— Эх, сейчас бы самое времечко! — подосадовал офицер.

Он нервничал, но деловито, осмысленно, как азартный, но расчетливый охотник в засаде.

Из особняка вышли трое — офицер и два матроса. Посмотрели вверх, помедлили и зашагали по уличке.

— Вот они! — выбросив руку, указал матрос в засаде.

— Точно?

— Точно. Наперерез?

— Не следом же идти! Держи... — сунул офицер матросу нарукавную повязку «патруль». Сам натянул такую же. — Пошли. Быстро!..

Три моряка с тощими вещмешками свернули в переулок, который и в спокойные-то часы оставался безлюдным. Однако именно тут, как на грех, напоролись сейчас на патруль.

— Товарищи моряки, в укрытие!

— Пошли, пошли, ну их!.. — бросил офицер своим спутникам, но патрульные пересекли мостовую и преградили путь.

— Вы что, не слышите? Приказа не знаете? Воздушная тревога.

— Брось, старлейт, — миролюбиво сказал равный по званию. — У нас срочное предписание, на корабль опоздаем.

— Предъявите. И личные документы тоже.

Моряки предъявили. Патрульный офицер посмотрел документы и, не возвращая их, строго приказал:

— Следуйте за мной. И без пререканий, пожалуйста.

За углом они вошли в опустошенный пожаром дом с фанерным указателем «Бомбоубежище». Спустившись в подвал, патрульный офицер вдруг резко метнулся в сторону, а замыкающий матрос с автоматом полоснул по спинам задержанных короткой очередью...

Через пять минут «патрульные» как ни в чем не бывало шагали по бульвару к гавани. Уже с вещмешками.

— Покурим? — предложил матрос, кивнув на скамью.

Сели. Матрос стал рыться в мешках, офицер достал из кармана документы, полистал их.

— Так. Старший матрос Усаченко — кок и комендор... Старшина второй статьи Пучков — радист и... Радист — это нам подходяще. Ценный товарищ! Держи... Да погончики присобачь. А Усаченко спишем в героически пропавших без вести. — Щелкнул зажигалкой и поджег потрепанную краснофлотскую книжку комендора.

В укромном уголке на отшибе от стоянок боевых кораблей чуть покачивался у стенки трофейный «Флинк».

Немецким корабелам посчастливилось скомпоновать весьма удачный проект небольшого вспомогательного многоцелевого судна. В начале войны со стапелей гамбургской верфи сошла всего одна их серия — далее гитлеровцам стало уже не до «Флинков». Но эти — скоростные, мореходные и оптимально вооруженные — очень и очень пригодились военно-морским силам гросс-адмирала Редера. Несколько их так или иначе уже погибло, а уцелевшие отлично несли дозорно-патрульную службу и выполняли отдельные задачи в финских шхерах и других районах Балтики. В числе погибших немцы считали и этот, который на самом деле был целехоньким захвачен нашими «охотниками». У нас его не стали перевооружать и перекрашивать — оставили внешне немецким, на всякий случай. И вот очередной такой случай, видимо, опять наступил...

С неделю тому назад командиром «Флинка» был назначен гвардии капитан третьего ранга Рындин, а весь личный состав переукомплектован по персональному отбору. Большинство офицеров и матросов Рындин, кого лучше, кого хуже, но знал лично. Остальные прибывали с отличными аттестациями.

Сегодня, возвратясь из штаба, Рындин в своей каюте достал из внутреннего кармана пакет и, не распечатывая, запер его в настенный сейф с бронзовой львиной мордой-ручкой. На пакете четко указывалось: «000. Только лично командиру 027-го. Вскрыть... (дата, время, место)». Снял фуражку, пригладил волнистые волосы. Сел к столу. Глядя на портрет жены, задумался, но не о ней, не о доме — вернулся памятью к только что состоявшемуся разговору в штабе.

В кабинете адмирала Рындин увидел члена Военного Совета, начальника морской разведки, полковника ОСО и двух сухопутных — моложавого полковника и академической наружности немолодого инженера-полковника.

Обращаясь к ним, адмирал отрекомендовал Рындина:

— Вот наш новый командир трофейного «Флинка». После Добрякова, который еще не скоро выйдет из госпиталя, Рындин наиболее соответствует этой должности. В свое время он практиковал на гидрографическом судне, отлично знает предстоящий район действия, к тому же неплохо говорит по-немецки.

