Подобно локомотиву, несущемуся без тормозов, охота на «кротов» набирала свои обороты, пока полностью не сошла с рельсов, чего и следовало ожидать.

«Война перебежчиков», конфликт по поводу Голицына и Носенко — центральное событие в охоте на «кротов», расколовшее Управление на два лагеря, шрамы от которого пришлось залечивать еще не одно десятилетие.

Нанесенный ущерб был настолько велик, что Управление даже согласилось на принятие конгрессом закона о выплате компенсаций жертвам охоты на «кротов», хотя само не выступило с инициативой попытаться исправить совершенные им ошибки. Но выплаты Карлоу, Гарблеру и Ковичу, сколь значительными они ни были, не компенсировали ущерба, нанесенного этим лицам и десяткам других лояльных сотрудников, которые и по сей день не подозревают, что стали жертвами.

Подобно змее, пожирающей свой хвост, в итоге охотники на «кротов» пожрали друг друга. Охота на «кротов» перекинулась на ее участников и привела к тому, что обвинение пало на начальника советского отдела, шефа контрразведки и директора ЦРУ. Дэвид Мэрфи, Джеймс Энглтон и Уильям Колби — всех коснулся перст подозрения. Операции советского отдела фактически были свернуты.

Самое смешное, что прямым следствием охоты на «кротов» явилось сокращение отдела контрразведки ЦРУ, его размеры, влияние и эффективность значительно снизились. Когда в 1973 году Уильям Колби стал директором ЦРУ, он был справедливо убежден в том, что Энглтон стал разрушительной силой в Управлении. Уверенность контрразведки в том, что все советские перебежчики или добровольцы являлись подставой, а в само Управление глубоко проникли «кроты», заморозила все операции ЦРУ против Советского Союза в различных районах мира. Решив изменить создавшееся положение и ловкостью добиться устранения Энглтона из Управления, Колби демонтировал его империю, части которой уже никогда не были вновь собраны воедино[270]. «Контрразведка, — сказал Сэм Папич, — так и не была восстановлена».

С присущим ему чрезмерным усердием Энглтон преуспел в уничтожении всего созданного им. Мир контрразведки очень похож на пещеру, столь глубокую и темную, что фактически невозможно заглянуть во все ее расщелины. Но основная задача контрразведки ЦРУ состоит в том, чтобы предотвращать проникновения в Управление и способствовать обнаружению иностранных шпионов.

Хотя работу контрразведки трудно измерить именно потому, что она ведется тайно, одним из приемлемых критериев может служить количество дел о шпионаже, всплывающих на поверхность в какой-то данный период. А быстрое увеличение количества дел о шпионаже в середине 80-х годов — от Эдварда Ли Говарда в ЦРУ и Рональда Пелтона в АНБ до Джона Уокера-младшего и его сообщников в ВМС, Ричарда Миллера в ФБР и Клайда Ли Конрада в армии США — дает основание

полагать, что с контрразведкой в США что-то неладно.

Действительно* не одно официальное расследование пришло к подобному выводу. В 1988 году подкомитет комитета по разведке палаты представителей провел расследование по национальным ведомствам контрразведки. Подкомитет обрушил шквал критики на действия ЦРУ в деле Эдварда Ли Говарда, первого сотрудника Управления, перешедшего на сторону Советского Союза. В своем докладе комитет палаты представителей назвал это дело «одной из наиболее серьезных потерь в истории разведки США»[271].

Он содержал выдержки из секретных свидетельских показаний Гарднера («Гэса») Хатауэя, тогдашнего шефа контрразведки ЦРУ, который впервые признал, что «то, что сделал Говард, имело для нас разрушительные последствия», и что Говард раскрыл русским «некоторые из наиболее важных операций, которые мы когда-либо проводили в Советском Союзе». Хатауэй также признал, что в деле Говарда «Управление действовало не должным образом»[272]. Проанализировав проблемы контрразведки, с которыми столкнулись США, комитет палаты представителей пришел к выводу: «…что-то в корне неправильно»[273].

