– Да.

– Так вот на одной из фресок имеется очень оригинальный коптский крест. Там в середине медальон с изображением Христа, у которого между рук – символы четырех евангелистов: крылатые существа, известные по видению Иезекииля и Апокалипсису. Но самое интересное, что концы креста соединены шнурами, на которых висит множество маленьких крестиков. Помните эту фреску?

– Да, я видела репродукцию.

– Вот посмотрите, – Он снял с полки запыленную книгу. – Это невероятно редкое издание, хотя в огромном наследии Баджа оно одно из самых интересных. Эта книга была издана в 1929 году тиражом всего триста пятьдесят экземпляров. Думаю, из этого тиража до наших дней сохранились единицы.

Алиса с интересом прочла заглавие: «The Bandlet of Righteousness: An Ethiopian Book of the Dead».[22] Продавец полистал книгу и торжественно подал ее Алисе. Та увидела рисунок:

– Бадж пишет, что это эфиопский амулет, который находится в его собственности. Центральный мотив – коптский крест; в этом нет ничего необычного, ведь христианство в Эфиопию принесли египетские монахи, так что коптские и эфиопские кресты до сих пор не различаются. Но он тут пишет еще, что, согласно сабейской надписи внизу, амулет представляет сеть, которой царь Соломон уловлял демонов. Буквы слова, которое написано с правой стороны – соответственно X, L, M и N, причем X имеет фонетическое значение «ш». Так что, если добавить гласные, получим имя Соломона. Правда, этот амулет очень напоминает фарасский крест?

Алиса кивнула.

– Выходит, это фарасское изображение – с одной стороны крест, а с другой – могущественный амулет, сеть Соломона. Эфиопы до сих пор верят, что их правящая династия происходит напрямую от Менелика, сына царя Соломона и царицы Савской. Если дозволите, я вам еще кое-что покажу.

Он вынул из выдвижного ящика и положил перед Алисой несколько ажурных серебряных крестиков.

– Эти два – коптские, остальные из Эфиопии. Характерные тройные завершения на концах символизируют Пресвятую Троицу. Ажурный орнамент тоже типичен; если приглядеться ближе, вы увидите, что эти крестики словно сплетены из веревки или камыша. На мой взгляд, это прямая отсылка к сети Соломона; крестик должен был играть роль амулета, чтобы демоны не добрались до того, кто его носит. Орнамент увеличивал силу креста, играя аналогичную роль. В Эфиопии такие серебряные кресты до сих пор очень популярны. Встречаются тысячи самых разных вариантов. У некоторых на верхнем конце небольшая петля; думаю, они символизируют зарешеченные двери, которыми владелец креста отгораживается от демонов.

– Откуда вы все это знаете?

Продавец улыбнулся, закатал рукав и показал вытатуированный на предплечье коптский крест.

– Я сам копт, и все, что касается нашей культуры, меня интересует. А поскольку мы, копты, единственные настоящие потомки древних египтян, мои интересы поневоле простираются от додинастической эпохи до современности. Впрочем, здесь, в Египте, древние эпохи совсем рядом, как живые, так что тут каждый немножко историк и археолог. Побудете в нашей стране подольше – тоже этим заразитесь.

Побеседовав еще немного, Алиса купила скульптуру Ганеши, три серебряных крестика и талисман со звездой из двух треугольников. Выйдя из лавки, она вспомнила: по словам Абиба, в Древнем Египте треугольник тоже символизировал женское лоно. Если бы ей и правда предстояло найти знак для поколений своих потомков-женщин, подобный знаку – или имени – фараона Хакау, то таким знаком могла бы быть девятиконечная звезда из трех равнобедренных треугольников с зачатком жизни в середине. Эта мысль ей понравилась.

На главной улице базара она увидела ярко раскрашенный лоток на колесиках, а на нем круглый латунный кувшин узкой шейкой, точно такой, как описывал Абиб. Под кувшином пылал огонь, вокруг разносился аппетитный запах. Алиса почувствовала, что страшно проголодалась, и подошла к лотку.

