Не отрываясь от письма, приезжий неуклюже нащупал на шее медальон и снял его, держа за нижнюю часть.

Вверху были выгравированы две стрелы.

Молодой человек стал сдвигать пальцы и под стрелами открылась верхняя часть круга.

А в нем — еще две стрелы.

Две стрелы указывают вверх, две направлены друг на друга. Это означает конец всякого прогресса, и это было нам известно с тех далеких времен, когда мы впервые начертали этот знак, — много веков назад. Вслед за открытием расщепления атома — атомная бомба. Вот против какого грядущего так исступленно боролись римские первосвященники.

Действия церкви всегда оставались загадкой, ее политика никогда не была проста. Папы знали, как и мы, что от освоения электричества до овладения строением атома — один шаг. Откроют расщепление атома — и построят атомную бомбу. Потому что так уже было однажды: вне нашего времени, вне памяти человечества существовала Великая Цивилизация. И там был Приход, Смерть и Воскресение, а также Завоевание, Реформация, Непобедимая армада. И — гибель всех и вся в огне, Армагеддон. Про нас знали и в том, прежнем мире, и звали древними духами, или чародеями, или лешими. Но наше знание мы сумели сохранить.

Церковь отлично понимала, что прогресс не остановишь, но можно придержать его — придержать хотя бы на полстолетия и дать возможность человеку прежде подняться на ступеньку выше по лестнице Разума. Вот какой дар приподнесла церковь этому миру. Бесценный дар. Она жгла и вешала? Да, случалось. Но ведь не было Бухенвальда. Хиросимы. Сталинских лагерей. Бабьего Яра.

Спроси себя, Джон, откуда взялись ученые? Искусные врачи, мыслители, философы? Каким образом человечество в пределах жизни одного поколения шагнуло из феодализма в демократическое общество, если бы Рим разом не наводнил мир бесценными знаниями? Когда церковь увидела, что созданная ею империя рушится, что ее власти пришел конец, она не стала биться до конца, сдалась — и вернула все те сокровища мысли, которая крала у человечества. Те сокровища мысли, которые она держала у себя в залоге и приумножала. Держала до лучших времен, когда люди сумеют верно ими воспользоваться. Вот в чем заключалась великая тайна. Это была тайна папской власти, это была и наша тайна. А теперь в нее посвящен и ты. Сумей правильно воспользоваться ею.

Твоя мать завещала, чтобы в один прекрасный день ты вернулся на родину, на остров, где ты родился. Поэтому я увез тебя прочь от пустошей, не выдал в руки солдатам Чарлза Доброго; поэтому я увез тебя за океан, в другую страну, дал тебе богатство и образование. Теперь позволь дать тебе понимание — понимание самого себя, без которого ни один человек не полон. На сем я слагаю с себя бремя заботы о тебе. Да хранят тебя все Боги — твои и твоего народа…

Приезжий медленно положил письмо на траву. Горло перехватило, и он сидел неподвижно, по-прежнему сжимая в руке медальон. С гребня горы на него глядели остатки замка — сгущающиеся сумерки придавали мрачным громадам особую внушительность. Они ничего ему не подскажут… Он словно только что родился: незнакомец в совершенно незнакомом краю.

Девушка легким шагом поднялась по склону, остановилась на виду и простояла так достаточно долго — он мог бы заметить ее. Темноволосая, в пестром платье и сандалиях, задумчиво жевавшая стебелек, который вертела в руках.

— Вам тут нельзя, — наконец произнесла она. — Это запрещено. В ночное время не рекомендуется находиться возле развалин. Разве вы не видели таблички с предупреждением?

Молодой человек привстал и оглянулся — она различила след слезы у него на щеке.

— Ах, простите, я вовсе не хотела… Что с вами? Девушка попятилась, готовая уйти, а он еще несколько растерянно разглядывал ее.

— Все хорошо… Просто я не заметил, как вы… Жучок в глаз залетел.

