Между тем Костылев вновь повторил свою заявку на медные руды (как выяснил потом Татищев, не только на медные, но и серебряные и золотые!) по реке Алей и другим местам Алтая. Отныне эти месторождения должны были принадлежать казне и любая повторная заявка от другого рудоискателя и заводчика уже не имела силы. Геннин пересылает костылевские рудные образцы в Берг-коллегию и запрашивает о дальнейших мерах. Но Петербург молчит.

Привыкший иметь дело непосредственно с царем Петром, к которому генерал обращался с любыми, порой даже пустяковыми вопросами, находя всегда внимание и поддержку, Геннин оскорблен теперь необычным для него равнодушием к своим донесениям. Он сам едет в столицу, чтобы потребовать решения нужнейших горных дел.

Но в Петербурге совсем не до забот уральского горного начальника. После смерти Петра все стало неустойчиво, все колеблется, все меняется, никто ни в чем не уверен и не знает, какому святому молиться. Каждый озабочен теперь только своей судьбой. Двор погряз в интригах. На одних ни с того ни с сего валятся чины и поместья, другие по непонятным причинам теряют не только чины, но и головы. А потому все выжидают, все пассивны и не желают решать никаких дел.

И претензии Геннина к членам Берг-коллегии, оставшимся без своего президента Якова Брюса, который, не выдержав скандальной придворной атмосферы, ушел в отставку, остаются без всякого внимания.

Зато Акинфий Демидов, тоже прибывший в столицу, в мутной придворной воде ловко ловит свою серебряную рыбку. В то время, когда важнейшие государственные дела остаются без всякого движения, когда самые высокопоставленные лица бессильны продолжать свои начинания, именно в это время и Берг-коллегия, и только что созданный Верховный тайный совет, и сама императрица Екатерина постоянно занимаются челобитными и прошениями заводчика Акинфия Демидова и с невероятной быстротой появляются один за другим царские именные и другие правительственные указы, которые удовлетворяют почти все желания уральского магната.

В тогдашнем хаосе и правительственной неразберихе Демидов добился таких льгот и привилегий, какие едва ли получил бы в прежнее время. Ведь его претензии на месторождения, на которые уже подана заявка Костылевым и которые по закону принадлежат казне, кажутся совершенно безнадежными. Но члены Берг-коллегии странно молчат именно тогда, когда нужно подать голос для защиты государственных интересов, а опасные для Демидова заявки Костылева… таинственно исчезают.

Через сорок лет Веймарн, составлявший справку о Колывано-Воскресенских заводах и рудниках и перерывший все архивы, придет к заключению, что «все дела, служащие ко уведомлению о содержании в тамошних рудах серебра, равно как и дела, которые томскими и ишимскими обывателями в подчас имелись, особливым хитрым пронырством из архивов той коллегии, как и бывшего Обер-бергамта в пользу Демидовым… исхищены».

Акинфий Демидов появился в Петербурге в самом начале 1726 года и вовсе не спешил в Берг-коллегию с официальным прошением; 10 января он преподносит образцы руд князю Меншикову и самой императрице. Что еще он предпринимает в последующие дни, нам неизвестно, но наконец 19 января Демидов предстает перед членами Берг-коллегии и подает написанную по всей форме бумагу, в которой просит разрешить ему копать медную руду и заводить заводы в диких местах Сибирской губернии. И вслед за этим 4 февраля он подает в Берг-коллегию еще одно прошение, в котором уже просит: «И ежели же где приищутся впредь медные, серебряные, золотые руды, чтоб нам копать их было не отводным же числом и заводы заводить не против привилегии, а другим в тех местах для копки руд и построению заводов мест не отдавать и не отводить».

