– Нет, – отвечала Алиса.

Существо уселось, а птицеглавый с Алисой сделали два шага и остановились перед следующей фигурой.

– Спрашивай, – снова велел птицеглавый.

– Твой отец творил вместо справедливости зло?

– Нет, – отвечала Алиса.

Прошли дальше; птицеглавый снова отдал то же распоряжение.

– Твой отец убивал людей? – спросила третья фигура.

– Нет.

Они проходили по очереди от фигуры к фигуре, и каждый раз повторялся тот же ритуал; по приказу птицеглавого фигуры величественно вставали с мест, и каждая задавала Алисе вопрос о ее отце: не притеснял ли он бедного? не уменьшал ли меру зерна? меру длины? не уменьшал ли жертвенную еду в храмах? не делал ли того, что мерзко богам? не лжесвидетельствовал ли? не отнимал ли еду у людей? не оскорблял ли слугу перед хозяином? не творил ли коварства? не покушался ли на чужие поля? не впадал ли в гнев без причины? Вопросы были относительно просты, и Алиса, в согласии со своей совестью, каждый раз без колебания отвечала: «Нет». Испугалась она лишь тогда, когда одна из фигур спросила: «Осквернил ли твой отец чужую жену?» «Осквернил»? Означало ли это прелюбодеяние? Она не сомневалась, что она его дочь, раз так утверждали Виктор и Ежи, но разве то, что он пошел в постель с ее матерью, можно назвать осквернением?

– Нет, – твердо ответила она, глядя в глаза, горевшие на поросшем шерстью не то человеческом, не то зверином лице, после чего вместе с птицеглавым перешла к очередной фигуре.

– Совершил ли твой отец грех нечистоты?

– Нет, – быстро заявила она и уже хотела идти дальше, но фигура не села, а птицеглавый не двинулся с места. «Мне не верят!» – промелькнуло в голове у Алисы. Неужели правда не было мужчины, который бы ни разу не онанировал?

– Ну, может, в молодости, – добавила она, – но потом уже не мог, если бы и хотел. С ним был несчастный случай на войне.

– Откуда ты знаешь? – спросил птицеглавый, пристально вглядываясь в нее.

– Он написал об этом в письме, и потом – мама назвала его евнухом.

Птицеглавый обратился к фигуре:

– Лгал?

– Лгал! Лгал! Лгал! – принялось выкрикивать существо, воздевая руки и бряцая тяжелыми браслетами.

Другие существа тоже сорвались с мест и, подступая к Алисе, выкрикивали то же самое. Она видела все ближе и ближе их грозные лица, птичьи и звериные головы; все громче чавкали толстые губы, клацали зубы, щелкали клювы.

– Лгал! Лгал! Лгал! Лгал!

Вдруг Алиса сделалась меньше ростом, а может, просто упала на пол. Теперь она увидела их вверху над собой: они склонялись над нею, огромные, орущие, и скандировали это единственное слово:

– Лгал! Лгал! Лгал! Лгал!

– Прекратите! – вскрикнула она, закрывая руками уши.

13

Алису разбудил ее собственный пронзительный крик. Не совсем еще проснувшись, она лежала на кровати, не помня, где она. Прошло, должно быть, много времени, пока она хотя бы частично пришла в себя. У нее все еще стояли перед глазами странные фигуры из сна, она все еще видела тесную сецеховскую церквушку, превратившуюся в огромный мрачный храм наподобие египетских. Затем вспомнила самый важный момент из сна, тот самый, в котором призналась, что умерший дядя был ей вовсе не дядей, а отцом… Но почему фигуры твердили, что он лгал? Почему книга, лежавшая на чаше весов, называлась «Апокалипсис Моисея Черного»? Какая была связь между ней и ее дядей, ее… Теодором? Она резко вскочила и села на постели. Как там было с этим его несчастным случаем на войне, о котором он упоминал в письме? Ведь… Ведь если бы с ним произошел на вой этот случай, который лишил его мужского естества, он не мог бы быть ее отцом! А может, он выдумал этот случай, чтобы она никогда не догадалась что он ее отец? Но почему в таком случае мама назвала его евнухом?

Взглянув на часы, Абиб достал из чемодана рацию. Вечером он следил за Алисой и Махмудом, пока те не вошли в древнюю гробницу, затем проскользнул вслед за ними. Уже через пару минут у него не осталось сомнений: он нашел то, что искал с таким упорством, колеся по всей стране. Он вернулся в гостиницу, сел на кровать и стал ждать.

