Изменить стиль страницы

— Присаживайтесь за мой столик, господа, — предложил Эйлер, пожимая руки и убирая со стола газету.

— Что — то вы невеселы, Герман Густавович, — заметил Смирнитский. — Всё ли в порядке?

— Да вот прикупил сегодня «Санкт — Петербургского международного банка» на семьсот пятьдесят тыщ, теперь сижу, думаю, скажут ли за это мне спасибо? — задумчиво пробормотал Эйлер. — Банковские акции до сентября лежать будут. Надо было в «железо» вбивать, «Путиловский завод» брать, у них большой казённый заказ на рельсы на подходе, а это отразится на акциях обязательно. До сентября можно было бы хорошую маржу поймать.

— Не переживайте, — бодро отозвался Смирнитский. — «Путиловец» перекуплен, а возможный заказ под Сибирь уже заложен цену. И вообще неизвестно, успеют ли они до сентября получить заказ. Так что, по моему мнению, вы правильно поступили, вложившись в банк. Вам ли не знать, что у нас банки всегда в авангарде роста!

— Ваши слова, да Богу в уши, — вздохнул Эйлер.

Они поговорили ещё немного о сегодняших торгах. Смирнитский расспросил, кто и почём выставлял акции «Санкт — Петербургского международного банка» на продажу, Эйлер, отвечая, заметно приободрился. Шумилов в беседу биржевиков не вмешивался, почитал меню, полистал винную карту ресторана аж на сорока страницах. Цены были приличные, почитай в Ростов можно было дешевле прокатиться.

Эйлер, для того, наверное, чтобы вовлечь молчавшего Шумилова в беседу, неожиданно к нему обратился:

— Ну — с, а вы, Алексей Иванович, какой бы дали совет относительно покупки акций «Международного банка» на период до сентября?

Видимо, он принял Шумилова за человека, знающего толк в биржевыой игре.

— В римском праве была замечательная норма: nemo ex consilio obligatur — советчик не несёт ответственности за совет. Поэтому, мне кажется, спрашивать советы бесполезное дело, всё равно отвечать придётся лицу, принимающее решение.

— Алексей Иванович юрист, — засмеялся Смирнитский. — Он знает как ответить даже не зная ответа.

Рядом со столом бесшумно возник официант и застыл в ожидании заказа.

— Господа, настоятельно рекомендую: сегодня рассольник с почками отменный и шницель телячий по — венски — просто пальчики оближешь, — не удержался Эйлер, большой поклонник здешнего повара.

Сделав заказ, Смирнитский взял быка за рога:

— Мы ведь по вашу душу, Герман Густавович. Нужна ваша консультация.

— Да я сразу понял, что вы здесь неспроста. Вы ведь обычно в «Стрелке» обедаете, Петр Семенович? Так что за дело?

— Видите ли, Герман Густавович, — начал Шумилов, — я действую по поручению моего клиента, весьма крупного, состоятельного землевладельца, который захотел вложить деньги в «Волжско — Уральскую пароходную компанию». Вам такая известна?

— Да, очень хорошо знаю и компанию, и владельцев. Они имеют дело с нашим банком. Солидные клиенты, — с достоинством изрёк Эйлер.

Неслышно сновали вышколенные официанты. Незаметно, как бы сами собой появились сверкавшие безукоризненным блеском столовые приборы, изящный хрусталь, коньячный графинчик. Фердинанд Третий большое внимание уделял холодным закускам, почитая их чуть ли не самым важным элементом правильного обеда. Поэтому гостям были предложены медальоны из говяжьих мозгов со взбитым сыром в обрамлении аппетитных жареных гренков, телячьи «фляки» с белым соусом, распространявшим специфический аромат мускатного ореха, перца, майорана, салат из раков с сельдереем, осетрина с соусом из хрена.

— Так вот, мой клиент краем уха услышал о готовящейся продаже крупной доли этой компании… — продолжил Шумилов и замолчал на полуслове.