У нее даже дыхание перехватило от его хриплого баса.

— Давайте посмотрю.

И, шустрая, уже выхватила платочек из кармашка.

— А, пустяки, — сказал молодой человек, потирая щеку ладонью. — Он уже вышел со слезой.

— Точно?

— Ага. Все в порядке. Напугали вы меня. Не заметил…

Она разговаривала с силуэтом — уже настолько стемнело, что трудно было разглядеть лицо.

— Извините… — Девушка бросила травинку, сорвала другую и доверчиво присела на корточки. — Вы ведь из Нового Света, да? По акценту слышно. Останетесь здесь?

— Нет, наверное. — Он пожал плечами. — В гостинице все занято, я уже спрашивал. Так что двину дальше.

— Час-то поздний… У вас машина?

— Нет, машины нету…

Девушка задумчиво смотрела вниз по тропинке.

— Извините, я всегда такая, без царя в голове… Вы обижаетесь?

— Нет, мэм.

Ему вдруг захотелось, чтобы она не уходила. Так бы и сидели, говорили, глядели, как восходит луна над погруженными в молчание горами…

— Я сюда часто прихожу, — сказала девушка. — Когда туристов нет, тут лучше. В замок ведет секретный подземный ход. Я нашла его, когда была еще маленькой. Я прокрадывалась в замок, подолгу сидела на камнях — и воображала, что это мои владения. И что вокруг кипит жизнь: полно моих подданных и солдат, как в старые времена… Вы тут жуть как долго, я заметила вас еще несколько часов назад. Вы что делали?

— Так, ничего особенного… Сидел. Размышлял.

— О чем?

— О людях, — ответил он прямодушно, — о солдатах…

— Вы забавный. Стесняетесь меня?

— Нет, мэм… Разве что чуточку. Я не был в этих краях целую вечность, так что ориентируюсь тут плохо.

— Вы один приехали?

— Один.

— А я никогда не встречала человека из Америки, — призналась девушка. — То есть так, чтобы поговорить. Забавно, да?

— Нет, мэм…

Зубами она слегка прикусила нижнюю губу.

— Я знаю, где вы можете переночевать, если вам совсем негде притулиться. Хотите остаться?

— Да, хочу. Очень.

— У моего отца таверна внизу, в деревне. У нас там уйма свободных комнат. — Она пружинисто встала и поправила волосы. — Я схожу, узнаю. Думаю, он не будет против. А потом вернусь за вами. Будете готовы к тому времени?

— Ага, буду.

Легко и уверенно ступая по траве, девушка стала сбегать по склону. В густой тени замелькали ее голые лодыжки.

— Эй, так вы к моему возвращению спускайтесь! — крикнула она, оглянувшись, и скрылась за поворотом тропинки.

А он сел и, напрягая зрение, дочитал письмо.

Молодой человек встал. Не спеша собрал листки, сложил их в пакет и аккуратно его завязал. Потом забросил на плечи рюкзак, стряхнул траву, приставшую к коленям. Уже совсем стемнело, деревья бросали густые бархатно-черные тени. В бирюзовом отсвете догоревшего заката громоздились развалины замка.

Тут он обратил внимание на то, чего не заметил прежде. Все кругом: трава, кусты, деревья — все было усыпано светлячками, они висели будто крохотные зеленые фонарики. Он взял одного светлячка на ладонь. Тот горел ровным светом — каким-то загадочным и нездешним, словно далекая звезда.

Среди остатков каменной кладки выше по склону царили покой и тишина. Все, кто населял их, сошли в могилу… Пробежал ветерок, приминая траву. Молодой человек начал спускаться вниз, оскальзываясь на крутизне.

Девушка ждала его внизу, у ручья, — душистая тень во мраке. Она шагнула ему навстречу, и он увидел, что ее сложенная лодочкой ладонь светится. На обратном пути она насобирала светлячков и принесла их «при себе», как сказали бы местные жители.