— Почему вы не позвонили мне сразу же после возвращения из Петрозаводска?
— У вас же был свой официальный информатор. Зачем мне отнимать у него хлеб? Он, надеюсь, обо всем поставил вас в известность, — возразил я.
— Смотрите-ка, никак вы обиделись и потеряли интерес к дальнейшему расследованию? Понимаю, понимаю. Это дело требует от вас много хлопот, дорогого времени и…
— …да, — отозвался я. — У меня и своих дел по горло, незачем мне встревать в ваше ремесло.
— Это ошибка! В Петрозаводске вы сами проявили инициативу и вдруг такой поворот… Почему? Что случилось? Неужели Карпов вас обидел?
Я молча кивнул. Филипп Филиппович объяснил, что Карпов не был введен в курс всего дела, что он сам расстроен оттого, что позволил ускользнуть человеку, за которого отвечал головой. Его за это никто не похвалит!
— Войдите в его положение, — продолжал Курилов. — Тогда в камере хранения он увидел своего старшего коллегу, решил с ним посоветоваться, потому вас и бросил. Он мне говорил, что потом вас искал, но — напрасно. Смените гнев на милость…
— Уже сменил, — просто сказал я.
— Прекрасно! — заулыбался Филипп Филиппович.
— А теперь к делу. Вы взяли на прицел портфель господина Лотнера. Он и до сих пор в камере хранения, но мы проявили любопытство и заглянули в него. Вот описание вещей.
Я взял поданный мне лист и прочел: пижама, свитер, бритвенный прибор, тапочки, три рубашки, нижнее белье, логарифмическая линейка, готовальня, плоская бутылка с коньяком, несколько пачек сигарет, три плитки шоколада… Я вопросительно посмотрел на своего приятеля: содержимое портфеля было настолько обычным, что поведение Лотнера в ресторане становилось непонятным. Курилов сказал:
— Ваше недоумение естественно. В первое мгновение я тоже удивился. Но у Лотнера в Петрозаводске были еще чемоданчик и сумка. Эти вещи он взял с собой, а портфель подбросил нам как приманку и исчез из поля зрения. Он испугался, когда вы взяли портфель. Поэтому вы решили, что в нем хранится что-то такое, что он хотел бы скрыть от других, тем более что вы были настроены против него. Вероятно, он успел поменять его содержимое. А теперь послушайте, что я вам еще скажу. Вы уличали Лотнера в Петрозаводске, а он в это время был в… Николаеве! Да, да. В московском «Судопроекте», где он работает, мы узнали, что Лотнер, оказывается, только что вернулся из служебной командировки. В том, что он действительно там был, сомнений нет, поскольку его командировочное удостоверение в порядке. Поэтому вы, дорогой Рудольф Рудольфович, в Петрозаводске встретились с его двойником.
— Я уж ничему не удивляюсь, — мрачно сказал я и взглянул на Филиппа Филипповича, ожидая продолжения. Тот молчал, и тогда я поспешно проговорил: — У двойника был паспорт, виза в СССР и служебное удостоверение на имя фон Лотнера. Сомневаюсь, что все эти документы фальшивые.
— Я тоже, — согласился Филипп Филиппович. — Тем не менее многое говорит, что речь идет о двух лицах. Не следует, однако, забывать, что он мог сократить свое пребывание в Николаеве и уехать в Петрозаводск. Это мы приняли во внимание, но, согласно письменному сообщению с верфи, он отбыл из Николаева в субботу, а в понедельник утром уже был в Москве, в своем учреждении. Вы же с ним встретились в пятницу вечером. Можно еще предположить, что дата его отъезда из Николаева приведена неточно. Это мы выясним… Между прочим, меня сейчас куда больше занимает злополучный портфель. В нем, действительно, могло быть что-то такое…
Курилов замолчал, посмотрел в окно, за которым резкий ветер в бешеном танце гнал снежинки. Казалось, что Филипп Филиппович отдыхает, любуясь красотой зимы, и совершенно забыл обо всем на свете. Но вот он круто повернулся, открыл ящик стола и вынул папку, на которой было написано: «Дело „Белая сорока"». Перелистав его, он выложил на стол бумагу:
— Вот медицинское заключение о смерти Хельми Карлсон: ранение черепа и признаки удушения… Вскрытие показало, что перед гибелью она приняла большую дозу алкоголя. Повреждение черепной коробки произведено небольшим тупым предметом, но этот удар не был смертельным. Смерть наступила вследствие удушения. Следы на горле свидетельствуют, что женщина была задушена и лишь потом выброшена из поезда.
