Оторвался я от рассказа. Тут Мария Константиновна и говорит:
— Все помню, как будто только вчера произошло… И начальника уголовного розыска Петржака — замечательный человек был, и Сережиных товарищей, и Леньку Пантелеева…
Я обомлел:
— Да что вы! Откуда?
— А он ко мне в гости приходил… — Старушка, как мне показалось, с вызовом улыбнулась. — Жили мы тогда не в самом Петрограде, а в пятнадцати километрах от города, на станции Славянка. И вот как-то в один прекрасный день, часов этак в двенадцать, стучатся… Открываю дверь. Стоит молодой интересный парень в кожаной тужурке — в таких вообще-то чекисты ходили, комиссары. Говорит: «Я — к Сергею Ивановичу. Хочу передать письмо…» Отвечаю: «Нет! Письмо не приму. Сергей Иванович только что уехал». И он тогда ушел. А вечером, когда муж пришел, я ему рассказываю о незваном госте, описываю, как выглядит, во что одет. А он говорит: «Это Ленька Пантелеев!»
— Ограбить хотел? — с холодком в груди спрашиваю я.
— Что вы! Это было в середине двадцать второго, когда Ленька еще не стал отпетым бандитом и Сергей Иванович хотел исправить Пантелкина…
— Пантелеева! — поправил я женщину.
— Ну да, Пантелеева. Только настоящая его фамилия Пантелкин была. А это вроде псевдонима… Судьба его неудачливо сложилась. Родом он был из рабочих — тогда происхождение большую роль играло. Сам служил в типографии наборщиком. А после революции оставил Ленька типографию и поехал счастья искать. В Пскове в отряде ВЧК служил, правда, недолго… Сначала его «в религиозности» заметили, а тогда с этим строго было, а потом он на обыске что-то из чужого в карман сунул. С этого все и началось… Выгнали его со службы — он назад в Питер. Поначалу убийствами не занимался, все больше по грабежам. До краж вроде не опускался. Мелким делом, что ли, считал… Поймал его Сергей Иванович и хотел перековать, да опоздал… Испорченный совсем, пропащий оказался Ленька.
— А грабили нашу квартиру через несколько лет… — вставила слово Антонина Сергеевна.
— Смешная история получилась… — подхватила Мария Константиновна. — Висел у нас в квартире портрет Сергея Ивановича. Кто-то из его товарищей во время засады нарисовал от нечего делать и подарил. На нем еще снизу написано было: «Гроза налетчиков Кондратьев!»
Возвращаемся мы однажды с дочкой домой, поднимаемся по лестнице, а дверь-то и открыта… Не совсем, чтоб нараспашку, а на замок не запертая…
— А помнишь, мама, перед этим двое мужчин навстречу шли? Ты еще внимание обратила на них и меня за руку больно дернула…
— Чтобы молчала… Я сразу поняла — какой-то непорядок. Один идет впереди, нас увидел — закашлял сильно, будто кому сигнал подает, тотчас и второй появился следом… Дочке тогда восемь лет было — но все помнит! Вошли мы в квартиру, а у нас ничего и не взято — взломщики лишь чаю попили и ушли. Выходит, портрета забоялись. Сергея Ивановича в Петрограде уже немножко знали тогда… Позвонила я Сереже, говорю: «Нашу квартиру посетили налетчики!»
— Сиди дома, — говорит. — Выезжаем!
Вот тогда я с ребятами из первой бригады познакомилась.
Старушка стряхнула с юбки несуществующую соринку и, заметив мое изумление и замешательство, сказала:
— Да вы читайте, читайте… Сергей Иванович и сам о Леньке и своих товарищах рассказывает…
«— …Я против вас зла не имею. — Прочитал я снова фразу, на которой остановился перед этим. — Мое дело налеты делать, ваше — меня ловить. Поймали — ваша взяла. И таиться мне нечего…
Рассказал все про себя. По профессии он был наборщиком. Во время революции, после Октября, оставил типографию и уехал счастья искать. Приехал в Псков и там на службу устроился. Хорошо жил, да и сорвался. На одном обыске грабежом занялся. Узнали про это и тотчас его прогнали и велели из Пскова выехать.
Вернулся в Петроград, записался безработным и стал на биржу ходить. Здесь рыбак рыбака видит издалека. Сошелся он с двумя безработными парнями — Митькой Гавриковым и Митькой Занудой[4]. У последнего маруха была — бойкая девчонка. Она и говорит:
— Служу я здесь у одних буржуев. Про деньги не знаю, а вещей всяких у этих чертей до отказа.
Стали разговаривать.
— Идти, так идти! — сказал Пантелеев.
Это его первое дело было. Купили они на рынке шпалер «смит-вессон» кавалерийского образца, без патронов, и пошли.