— Расскажите, пожалуйста, о себе вкратце, — попросил его по-немецки армейский полковник.

Рындин улыбнулся: проверяете?..

— А много и говорить нечего, — ответил тоже по-немецки. — Родился и рос в Ленинграде. Отец — сын адмирала — бывший мичман, служил в Петроградской чека, при ликвидации бандгруппы был тяжело ранен. По выздоровлении переведен в комендатуру Смольного, затем по болезни списан на пенсию и вскоре умер. Мама преподавала французский и немецкий языки. Погибла в первые дни блокады. По комсомольской путевке я прямо из школы пошел в военно-морское училище, которое закончил в тридцать девятом. С тех пор служу на Балтике. Катерник. Последняя должность — командир группы. Был аттестован на вышестоящую должность, но недавно вдруг получил назначение командиром трофейного скоростного сторожевика «027»...

— Так уж вдруг?

— Нет, конечно. Этому предшествовали предложение, собеседования. Но само предложение было для меня совершенно неожиданным.

— Вы жалеете, что дали согласие?

— Отнюдь нет. Первые же выходы в море показали широкие возможности использования корабля. О некоторых я доложил рапортом товарищу адмиралу...

— Это мы знаем. Командование по достоинству оценило ваши предложения. — Полковник кивнул и продолжил по-русски: — У вас неплохой восточно-прусский диалект...

Разговор шел обстоятельный. Решение всех экстренных вопросов адмирал на время перепоручил своему заместителю. Продолжили эту важную беседу уже в кабинете начальника разведки.

— Вам имя генерала Горбушина говорит что-нибудь? — спросил Рындина полковник. — Так вот, как вы уже догадались, конечно, мы — от него. Для принятия оптимальных решений и действий по обстановке вам следует знать суть дела...

— Так что давайте попросту — располагайтесь, закуривайте, слушайте, спрашивайте, уточняйте, — вставил инженер-полковник.

— Да-да, по-деловому и без субординации. Итак. Сейчас среди оккупантов на латвийском берегу живет одинокий старик Ян Баугис. Он был смотрителем маяка на Скалистом мысу. Это...

— Юго-западнее Ирбенского пролива. Я знаю, — кивнул Рындин.

— Ну да, вы же моряк! — спохватился полковник. — С маяка немцы Баугиса сразу турнули, но со двора, как говорится, он не ушел. Два сына Баугиса трагически погибли недавно, и отец, заметно тронулся умом. Во всяком случае, так немцы считают. Старик ютится в хилой лачужке на подворье маяка, перебиваясь рыбешкой да подаяниями тех же немцев из маячной команды, чистит сапоги их фельдфебелю и гефрайтору, топит печи... Потешаясь над блаженным, немцы пока не трогают его. Но вот беда: Баугис тяжело и опасно заболел — жизнь его может в любой день оборваться или быть оборванной. Гитлеровцы больных не жалуют — пристрелят запросто! Так что, пока не поздно, вам предстоит спасти Баугиса и доставить к нам...

На лице Рындина отразилось недоумение. Признаться, он ожидал чего-то большего. Полковник посмотрел на моряка понимающе:

— Конечно, любого человека жалко, любого хочется спасти, любой достоин этого, но... Война жестока и беспощадна, на фронтах каждый день гибнут тысячи наших замечательных солдат и моряков, и только ради спасения самого Баугиса, прямо скажем, командование едва ли стало бы рисковать жизнями целого экипажа вашего корабля. Однако рискует. Потому, что Баугис сумел сообщить, а точнее — намекнуть нам, что с начала войны является единственным человеком, знающим о сути чрезвычайно важного секрета и единственным хранителем его документации.

«Вот оно что! С этого и начинали бы! — подумал Рындин. — Однако не понятно, каким секретом может владеть простой маячный смотритель? И потом главное...»

— Простите, мне не понятно это «намекнул». Значит, определенности нет, есть только предположение?

— Определенность полная. Просто Баугис оказался весьма сообразительным и осторожным: он воздержался открыть секрет даже доверенным людям — мало ли что может с ними случиться! И составил чрезвычайно иносказательную депешу. Мы поначалу ничего не поняли, признаться! И, только кропотливо повозившись, установили, наконец: сталинит!