В условленное время он настроил рацию на нужную частоту и быстро передал координаты, записанные перед этим на листке. После чего сказал:

– Она еще там. Когда выступаете?

– А ты что, боишься за эту польскую шиксу?

– Не называй ее так!

– Что это ты стал такой обидчивый? Втюрился, что ли? Жениться на ней хочешь?

– Может, и хочу! Не твое дело! – сердито рявкнул Абиб.

– Все путем, не нервничай. Информацию передам, но уверен, что мы будем готовы не раньше чем через двенадцать часов, а то и позже. Выходи на связь снова около полудня.

Абиб, успокоенный, лег в постель. Но уснуть не мог. Время шло, Алиса не возвращалась.

Алиса лежала, погруженная в свои мысли, когда в замке заскрежетал ключ. Дверь отворил охранник, кивком пригласил ее выйти и повел ее впереди себя.

В дядиной лаборатории гудели приборы, а над каменным саркофагом горел мощный рефлектор – как в операционной. Он походил на большой горящий глаз. У Алисы подкосились ноги.

– Ложись на крышку саркофага, – велел ей Виктор.

Она заколебалась было, но решила, что, если будет сопротивляться, все равно ничего не добьется. Виктор привязал ее к каменной плите холщовыми ремнями, после чего – с помощью Абдула – придвинул железный шкаф, увенчанный стеклянным колпаком с головой Ежи. Рядом стоял другой шкаф, тоже с колпаком наверху, но пустым. Алиса знала, что второй предназначен для нее. Она задрожала как осиновый лист.

– Витусь, не делай этого, – захрипела голова. – Витусь прошу тебя.

– Тихо у меня, а то выключу динамик! – рявкнул Виктор и обратился к охраннику: – Иди за Махмудом, он мне будет нужен.

– Ты вчера говорил, что я дочь Элека, то есть Теодора, – заговорила Алиса дрожащим от страха голосом. – Но это ведь невозможно, он же был евнухом! Так его в разговоре со мной назвала мама, а еще он сам написал мне в письме, что не мог иметь детей из-за несчастного случая, который с ним приключился во время войны.

– Какой там несчастный случай! – расхохотался Ежи. – Элек впал в отчаяние, когда услышал об аресте Ежи. Когда он узнал, что брата задержали в то самое время, как он забавлялся с его женой, он стал мучиться такими угрызениями совести, что пошел в лес и там себя кастрировал. Он хотел вообще истечь кровью до смерти, но Станислав нашел его и спас. Я тебе говорил, той единственной ночи с Элеком хватило, чтобы Хелена забеременела. О том, что Элек себя кастрировал, она узнала только после возвращения в Польшу. Он сказал ей это, когда она приехала с тобой в Сецехов и заявила ему, что они должны быть вместе, потому что ребенку нужен отец. А услышав правду, возненавидела его.

У Алисы встала перед глазами сцена из детства, которая вспомнилась, когда она увидела старый дом в Сецехове. Она выбежала через калитку на улицу, чтобы погладить соседскую собаку, а мать подхватила ее на руки и унесла в сад, где на лежаке сидел заплаканный мужчина. В воспоминаниях ей казалось, что этот мужчина – ее отец… И интуиция не подвела, хотя это был не Ежи, а Теодор. Теперь-то ей понятно, почему он плакал. Как жаль, что им не удалось поговорить, прежде чем он умер!

Внезапно ей вспомнилось: когда гроб открылся и она увидела останки Теодора, они выглядели странно, словно вместо лица там была раскрашенная маска. Сейчас она уже знала, что такие маски были у египетских мумий. А может, тогда, в Сецехове, она видела совсем не тело отца, а только перебинтованную куклу? Может, Теодор все еще жив?

«Возможно ли? – спросила она себя в мыслях. – Возможно ли, что телеграмма, похороны в Сецехове, весь рассказ об исторической миссии Сецехов и их связях с Древним Египтом – все это одна большая мистификация, задуманная, чтобы убедить меня отправиться на берега Нила? Теодор, несомненно, знал, что Виктор здесь; а знал ли он, что тот сохраняет жизнь отрезанной голове Ежи? А может, он знал не только об этом, но и о безумной идее Виктора – подсоединить мою голову к голове Ежи и запустить в космос? Может, он поддерживал безумные проекты брата?»