— Черт возьми, сэр, джентльмен может быть вынужден продать своих фазанов, но не станет же он стрелять в них, когда те сидят!

Среди фартусов, шаганба и ферайгатов «дикарей» не было, но среди аль бу-мухаммед их было довольно много, а еще больше — среди азайриджей. Попадались «дикари» и среди бени асад в Эль-Кабаише, где они рыбачили вдоль западных границ озер, живя месяцами на небольшом островке возле деревни Джасима аль-Фариса. Перекупщики — саффат — брали у них рыбу, солили ее и отвозили в Басру. Обычно «дикари» ловят рыбу неводом, но я видел, как они пользовались плавными сетями на реках, а в плавнях за пределами озерного края они применяли также длинные сети, прикрепленные к шестам из касаба.

Иногда парни из Маджар-эль-Кабира на речных отмелях вблизи города использовали набросные сети, но вообще-то такие сети не встречались нигде, кроме Басры. Земледельцы-суайдиты на восточных озерах иногда ставили сеть поперек быстрого протока, а однажды я видел, как двое суайдитов ловили рыбу по пояс в воде, с помощью бредня, напоминающего по форме и размеру носилки. Земледельцы, живущие по берегам рек, часто устанавливали в воде ниже дома небольшие циновки, чтобы образовалось затишье, и сразу за циновками втыкали в дно стебли тростника. Когда рыба заплывает на тихое место, стебли тростника шевелятся, выдавая тем самым ее присутствие, и рыбак бьет рыбу острогой.

Весной, перед разливом, маданы собираются группами на сорока-пятидесяти лодках. Выстроившись в ряд на расстоянии четырех-пяти ярдов друг от друга, они прочесывают какую-нибудь заводь из конца в конец; стоящие на носу рыбаки с острогами пытаются ударить рыбу, когда она прорывается назад под лодками. Летом рыбу бьют острогой по ночам при свете тростниковых факелов. Но лучшие результаты дает потрава рыбы с помощью датуры.

Пока мы шли на веслах по направлению к мадьяфу Абдуллы, я рассказал своим спутникам, что однажды сам видел, как в Тигре близ Киркука поймали рыбу длиной в пять футов. Я спросил, какой величины достигают на озерах катаны и бинни.

— Бывают длиной с мою руку, — ответил Хасан. — Та, что ты видел, наверное, шабут. Они водятся в проточной воде и бывают очень крупные. Есть рыба еще крупнее, мы называем ее гессан. Она похожа на гигантского катана и водится под плавучими островками. Мы ныряем под островок и ловим ее руками. К ноге ловца привязана веревка, второй конец ее держит напарник в лодке. Однажды кто-то принял пловца за рыбу, зацепил его острогой и пытался вытащить из воды. Нам пришлось кинжалами вырезать зубья остроги у него из тела, и это была ужасная работа, потому что он дергался.

Шабутом они называли усача, а гессан, раз он был похож на катана, вероятно, представлял собой какую-то разновидность усача,

— Если Аллах пожелает, этот год будет как год Умм-эль-Бинии, — заметил Ясин. — Сейчас даже меньше воды, чем тогда. За два дня я тогда забил столько рыбы, что заработал четыре динара. Клянусь Аллахом, я бы нажил состояние, если бы не вмешался Маджид.

— Да, — согласился Хасан. — Я был на Умм-эль-Бинни вместе со своим дядей за два дня до того, как Маджид закрыл озеро для всех, кроме «дикарей». Я видел тебя там с какими-то фартусами, — сказал он мне. — Вы все остановились у «дикарей». Я тогда не знал тебя, но ты дал моему товарищу лекарство от болей в желудке.

Я хорошо помнил этот случай. То был 1951 год, мой первый год на озерах. В последнюю неделю ноября я с тремя фартусами пришел в Эль-Аггар и обнаружил, что в деревне практически никого нет. В тот год вода стояла очень низко, но после прошедших на севере дождей уровень ее за несколько дней поднялся, и вода угрожала затопить рисовые поля, где как раз убирали урожай. Большинство жителей деревни были на полях, пытаясь спасти урожай. Все остальные мужчины и мальчики ушли ловить рыбу на озеро Умм-эль-Бинни, где, по слухам, были феноменальные уловы. Мы тоже отправились туда. Множество разнообразных лодок, пройдя через тростники, оставили широкий проход в самой гуще зарослей; некоторые стебли касаба, втоптанные в ил, были толщиной в запястье моей руки. Вода была мелкая, иногда нам с трудом удавалось проводить даже свою легкую лодку. Тем не менее нам повстречались два больших неуклюжих баляма, доверху нагруженных рыбой; команда из шести человек с трудом проталкивала каждый балям. Позже я узнал, что торговцы платили им по целому динару в день за этот изнурительный труд.