— Ну — у… — Герман Густавович озадаченно покрутил головой. — Я не знаю, откуда у вашего клиента сведения о продаже доли компании, лично я об этом слышу первый раз. Хм, я бы и сам купил… Компания эта богатейшая, можно даже сказать — крупнейшая на Волге. Началась она с небольшого пароходства в Астрахани — возили арбузы. Было это с четверть века тому назад, году, эдак, в шестьдесят четвёртом или пятом. Потом расширились, стали выходить в Каспий, далее в Урал. Принялись возить нефть, которую на Каспии Нобель качал, зерно, лес — всё, что можно. Теперь у них в каждом крупном порту по Волге свои пристани со своими же запасами угля, а это, как вы понимаете, резко увеличивает рентабельность, потому что они сами заправляют свои суда. Ныне того и гляди захватят Дон, в ближайшем будущем станут возить донбасский уголь, в Кривом Роге большой потребитель его. Чтобы продать свою долю в таком деле нужно… ну, не знаю… быть полным идиотом. Это как продать курицу, несущую золотые яйца. Могу сказать одно: даже если какая — то доля и будет продаваться, то никому постороннему её купить не удастся. Остальные совладельцы просто не пустят чужака. У них по закону приоритетное право выкупа.

— А если кусок жирный, не проглотят? Если доля в миллион, в полтора миллиона?

— Проглотят! — уверенно парировал Эйлер. — Для такого — то дела не найти полтора миллиона? Что вы, окститесь! В чулке, конечно, полтора миллиона не лежат, разве что у какого — нибудь безумного помещика, но всегда можно договориться о взаимоприемлемых условиях оплаты: оговорить рассрочку, взять кредит, наконец. Компания эта семейная. Её основали купцы Дубровины, два брата — Егор и Степан. В дальнейшем к ним присоединилась и сестра, в замужестве Сичкина. Она пришла в компанию со своим капиталом и мужем; разумеется, попросила долю в прибылях.

— Когда это произошло? — уточнил Шумилов.

— Году, эдак, в семьдесят третьем, давненько уже, лет пятнадцать тому назад. Сейчас компанией реально управляют один из братьев, Степан Дубровин и тот самый Сичкин, муж сестры.

— А второй брат?

— Второй, Егор, умер несколько лет назад, а долю свою на дочь переписал. Дочь внебрачная, в грехе прижитая, росла без него. Он в своё время женился на богатой, приданое взял приличное, да, видать, совесть мучила. Религиозный был человек. А как овдовел — переписал дочку на своё имя, и зажили они одной семьей. А перед смертью все имущество ей отписал — и дома и долю в компании. Видать, грехи молодости замаливал.

— А как фамилия дочери?

— Максименко по мужу. Этот Максименко, видимо, интересным был человеком. Начинал приказчиком у Егора Дубровина, был его правой рукой в Донском отделении компании. Приглянулся дочери хозяина, сделался членом семьи. Но недавно неожиданно умер. Там какая — то тёмная история вышла с этой смертью.

— Так, так, — начал что — то понимать Щумилов. — А что же это за история, не знаете?

— Точно не скажу, не знаю. Мой коллега в банке, который этой компанией занимается, как — то раз упомянул, что там какие — то возникли нехорошие подозрения, обвинения, кто — то что — то пытался мутить, но признаюсь, упомянуто это было без подробностей. Вот я и говорю, что это семейство никого посторонних в дело не пустит. Ежели даже большой ломоть и будет выставлен на продажу, то другие члены семейства обязательно его купят. Повторюсь, они имеют на то преимуществоенное право.

— Как полагаете, Герман Густавович, а сколько сейчас стоит дело Максименко: все их пароходы, пристани с отведённой под них землёю, керосин в трюмах, уголь на берегу, здания, наконец, средства на счетах?

— Ну — у — у… — банкир задумался. — Полагаю, никто вам точную цифру не назовёт. Но по моему суждению, всё это может уложиться не менее как в… миллионов двенадцать.

— Они дважды эмитировали акции. Общая номинальная стоимость обоих выпусков составила полтора миллиона. Из ваших слов я заключаю, что акции хорошо отросли и стоят сейчас много больше номинала.

— Вне всякого сомнения.

— Ну, что ж, придется мне разочаровать моего клиента. Спасибо вам за ценную справку, Герман Густавович.

— Мне пора, господа. Приятного вам аппетита и до встречи. — Эйлер неспеша поднялся и отяжелевшей походкой направился к выходу.

«Да уж, сложно сохранять олимпийскую форму, ежедневно обедая здесь», — подумал Алексей Иванович, провожая его взглядом.