— Гиппократ! — К ним в сопровождении Тимона подходил Эврифон, держа в руках два больших свитка. — Я хочу тебе кое-что подарить. Я собирался отдать их тебе позже, преподнести их, как дар от главы Книдской школы врачевания главе Косской школы в твоём собственном ятрейоне, но передумал.

Олимпия, присоединившись к ним, внимательно слушала. Эврифон повернулся к Тимону и продолжал:

— Скоро мы перед алтарем Зевса составим брачную запись, и наши семьи породнятся. — Он взглянул на Дафну, но она, побледнев, отвела глаза. — Моей дочери, выходящей замуж за твоего сына, я не могу дать большого приданого. Ты это уже знаешь. Те деньги, которые я скопил, занимаясь врачеванием, были истрачены на свитки с трудами мудрых врачей. Я увеличил большую библиотеку, которую собрали в Книде мои предшественники. Я построил особый дом для хранения свитков, так чтобы ими могли пользоваться и учителя и ученики. Это лучшее сокровище Книда. В прошлом между асклепиадами нашей древней школы и асклепиадами Коса было много разногласий и соперничества. Но Дафна, мое единственное дитя, скоро станет жительницей Коса, и поэтому я хочу сделать что-нибудь и для Коса.

Он повернулся к Гиппократу и сказал ему с большой искренностью:

— Ты мой родственник, правда, дальний, но все же родственник. Свитки, которые я вручаю тебе, это дары Книда Косу, книдских асклепиадов — косским асклепиадам. А кроме того, это знак, что мы рады твоему возвращению из Македонии. Ты молод, но уже успел прославить свое имя, и мы воздаем тебе дань уважения. — Он протянул Гиппократу один из свитков. — Его можно назвать «Книдской прогностикой». Я собрал мнения и советы многих врачей, живших до нас, и переписал их. Но кроме того, я изложил здесь, как мог яснее, и знания, накопленные нами. Второй свиток содержит мои собственные наблюдения и замечания о болезнях женщин. Ты найдешь здесь и описание движения утробы, о котором я говорил вчера.

Глубоко тронутый, хотя и несколько удивленный Гиппократ взял свитки. Он знал, что создание их потребовало огромного труда. Еще никогда ни один ученый не делал другому столь дорогого подарка. Он поблагодарил Эврифона и сказал:

— Когда я путешествовал по свету, я всюду слышал, как хвалят асклепиадов Книда. Я знаю, что в этих свитках скрыты сокровища, созданные разумом многих людей. Мы будем тщательно беречь эти свитки. Мы перепишем их, и они останутся свидетелями твоей славы, Эврифон, до тех пор, пока люди будут помнить асклепиадов Греции.

— От имени острова Коса, — воскликнул Тимон, — я тоже благодарю тебя!

Затем, добавив несколько пышных фраз о медицине и о приближающейся брачной церемонии, архонт сказал, что пойдет готовить алтарь Зевса и, когда все будет сделано, пришлет за ними слугу.

— Быть может, — сказала Олимпия, — Дафна все же захочет погулять с Клеомедом?

— Только не сейчас, — резко ответила Дафна.

— Какая ты упрямица! — воскликнула Олимпия, гневно покраснев. — Тебе придется оставить эти привычки, когда ты поселишься здесь.

— Значит ли это, — холодно спросила Дафна, — что я, как Пенелопа, во всем должна буду подчиняться твоей воле?

— Вовсе нет, — ответил Тимон, жестом остановив Олимпию, собиравшуюся что-то сказать. — Ты должна будешь слушаться одного Клеомеда.

Олимпия быстро овладела собой.

— Ну что же, Дафна, — сказала она, — в таком случае погуляй со мной. Не будем мешать этим врачевателям говорить о том, что влечет их больше всего: о свитках, и о славе, и о тех больных, которые выздоровели.

— Если можно, как-нибудь в другой раз, — сказала Дафна. — Сейчас мне нужно поговорить с отцом. — И она ушла с Эврифоном.

Когда все остальные собрались во внутреннем дворике, где на алтаре Зевса уже пылал огонь, Тимон послал за старым асклепиадом и его дочерью. Еще издали Гиппократ заметил, что Дафна сильно побледнела, а Эврифон сурово хмурится. Он торжественно поднял руку, а Дафна прижалась к нему.

