– Что говорить? Открыла кран…

– Полусонная была. Перепутала! А ты что подумал? Расстроенная. Так и ничего не сказала тебе? Что? …То. Опухоль нашли у неё.

– Опухоль? Рак? …Сказала, что беременна.

– Нужна операция. Деньги большие стоит. …Много. Не захотела тебя напрягать. Написала на себя вздор, решила, что ты поверишь. В гостинице работала в буфете. Бросила учёбу. Откуда у её родителей деньги? …Поедем, поговорим с Юлькой. Она скажет, куда уехала Оля.

– Я машину продам. Сколько стоит операция?

– Пять тысяч у.е. У нас не делают подобных операций, нужно ехать в Германию. Запустила свою болячку. Поздняя стадия, вот и не берутся здесь… Надежды на успех нет…

– Где взять деньги? Где? – не слушал Андрей миленькую спутницу. – Вот глупая, зачем сбежала? Разве так делают? …«Рыбки» помогут! – …воскликнул Листовский. – Только бы её найти.

– Найдём.

ОБЕЛИСКИ

В квартире Никодимовых что-то было не правильно.

– Мама, а ты, почему не кладёшь в чемодан свои вещи? – удивился Слава, помогая отцу собираться в дорогу.

– Что я могу увидеть в захудалой деревне? За скотиной нужно кому-то присмотреть. Езжайте. А потом я поеду на Рижское взморье.

Ветер морщил воду в лужах. Шелестели листья тополей у школы. Недалеко от гостиницы высился обелиск. На плитах много фамилий. Слава хотел их прочитать, но тут увидел бетонные фигуры солдат, стоящих на коленях. Степан смотрел на плиты. Мемориала Славы тогда не было. Прошло тридцать лет, как его увезли из этого села. Он не помнил родителей. Зато лицо бабушки, её руки – всегда были в его памяти.

Они идут по широкой улице. Пыльный асфальт. В луже у колонки утка с утятами. В тени ворот сидят на траве гуси. Они только начали оперяться. Слава смотрит на высокие столбы, пахнущие креозотом.

– После дождя в колеях скапливалось много воды. Мы делали себе тачки с трещотками и гонялись друг за другом.

– Ты мне покажешь, как делать правильно тачку? – спросил мальчик.

Мысли его отца заняты воспоминаниями. Он внимательно рассматривал дома и ограды.

– Наша хатка была четвёртой от переулка.

– Большой дом какой, и гараж, – проговорил Слава. – Где же ваш домик? Ты мне рассказывал, что вы посадили сосёнки. Посмотри, как выросли. Ты забыл?

Нет саманного домика. На его месте дом с железной крышей. А в палисаднике четыре дерева. Грустно Никодимову старшему стало. Будто обманули в чем-то. Он долго собирался приехать сюда, в своё детство. Это оно позвало в дорогу. Потому что жило в нём крохотным ручьём, малым ростком. Он не верит тем, кто говорит, что у них в войну не было детства. Оно есть у всех. Оно было. Надо лишь иметь свою память. Помнить всё – хорошее, ну, и плохое. Никодимов не завидует своему сыну, ни соседским мальчишкам, управляющим мотовелосипедами. Он родился в другое время. Оно накладывает свои обязанности.

Избу снесли. Даже не дом, а глинобитную невысокую избёнку под соломенной крышей, в которой он жил с бабушкой. Почему хочется увидеть невзрачную халупу. Для него была роскошным дворцом. Весной с бабушкой взяли кисти и побелили стены своей саманушки. На ихнем порядке было более десятка саманных изб, но бабушкина – самая нарядная, самая тёплая. Завалинку белили темно-синей известью, а стены – жёлтой.

Первые уроки рисования. Это бабушка научила его держать кисть и проводить ровные линии. Это она показала, как нарисовать цветок, стебель, листья. Бабушка Поля рисовала контуры ставней, а он раскрашивал их. Мальчишки собирались у палисадника. Завистливо смотрели, как они рисуют. Зимой строили планы, какими будут ставни, какие цветы украсят их. Стёпа на кусочках бумаги учился рисовать. У него сразу получились васильки, а вот маки долго не получались. Он упорно шел к своей цели. Он хотел помогать бабушке. Без напоминаний брал ведро и уходил к колодцу, чтобы набрать свежей воды. Это была самая лучшая бабушка в мире. Её все любили и приходили за советом. Иногда просили бросить на картах, чтобы узнать, когда муж приедет на побывку. По одному его виду могла сказать, был ли он в школе или помогал на конном дворе чистить лошадей, сыпать овёс в кормушки, запрягать. «Ты чего не берёшь? – спрашивали взрослые ребята. – Бабушка тебе кашу сварит. Сегодня горстку, завтра горстку… Сыпь в валенок. Никто не узнает».