В том же году в отчете конференции представителей сената и палаты представителей отмечались «существенные недостатки» в аппарате национальной безопасности. Разведывательное сообщество было названо в нем «слабо организованным, укомплектованным, обученным и оснащенным, чтобы противостоять постоянным контрразведывательным вызовам»[274].

В 1985 году вскрылось так много дел о шпионаже, что он получил название «Год шпиона». Сразу же вслед за этими делами и переходом и возвращением в СССР сотрудника КГБ Виталия Юрченко директор ЦРУ Уильям Уэбстер полностью реорганизовал отдел контрразведки Управления, заменив его новым центром контрразведки, понизив ранг его начальника до уровня помощника заместителя директора по операциям по вопросам контрразведки. Еще предстояло посмотреть, не были ли все эти изменения лишь некой бюрократической уловкой.

«Скотти» Майлер, бывший заместитель Энглтона, сокрушался, что вслед за отставкой Энглтона и его собственным уходом из ЦРУ контрразведке, по его мнению, пришел конец. Но Майлер, который не один год входил в состав группы специальных расследований и занимался поиском «кротов» (правда, так ни одного и не обнаружил, за исключением, быть может, лишь Игоря Орлова), понимал, что контрразведка — не точная наука. Он любил цитировать замечание бывшего директора ЦРУ по планированию: «Десмонд Фитцджеральд однажды сказал, что контрразведка — это не что иное, как пара парней в лаборатории, исследующих цыплячьи внутренности».

В конечном счете Энглтон сам себя уничтожил. Он заворожил нескольких директоров ЦРУ, последовательно сменявших друг друга на этом посту, и здесь уместна аналогия с «Волшебником Изумрудного города». Но когда Управление оказалось в затруднительном положении, он более не мог пользоваться своим особым даром.

Как охарактеризовал это Джон Денли Уокер, бывший начальник резидентуры, столкнувшийся с ним в Израиле, «Энглтон стал похож на паука-короля, он никогда не знал, что было в сетях паутины. Колби был довольно близок к истине».

Дэвид Бли, один из преемников Энглтона на посту начальника контрразведки, понял проблему очень хорошо. Он возглавлял отдел в течение семи лет. «В контрразведке, — сказал он, — мы все параноики. Если бы мы ими не были, мы не смогли бы делать нашу работу».

Другой бывший шеф контрразведки ЦРУ, не пожелавший назвать своего имени, удивительно откровенно высказался о подстерегающих опасностях. «Подобно скандинавскому витязю ты неистово уходишь в эту работу. Совершенно теряешь ориентацию. С ума сходишь. Повсюду ищешь шпионов». Может быть, неплохая идея, добавил он, ограничить срок пребывания на должности начальника контрразведки ЦРУ до одного года.

Глубоко засевшая уверенность Энглтона в том, что после Анатолия Голицына все советские добровольные информаторы или перебежчики были подставой, изживалась с трудом даже после ухода самого Энглтона. Некоторые бывшие сотрудники ЦРУ утверждают, что Управление быстро избавилось от этой точки зрения.

Но в 1976 году, спустя два года после ухода Энглтона, Адольф Толкачев, советский научный сотрудник, работавший в обла и авиационной технологии «Стеле», стал оставлять записки в машинах американских дипломатов вблизи посольства США в Москве. Толкачев, опасаясь наружного наблюдения КГБ, сам не отваживался приблизиться к зданию посольства. Московская резидентура ЦРУ сообщила об этих подходах в Лэнгли.

Трижды, как можно судить, ЦРУ отворачивалось от Толкачева из опасения, что тот может оказаться подставой. Наконец Управление решило воспользоваться случаем и начало принимать материалы от советского научного сотрудника в военной области. На протяжении почти десяти лет Толкачев оставался самым ценным агентом ЦРУ в Советском Союзе, его существование являлось тщательно охраняемой тайной. Из-за своей первоначальной подозрительности Управление чуть было не потеряло его богатый улов советских секретов. В конечном итоге Толкачева схватили, почти наверняка он был выдан Эдвардом Ли Говардом[275].