Курилов дочитал заключение и выразительно на меня посмотрел. Затем он опять склонился к ящику стола, вынул оттуда маленький пакетик, раскрыл его и спросил:
— Вы не помните, какие волосы украшают арийскую голову фон Лотнера?
— Помню. Светло-каштановые, с рыжеватым оттенком. Пожалуй, даже можно сказать грязно-рыжие. Они бросаются в глаза.
— Гм, а эти совершенно пепельные и принадлежат тому, кто отправил Хельми на тот свет. Защищаясь, она вырвала у него клок волос. Вот эти волосы! Даже у мертвой они были крепко зажаты в кулаке. Теперь предстоит по волосам найти человека… Настала тишина.
Разглядывая клок волос, перевязанных черной ниткой, я перебирал в памяти всех своих знакомых, которые, по моему мнению, встречались с Хельми. Но ни у кого таких волос не было!
— А вы думали, Филипп Филиппович, о мотивах убийства? — спросил я.
Курилов склонил голову и развел руками, что означало удивление по поводу моего наивного вопроса.
— И к какому же выводу пришли? — настаивал я.
— Выводы потом. Пока можно лишь предполагать, что речь идет об обдуманном грабеже. Частые приходы Хельми в больницу к Хельмигу вызвали подозрения, что между ними есть нечто такое, что они скрывают от остальных. Мы уже знаем, что Хельмиг похитил со склада Блохина-Крюгера определенную часть драгоценностей. О том, что Хельми их куда-то везла, узнала банда, и один из ее членов, который нам пока неизвестен, произвел кровавый расчет. Конечно, это только предположение…
С трудом подавив отвращение, я сказал:
— Значит, кроме Блохина-Крюгера, ставшего «невидимкой», действуют еще несколько неизвестных членов группы?
— Прибавьте сюда уже известного Лотнера. Еще один объявился в связи с ремонтом голландского грузового судна. Максимов все время твердил, что пассажир, который намеревался тайком удрать за границу, уже на судне, и не без ведома первого помощника капитана, а может быть, даже и самого капитана, спрятан в надежном месте. Тогда мы направили к капитану морской контроль для проверки готовности судна к плаванию. Если контроль найдет какую-нибудь неисправность, он может задержать судно. Капитан, конечно, стремится как можно быстрее выйти в море, чтобы получить премию. Наши «морские волки»- так тщательно осматривали судно, что на это ушло — к неудовольствию капитана — несколько дней. Они обнаружили незначительные недоделки, на которые при иных обстоятельствах посмотрели бы сквозь пальцы. На этот раз стояли на своем: пароход не имеет права покинуть причал до тех пор, пока все недоделки не будут устранены.
Осмотр судна, однако, не дал ожидаемого результата: «черного пассажира» мы не нашли. Максимов был в отчаянии; от кочегара, доверие которого снискал, он узнал, что «пассажир», действительно, тайно прибыл на судно и был там спрятан. Но что-то заподозрив, очевидно, снова исчез с судна, причем так же незаметно, как и появился. Кочегар хорошо запомнил «пассажира», и знаете, на кого он похож по его описаниям? Скорее всего, на Блохина! Стало быть, эта шельма была у нас на расстоянии протянутой руки. К сожалению, нам не повезло. Но и ему не удалось удрать за границу. Кроме того, мы немного продвинулись вперед; мне кажется, что мы нашли человека, который организовал приход Блохина на судно. И помог нам ваш Стернад, или Стр-р-р-над, если говорить правильно по-чешски.
Он обратил внимание на то, что дважды за один вечер к первому помощнику капитана приходил человек, с которым он несколько раз встречался в магазине для иностранных специалистов. На иностранное судно, стоящее в порту, вход посторонним строго запрещен, поэтому Стрнад указал Максимову на пришельца. Тот заинтересовался и установил, что это корабельный мастер Эрхард Бушер, немецкий подданный, уже три года работающий на Ленинградском судостроительном заводе. Посещения голландского судна не имели ничего общего с его служебными обязанностями, носили «частный» характер. Он побывал на судне как раз перед тем, как там объявился Блохин. Конечно, это могло быть лишь случайное совпадение, но мы основательно проверили Бушера. Вот его фотография…