Вошли. Митькина маруха пустила. В квартире четверо. Ленька, тот со шпалером: «Руки вверх!» Всех перевязали. Вещи забрали. И ушли…
Пошли прямо к своим укрывателям.
— Вот, — говорит Пантелеев, — увяжите хорошенько по узлам и принесите на вокзал к поезду. Мы увезем, потом поделимся.
А укрыватели вместо вокзала на рынок пошли. Стали продавать вещи, а тут наши агенты их и накрыли.
Ленька ждал-ждал и не дождался. После узнал, как они поступили, и обозлился: «Подлецы все… Опять без денег!»
— Увидал я, что налеты эти не совсем пустое дело, — рассказывал мне дальше Ленька, — и пошел по этой части. Когда один, когда прихвачу кого… Наводчик всегда нужен, без него и дела не найдешь. По пустякам мараться я не люблю. Барыга тоже нужен. Опять же стремщик. Ну и маруха! Как без нее? — Он рассмеялся. — А тут еще липнут все. Известно, я при деньгах. Ну и возьмешь иного в работу. А работа пустячная. Поначалу револьвером стращал, а потом скажешь: «Я — Ленька Пантелеев». Глядь, все словно к полу приросли и глаза изо лба лезут. Смешно даже. Случалось и «по-мокрому», если иногда никак невозможно…
Так мы с ним беседовали, и он все дела свои выложил. Много их набралось. Помню в последний раз, когда говорили, я ему сказал:
— Много ты натворил. Придется, пожалуй, под расстрел идти.
Он улыбнулся и совершенно просто проговорил:
— Да я убегу до того времени.
— Как?
— Вы не опасайтесь. От вас бежать не буду. Не дурак. Я из исправдома[5] уйду.
И ушел. Держали его в третьем исправдоме. Прихватил он с собою Сашку Пана, и ушли оба. Подробностей я не знаю, да и никто хорошо не знает. Известно только, что из пекарни они через окно вышли во двор, там влезли на дрова, оттуда через ограду — и на улицу. Это было в конце 1922 года. С этого времени все и началось. Бандитизм вообще развился в Петрограде, как никогда, а тут с побегом Пантелеева даже жутко стало. Он словно озверел. Нападал на улицах, как, например, убийство Студенцова на Кирочной, делал налеты и почти каждый вечер с убийством — «мокрый».
В это время для борьбы с налетчиками, а главное, с Ленькой Пантелеевым, в ГПУ была образована особая «ударная группа», в которую от милиции вошли сначала я и со мною агент, товарищ Давыдов, и два дня мы работали только вдвоем, причем успели в одной хазе накрыть сразу троих налетчиков. Дело было со стрельбой, но без убийства и ранения. Через два дня ГПУ дало еще сотрудников, и образовалась боевая группа. Работа закипела…
Главной ударной задачей было захватить и ликвидировать его банду. Более захватывающей, кипучей работы я не помню. Мы узнали все притоны и все квартиры, где бывает Ленька Пантелеев со своими товарищами. К этому времени он совсем обнаглел и, что для нас важно, начал пьянствовать. До своего ареста он был трезвенник, а значит, и зорче, и осторожнее, и всегда во всей силе. А теперь, если он и не бывал пьян как колода, то все же бывал в затмении. Это было в нашу пользу. Да и большая компания, что теснилась около него, и марухи, которых у него было достаточно, тоже приносили нам пользу. Среди такой компании оказались предатели. Одни из зависти, другие обиженные Ленькой, третьи — не поделившие с ним. Среди марух были брошенные, были ревнивые. И все они давали нам указания, так что, можно сказать, мы знали каждый шаг Леньки и шли по его пятам. Но и он знал, что мы о нем знаем, — и захватить его было нелегко.
Я работал пять дней в неделю, круглые сутки, не смыкая глаз. В день по нескольку раз выезжал на дело, по ночам ехал на свою работу — ловить и стеречь. Неразлучным спутником моим был кольт четырнадцатого калибра. И все товарищи так жили, при каждом деле рискуя получить пулю. Меня как-то миновали и пули врагов-бандитов, и всякая беда. Помню, однажды мы мчались на автомобиле, стремясь застать Леньку в одном из притонов, где его ждали. Перед этим мы были на месте только что совершенного налета и потеряли много времени. Теперь мы хотели наверстать потерянное, и вдруг на углу Комиссаровской и Мойки нам перерезала дорогу другая машина. Раздался треск, звон, и я вылетел из машины, как футбольный мяч, пролетел саженей десять и зарылся в кучу снега. Благодаря этому я остался невредимым, а мои товарищи все пострадали, и некоторые серьезно.
В другой раз я встретился с бандитом, когда он спускался с лестницы. Он сделал по мне два выстрела, но обе пули пролетели мимо. В этих опасностях есть особая прелесть, и кружат они голову сильнее вина, сильнее страсти»…