Через три часа после выхода из Эль-Аггара мы подошли к небольшому открытому месту, где под примитивным навесом из циновок обосновался торговец. Его звали Джабар, и вместе с двумя другими он покупал рыбу для багдадского рынка. Он пробыл здесь уже шесть дней и советовал нам остаться у него на ночлег, так как нам не удалось бы дойти до Умм-эль-Бинни засветло. Торговец платил по три динара за сотню рыбин независимо от их размера и покупал их тысячами. В последние дни, по его словам, количество рыбы резко упало. Рыбу отправляли в балямах на сушу, где уже ждали грузовики, отвозившие обложенную льдом рыбу в Багдад. Мы заночевали рядом с навесом торговца на груде тростника, которая отделяла нас от воды. Отчаянно кусались комары; так как было холодно, я смог спрятаться под одеяла. Другие группы людей, направлявшиеся на озеро Умм-эль-Бинни, расположились вокруг нас, усевшись у костров и распевая песни до поздней ночи. В темноте прошли еще три баляма, и торговец проверил груз при свете тростниковых факелов.

Утром у нас ушло еще три часа на то, чтобы добраться до Умм-эль-Бинни. Озеро оказалось около Двух миль в длину и полторы мили в ширину. Оно было окружено почти непроходимыми зарослями тростника и посещалось, видимо, очень редко. «Дикари» располагались в устье проделанного лодками прохода на площадках из примятого тростника. На солнце сушились запасные сети, каждую площадку охраняли один-два мальчика. Лодки «дикарей», числом около пятнадцати, были на озере, и мы направились к ним, чтобы понаблюдать. Рыбаки все время вылезали из лодок в воду и залезали обратно. Большинство из них скинули рубахи и работали обнаженными. Используя неводы диаметром примерно в сорок ярдов, они вытаскивали большие уловы усача, в основном бинни (Barbus sharpeyi), весом в среднем по четыре фунта. Одни седой старик уверял нас, что его лодка пришла на озеро первой. Он сказал:

— Я всю жизнь рыбачу, но такого никогда не видел. В первый завод невода мы выловили девятьсот штук. Я боялся, что вся эта рыба не уместится в лодке. Сейчас рыбы уже меньше.

Сотни две лодок, принадлежащих фартусам, шаганба, ферайгатам и аль бу-мухаммед, небольшими группами были разбросаны по краям озера. В каждой лодке было по два человека: один греб, а второй стоял на носу и непрерывно бил острогой, целясь в гущу водорослей. Обычно маданы считают, что им повезло, если удалось поймать дюжину рыб за день (без применения датуры). А сейчас они добывали по одной рыбине через три-четыре удара. Это были в основном катаны (Barbus xanthoptems), другая разновидность усача.

Мы присоединились к группе фартусов. Возбужденные удачным ловом, они с силой вгоняли свои остроги в воду и сбрасывали блестящую на солнце рыбу в лодку.

— Тут не промахнешься! — кричали они. — Они просто вповалку лежат!

Рыбаки некоторое время били рыбу на одном месте, их лодки сближались тесной группой. Затем они решали, что в другом месте лов будет лучше, и устремлялись туда; стоящие на носу ловцы с острогой поторапливали гребцов. Когда лодки «дикарей» оказывались недалеко от них, фартусы отходили от края озера и с криками устремлялись на них, проводя лодки над их сетями И убивая острогой рыб прямо в сетях. «Дикари» отвечали им бранью, а маданы смеялись и дразнили их. Кто-то из «дикарей», видимо, пожаловался Маджиду, и тот через два дня закрыл озеро для маданов, разрешив лов только «дикарям».

Из Сайгала мы продолжали идти на тарраде и остановились на несколько дней у Джасима в Авайдийе. Обычно в это время года во всем районе между западной окраиной озер и Эль-Гаррафом вода стоит по меньшей мере на четыре фута, но в 1955 году нам пришлось из-за засухи идти к югу почти до Евфрата, чтобы найти за пределами озерного края достаточно глубокие места даже для таррады.