Коллежские чиновники уже знают мнение покровителя уральского горнозаводчика светлейшего князя Меншикова, самого всесильного тогда человека России, а потому Акинфий Демидов почти спокоен за судьбу своего дела. Только два человека могут помешать ему — непреклонный Татищев и самолюбивый Геннин. Но Татищева нет в России — он в Швеции, а потому неопасен. А чтобы обезоружить генерала, Демидов делает ловкий ход: он предлагает Геннину вступить с ним в компанию по освоению алтайских руд. Предложение чрезвычайно выгодное, и горный начальник соглашается. Забегая вперед, заметим, что хотя Берг-коллегия и разрешила Геннину вступить в эту компанию с Демидовым, но это коммерческое содружество по неизвестным нам причинам практически так и не состоялось, что явно не огорчило заводчика.

16 февраля 1726 года появился указ Берг-коллегии, дававший А. Н. Демидову право копать медную руду и «сильною рукою» строить заводы на новых диких местах в Томской провинции. Причем это право он получил на очень выгодных условиях. Что касается разработки Демидовым серебряных и золотых руд, если такие сыщутся, то решение этого вопроса откладывалось до того времени, когда в Берг-коллегию будут представлены образцы руд с содержанием драгоценных металлов.

А еще через два дня, 18 февраля Верховный Тайный Совет высказался за присвоение Акинфию Демидову и его братьям дворянского звания. В жалованной грамоте, подписанной Екатериной Первой 24 марта 1726 года, указывалось, что кроме прав и вольностей, которыми пользуются все дворяне, Демидовым даются особые привилегии для того, чтобы они имели «наивящее тщание и попечение в произведении заводов, також в приискании медных и серебряных руд».

На Алтае

Пока в столице еще скрипят перья над указами для Акинфия Демидова, пока тяжело и медленно ворочается государственная машина, решая разные вопросы о строительстве новых заводов, из Невьянска на Алтай уже бредут пешком, едут на телегах, плывут на стругах уральские рудознатцы, горные и плавильные мастера, работные люди… В июне 1726 года, когда еще ни один из столичных указов не достиг ни горной канцелярии в Екатеринбурге, ни сибирского губернатора, уральские мастеровые уже добрались до места, где прошлым летом демидовский рудоискатель подьячий Дмитрий Семенов, по прозвищу Козьи Ножки, наладил с помощниками одну из древних плавильных печей и отправил на Невьянский завод первые пуды черновой меди. Теперь же на речку Локтеву прибыл невьянский обоз со всем необходимым для небольшого заводика на две плавильные печи. Построили их под началом невьянского мастера Степана Изотова. И не успели еще замерзнуть воды Иртыша, как поплыл по нему караван барок с алтайской черной медью, которую будут доводить до кондиции, то есть отделять медь от других металлов и примесей, на Невьянском заводе.

А на следующий год многолюдно стало на отрогах Колыванских гор. По воле Акинфия Демидова пришли сюда плотники, каменщики, мастеровые разных профессий. Горный начальник Геннин прислал в помощь своих специалистов: бергшворена Никифора Клеопина да саксонского штейгера Георги. Для большого, теперь уже настоящего завода выбрали в шести верстах от локтевских печей на речке Белой у Синей сопки, неподалеку от редчайшего по красоте горного Колыванского озера, новое, более удачное место.

И вот уже возводится крепость с четырьмя бастионами, почти точь-в-точь как в Екатеринбурге, ибо возводил эту крепость по своему чертежу один из учеников Василия Татищева Никифор Клеопин.

А еще через несколько лет появятся новые рудники и заводы, крепости и слободы, тысячи новых поселенцев начнут обживать пустынные края. На огромной территории — 400 верст с севера на юг и 200 с лишним с запада на восток — возникнет еще одно горное царство: со своими подданными, со своими солдатами, вооруженными ружьями и пушками, со своими дипломатами, которые будут самостоятельно вести переговоры с соседними кочевниками, и со своим горным царем Акинфием Демидовым.

Горный властелин

Промышленное чудо совершили те, кто ловко держал в руках топор, искусно укладывал в заводские стены кирпичи, проходил рудные штреки, стоял у плавильного горна, каким-то шестым чувством угадывая таинственный процесс превращения руды в звонкий металл.