдруг из Мурманска отправляется в Швецию?

— Он спешит к отцу, который имел несчастье попасть в…

— Блажен, кто верует… — отозвался один из пограничников, — только уж это, простите, не мы. Нам удалось установить, что господин Адалберт фон Лотнер находится сейчас в добром здравии не в Швеции, а в Германии. Да, да, в Берлине — Шарлоттенбург, Виттенбергплац, 24. Так что очень сомнительно, что его сыну — господину Курту фон Лотнеру нужно попасть в Нарвик, господин капитан!

Смутившись, капитан улыбнулся, развел руками и сказал:

— Об этом пассажире вы, очевидно, знаете больше, чем я. На моем судне он впервые…

— Напоминаю, что вы находитесь в советском порту, где действуют советские законы, — прервал пограничник. — Покажите нам каюту Лотнера и пошлите кого-нибудь присутствовать при обыске. В ваших интересах, чтобы мы могли спокойно выполнить свои обязанности. Вам, очевидно, известно, как провинились сегодня ночью ваши матросы при задержании преступника, который, между прочим, тоже должен был отплыть на вашем судне…

— На моем судне?! — с искренним удивлением повторил капитан.

— Если вы ничего об этом не слышали, спросите у своего старшего помощника — он в курсе дела.

— Господа… Это оскорбление… Сейчас же его вызову!

Приглашенный по телефону старпом с возмущением все отрицал, но заметно утих после того, как ему почти дословно был воспроизведен разговор, который он утром вел с «уполномоченным». Представитель порта не без иронии посоветовал:

— В будущем доверительные разговоры не ведите на палубе — ветер заносит в чужие уши. — Затем он повернулся к капитану — Как видите, господин капитан, ваши опасения насчет того, что мы кого-то оскорбляем, не основательны. Нам хорошо известна незавидная роль вашего старшего помощника во всей этой грязной истории, и нам бы не хотелось впредь его повстречать в каком-либо советском порту, как, впрочем, и вашего боцмана, не говоря уже о бракере, который пытался укрыть чемоданы между досок, да еще помочь преступнику пробраться на ваше судно. За это его следовало бы привлечь к ответственности, но в порядке исключения мы решили этого не делать… А теперь, пожалуйста, выделите нам своего представителя для ареста фон Лотнера. Мы знаем, что он вооружен, так что в случае необходимости и нам придется прибегнуть к оружию.

Капитан вызвал рулевого и велел ему представлять его при обыске каюты и аресте Лотнера.

В ответ на стук в дверь Лотнер выразил неудовольствие, почему его будят так рано, и открыл ее лишь после того, как рулевой сказал, что он действует по распоряжению капитана. Пограничники вошли в каюту, держа револьверы наготове, и заверили Лотнера, что в случае сопротивления или попытки к бегству будут стрелять. Представитель администрации порта остался в коридоре.

Лотнер побледнел, как воск, затрясся всем телом, зубы у него стучали, как в лихорадке. Он опомнился лишь после того, как начался осмотр его чемоданов.

— Кто вам это разрешил? Ваш ордер на немецком судне недействителен. Рулевой, что вы стоите, как изваяние? Я протестую! Творится беззаконие, эй, моряки, эй! Защитите гражданина немецкого рейха! Красные хотят его насильно увести… На помощь!

Отчаянные крики Лотнера, естественно, вызвали на судне смятение. Перед каютой столпилась часть экипажа, и было видно, что некоторые моряки не прочь помешать пограничникам исполнить их обязанности. Две самые горячие головы подскочили к дверям каюты и, прежде чем им смог помешать представитель администрации порта, распахнули их и ворвались внутрь.

— Немедленно освободить помещение! — напустился на них рулевой. — Хотите неприятностей?

— Неприятностей? — крикнул один из них, скорее всего кок. — Какие могут быть неприятности? Не потерпим, чтобы с немецкого судна увели невинного человека.

— Перестаньте, вы же не знаете, что у этого человека на совести, — резко сказал старший пограничник.

— Ничего не знаешь, а суешься, защитник! — продолжал рулевой. — Марш отсюда! — И обратился к пограничникам — Продолжайте свое дело!

Обыск скоро был закончен, ждали только, когда Лотнер оденется.

— Извините, господин доктор, — сказал рулевой. — Я верю, что все еще обойдется.

— Черт бы вас взял вместе с вашими утешениями, — зло сказал Лотнер и заломил руки. — А все потому, что вы вовремя не отплыли от этого проклятого берега. Я бы желал, чтобы кого-нибудь из тех идиотов, которые вами командуют, взяли бы вслед за мной.

— Я… Я тут ни при чем. Приказ капитана, — извинился рулевой.

— Никто из вас ни черта не может… Только я… я! — шипел Лотнер.

— Вот именно, — отозвался старший из пограничников. — Именно от вас идет все зло, потому мы за вами и пришли.

— Зло? То, что служит немецкому рейху, не может быть злом! — крикнул Лотнер.

— Законы существуют при любом общественном строе. Даже в волчьей стае есть свои законы… Только для вас их нет… — заметил пограничник. — Готовы?. Идемте. И никаких провокаций!

Лотнер надвинул шапку на лоб, глубоко засунул руки в карманы пальто и медленно пошел по палубе. Перед трапом он оглянулся и увидел в застекленной кабине радиста, который что-то ему кричал, но слов не было слышно.

Лотнер помахал рукой, горько усмехнулся и, съежившись, сошел с палубы.

Неподалеку его ожидала машина. Лотнер еще раз оглянулся на судно, на котором должен был отплыть, потом согнулся, влез по приглашению пограничника внутрь, двери закрылись, и машина отъехала.

7

Прокурора люди нередко представляют строгим, беспощадным, хмурым человеком, который только и подкарауливает момент, чтобы разоблачить грешного несчастливца, попавшего ему в руки.

Сергей Борисович Лавров был прокурором, но ни в малейшей мере не отвечал подобным представлениям. Всегда добрый, раздумчивый, неизменно остроумный, он с удовольствием смеялся, шутил, к каждому относился корректно и с участием. Одним словом, это был человек, о котором по-русски хорошо говорят: «молодец».