Бабушка, увидев на столе горку овса, не заругала, не обрадовалась. Лишь сказала, что так делают те, у кого большие семьи, кому есть нечего весной. «А у нас с тобой есть сушёная тыква, брюква, репа и много картошки. Ты помнишь, как мы с тобой копали картошку, как солили капусту, как собирали грибы и ягоды?» Он пообещал, что не станет брать овёс, что никогда не возьмёт того, что ему не принадлежит. Эти слова говорил Славе, когда тот принёс домой чужую игрушечную машинку. «Её оставили, – говорила Анна, – значит, ничья, её может взять каждый. И это не является воровством».

– Сын, ты знаешь, чья машинка?

– …Нужно её унести Коли Игнатову. Он её забыл.

Они отнесли игрушку. Толя обрадовался, подарил Славе карманный фонарик «Лягушку». Жена долго ворчала, что он из мальчика выращивает полоротого недоросля. Степан знал, что бабушка непременно похвалила за воспитание внука.

Чужой дом. А в палисаднике родные сосенки. Это они с бабушкой посадили их, выкопав осенью в бору, в сорок третьем году. Он искал дощечку, чтобы выпилить пистолет, услышал, как бабушка разговаривает с саженцами, называя их Андреем, Михаилом, Василием. Он не удивился, ведь и у котика тоже было имя – Дрёма.

Окончилась война хорошим тёплым днём – Днём Победы. Все радовались, плакали, обнимали друг друга и смеялись. Стёпа с мальчиками бегал по улицам и кричал: «По-бе-да!» Только бабушка сидела на скамеечке, распускала старую дерюжку и не радовалась. После обеда они сходили в бор и выкопали крошечную сосёнку. «Почему одну? Давай две посадим». Бабушка сказала: «Вот и Ванюшка будет жить».

Стоят четыре сосёнки – крепкие, развесистые, одинаковые. Никодимов снял кепку. Слава снял панамку. Подошли к палисаднику. Хотел потрогать, ведь вместе с бабушкой поливал, траву полол, ростом мерился. «Хорошо ли им у чужих?»

В середине лета стала сохнуть второе деревце. «Миша заболел», – горевала бабушка, просиживая всё вечернее время у саженца. «А если другое деревце посадить, – предложил Стёпа. Бабушка ничего не сказала, а только вздохнула.

В школе был, когда бабушку Полю нашли у сосёнок мёртвой. Стёпа впервые увидел бабушку лежащей. Её кровать-топчан всегда заправлена, когда бы ни проснулся. В домик входили и выходили женщины и старушки, мужчины на костылях и без костылей.

На крышку гроба падали шершавистые тонкие тополиные листья, а он не мог понять, отчего же бабушка не встаёт. Он знал, что люди могут умирать, но только не его бабушка. Она должна жить всегда. Утешая его, женщина-соседка, сказала: «Не плачь, успокойся. Не родная она тебе была. Тебя эвакуировали из Ленинграда. Твои родители погибли, а она тебя взяла, чтоб не скучно ей было». Вырвался из жестких рук, побежал за телегой, которая увозила бабушку.

Отец и сын Никодимовы шли по деревенской улице, а вслед тянули ветки-руки четыре сосёнки.

СВАЛКА

Следователь Тупикин курил на балконе. Он знает почему горят в городе иномарки, почему взрываются особняки на плановом посёлке. Впервые не хочется раскрывать эти преступления. Нет желания, нет того порыва, что был раньше. Но, как не тяни, а есть сроки, есть начальство, есть обязанность. Небо серело на востоке, за водонапорной башней должно появиться солнце. Последний год. В декабре на пенсию.. И гори оно синим огнём…

Ночь не властвовала над железнодорожным городком Новобобёрском, но и утро где-то запропало. Несмотря на раннее время, по улице Строителей, выходившей к зарослям ивняка поймы речки Велижки, по холодной пыли бодро вышагивала босоногая ватага с удочками на плечах. С левой стороны на путях мокли в росе остовы вагонов, полуразбитые платформы. Утреннюю прохладу размывали писклявые гудки проносившихся электропоездов, им вторили сигналы маневровых тепловозов. Бубнил, как старик у ворот базара, на сортировочной горке, селектор. Здесь старинные переводные стрелки, тупики.