— Тимон, мне надо тебе кое-что сказать. — Старый асклепиад произнес это с большим достоинством. — Мое горячее желание — видеть мою дочь женою твоего сына. Но, как тебе известно, я обещал не принуждать ее. Ей не нравится никто другой, но она просит отсрочки. И как бы то ни было, Клеомед может жениться только после окончания Триопионских игр в честь Аполлона. Поэтому мы с Дафной просим тебя отложить составление брачной записи до окончания празднеств.

У Олимпии вырвалось гневное восклицание, но, повинуясь жесту Тимона, она умолкла. Буто злобно выругался. Тимон удивленно посмотрел на него, и тот, отойдя в сторону, повернулся к ним спиной. Сам Клеомед ничего не сказал и только посмотрел на Дафну.

После некоторого молчания Тимон спокойно произнес:

— Пусть будет так, как ты хочешь. Клеомед постарается стать победителем не ради одной награды, но ради двух.

Тут Клеомед подошел к Эврифону и требовательно сказал:

— После игр ты дашь отцу решительный ответ?

— Да, — ответил Эврифон. — После игр.

Буто что-то пробурчал и неожиданно повернулся к ним.

— А теперь, Клеомед, выкинь пока ее из головы и берись за дело как следует.

— Хоть ты-то не вмешивайся! — с неожиданной злобой воскликнул Клеомед,

Гиппократ начал прощаться, но в эту минуту во двор вошел новый вестник и что-то сказал Тимону. Тот попросил Гиппократа подождать, а затем, переговорив с вестником, взволнованно и гордо сообщил, что в гавани Мерописа бросила якорь македонская триера. На ней прибыл Эмпедокл, который прислал узнать, где он может найти Гиппократа.

— Он хочет лечиться у тебя! Ты и вправду прославил наш остров, Гиппократ. Я немедленно пошлю слугу с самыми лучшими мулами, чтобы он поскорее приехал сюда. Эмпедокл Великолепный! Я как-то видел его на Олимпийских играх. Он читал свои стихи со ступеней храма Зевса, а потом, когда он поднялся к своему месту на стадионе, все зрители ему рукоплескали. С тех пор как Фемистокл приехал на игры после своей победы у Саламина, никого еще там не встречали с таким почетом. — Тимон умолк, а потом спросил: — Ты разрешишь пригласить его сюда?

Гиппократ покачал головой и улыбнулся Тимону.

— Нет, нет, он ведь, кажется, приехал лечиться. Я вернусь домой и приму его в ятрейоне, если он того пожелает.

— Но ведь ты знаешь, — запротестовал Тимон, — что он был одним из влиятельнейших людей Сицилии до того, как его родной город Акрагант изгнал его. Будет только прилично, если он посетит мой дом — в конце концов я первый архонт Коса. А он ведь не только врач, философ и поэт, но и государственный муж.

— Да, конечно, он философ, — с легким раздражением ответил Гиппократ, — но медицина только выиграла бы, если бы он оставил ее в покое. Впрочем, я согласен, что свои философские мысли он облекает в очень красивые стихи. Нет, нет, я вернусь домой и приму его там.

— Тимон, — вмешалась Олимпия, — пожалуйста, уговори Гиппократа сначала побеседовать с Клеомедом. Неужели Эмпедокл не может немного подождать?

Гиппократ несколько секунд смотрел на нее. Потом он повернулся к Клеомеду:

— Не проводишь ли ты меня немного? Я хотел бы побеседовать с тобой о Триопионских играх.

Клеомед растерянно поглядел на него, но Олимпия быстро сказала:

— Да-да, Клеомед, иди с ним.

— Иди, Клеомед, — добавил Буто.

Клеомед пожал плечами и махнул рукой.

— Ну, ладно, я провожу этого старого борца. Я дойду до большой стены и оттуда вернусь домой бегом. Это будет добрых восемь стадиев, а, Буто? — Он толкнул наставника локтем и красиво изогнул свое бронзовое тело, надеясь, что Дафна смотрит на него. Но она в эту минуту улыбалась Гиппократу.

Глава VII Эмпедокл Великолепный

Когда Гиппократ вернулся домой, был час занятий гимнастикой, из-за ограды палестры доносилась знакомая мелодия флейты и размеренный голос его брата:

— Вверх-вниз, вперед-назад; вверх-вниз, вперед-назад! За полуоткрытой дверью он увидел обнаженные тела,

блестящие от пота лица, поднимающиеся и опускающиеся руки и ноги — ряды людей, молодых и старых.