Продавец погрузил в кувшин длинный черпак и налил в жестяную миску комковатое коричневое месиво. Добавил крутое яйцо, немного растительного масла, лимонного сока, приправ. Размял все вилкой, затем взял круглый плоский хлеб какой Алиса ела за ужином с Абибом, разрезал его на четыре части и каждую наполнил массой из миски. Добавил мелко нарезанных листьев салата, помидоров и лука, завернул все в газету и вручил Алисе, показывая жестами, сколько нужно заплатить.

Алиса немного боялась, как бы не подхватить какую-нибудь инфекцию, но решила рискнуть. И не пожалела. Фул был настолько вкусным, что, умяв все четыре куска, она вернулась к лотку, купила еще порцию и съела с не меньшим удовольствием. Только после этого, сытая и довольная, она остановила такси и вернулась в отель.

7

Сразу же после завтрака Алиса зашагала на станцию Баб-эль-Лук, откуда уходили поезда в Хелуан. От матери она знала, что за много лет до войны там бывал ее дедушка – лечил больные легкие. Она, конечно же, не рассчитывала найти там его следы – просто хотелось пройти по улицам, по которым он ходил когда-то, увидеть те же древности и те же дома, что видел он много лет назад.

Поезд шел около часа. По дороге Алиса просматривала путеводитель. Она узнала, что лечебные свойства хелуанских серных источников были известны уже в древности, а вскоре после прихода мусульман этот город стал даже столицей Египта. Однако в самом Хелуане никаких памятников старины нет, главные достопримечательности здесь – санаторный комплекс, бассейн с минеральной водой, обсерватория и японский сад, разбитый всего в нескольких сотнях метров от станций. С него Алиса и решила начать знакомство с городом.

Она вошла в сад и замерла в восхищении. Перед ней было озерцо с небольшим островком, пагоды, японские мостики, причудливо подстриженные деревца и кусты, усыпанные желтыми, голубыми и красными цветами. По озерцу плавали утки, а на берегу стояла огромная статуя Будды и три десятка таких же поменьше. Все они были темно-красного цвета и сидели в одной и той же позе.

По саду гуляли туристы, их было немного. Алиса обошла озерцо, любуясь статуями, и решила зайти на островок и посидеть на скамейке. Посредине мостика, который вел туда, стоял пожилой мужчина в старомодном белом костюме и соломенной шляпе. Он кормил уток, бросая им куски булки. Проходя мимо, Алиса услышала, как он приговаривает по-польски:

– Ути, ути, уточки! Ути, ути!

– Вы поляк? – удивилась она. – Тогда здравствуйте!

– Здравствуйте! – отвечал тот с улыбкой. – Туристка из Польши?

– Да. А вы?

– Я-то? О, я приехал сюда еще до войны с большевиками, да так здесь и остался.

– Правда? Так, может, вы знали моего деда? Он приезжал в Хелуан лечиться. Он умер в 1928 году, так что мог тут быть скорее всего где-то в двадцатых годах. Его фамилия была Сецех. Гелазий Сецех. А меня зовут Алиса Сецех.

– Очень приятно. Павел Меленьский. – Бросив уткам остаток булки, старик отряхнул руку от крошек, снял шляпу и галантно поцеловал руку Алисе. – Вашего деда я, видимо, не знал, но в этом нет ничего удивительного – до войны в Хелуан приезжало очень много поляков. Однажды тут был даже маршал Пилсудский. Купание в здешней воде прекрасно помогает от ревматизма, сухой климат приносит облегчение ночкам, но больше всего сюда приезжало чахоточных. Пока в сороковых годах не открыли антибиотики, перемена климата была для них единственным шансом; многие врачи рекомендовали пациентам пожить в Египте. Умирать они все равно умирали, но хотя бы на несколько лет позже.

– У вас тоже были больные легкие?

– У меня – нет; у моей жены. Она здесь и умерла, в Хелуане. На кладбище много польских могил. Кто-то ведь должен за ними ухаживать; это одна из причин, почему я не уехал. Да и ехать-то особо было некуда. Мой любимый Львов после войны отошел Советам. Я мог поселиться в Кракове, в Варшаве или в Калише, откуда происходит мой род, но жить при коммунистах у меня не было никакого желания. Вот я и предпочел остаться в Египте. Если у вас есть немного времени, давайте зайдем ко мне на чашку кофе, или чаю. Я живу недалеко. Мне очень редко выпадает случай поговорить по-польски, и я буду чрезвычайно признателен, если вы согласитесь.