Уже уходя вместе с Сельмаром Мичелини, участники налета сняли часы с рук сыновей бывшего министра.

Сама история похищений Эктора Гутьерреса Руиса и Сельмара Мичелини, воссозданная на основании рассказов их жен, детей и посторонних свидетелей, ясно показывает, что аргентинские левые радикалы к событиям на улицах Посадас и Коррьентес никак не причастны. В противном случае они, конечно, постарались бы действовать скрытно.

Против версии о причастности «левых экстремистов» к налету на жилища видных уругвайских эмигрантов говорят также следующие соображения, изложенные Карлосом Кихано в газете «Эксельсиор». Похитители, замечает он, всячески подчеркивали во время операции свой воинствующий антикоммунизм. Но если это были члены «Революционной народной армии», зачем они так поступали? В надежде сойти за агентов полиции и, таким образом, взвалить на них ответственность за содеянное? Но стоило ли тратить столько усилий, чтобы 72 часа спустя оставить возле трупов, брошенных в пикап, признание в совершенном убийстве?

Кихано близко подходит к истине, когда утверждает, что преступления такого рода — результат «пактов между репрессивными органами различных стран». Уругвайский публицист не знал тогда лишь названия организации, возникшей на основании этих пактов, — «Операция Кондор».

Здесь уместно привести также цитату из сделанного в мае 1976 г. заявления Роднея Арисменди: «Убийства Сельмара Мичелини и Эктора Гутьерреса Руиса, равно как и другие им подобные преступления, повторяют в систематической форме то, что случилось в декабре 1974 года в Париже, когда там был застрелен полковник Рамон Трабаль»{22}.

Пройдет несколько лет. В мае 1981 г. о «зловещем соучастии репрессивных аппаратов юга. Латинской Америки» в убийстве Мичелини и Гутьерреса Руиса напишет информационный бюллетень Компартии Уругвая.

И наконец, чуть позднее, в июле того же 1981 г., член ЦК Компартии Уругвая Нико Шварц на страницах мексиканской газеты «Диа» прямо укажет на «Кондор» как на виновника смерти двух бывших парламентариев{23}.

Очень мало известно о том крестном пути, что выпал на долю двух видных политических деятелей с момента похищения.

Известно, что их увезли за город, держали взаперти вместе с супругами Витлав-Барредо, подвергли зверским пыткам.

Заключение судебно-медицинского эксперта гласит:

«Все четверо убиты в четверг 20 мая. Тела имеют следы пыток: ожоги, ушибы». Барредо и Гутьеррес Руис были застрелены выстрелом в глаз, Витлав и Мичелини — выстрелом в затылок.

Найти убийц было бы, наверное, не так уж сложно — они оставили многочисленные отпечатки пальцев, когда мародерствовали в отеле «Либерти» и в доме на улице Посадас: ведь там они хватали то одну, то другую вещь, жадно ее рассматривали, выбирая, что поценнее. Предметов, к которым прикасались налетчики, родственники похищенных не трогали, ожидая прихода следователей. Но те не явились. Ни восемнадцатого. Ни на следующий день. Ни даже после известия о насильственной смерти Мичелини и Гутьерреса Руиса.

Да, найти убийц было бы, наверное, не так уж сложно. Тем более что у аргентинской полиции имеются отпечатки пальцев всех проживающих в стране — и местных, и иностранцев. Создается, однако, впечатление, что преступников попросту не искали.

Похоронили Мичелини и Гутьерреса Руиса в Монтевидео. Тысячи людей пришли проводить их в последний путь. Известный уругвайский поэт и прозаик Марио Бенедетти написал поэму, посвященную Мичелини, и назвал ее «Сельмар».

В ней есть такие строки:

В политической истории Боливии насчитывается чуть ли не 200 государственных переворотов. А независимое существование этой республики немногим превышает полтора столетия. Так что ее можно смело назвать самой неспокойной из стран Южной Америки. Президентский дворец в Ла-Пасе горел многократно во время этих неурядиц, почему за ним и закрепилось название «Кемадо» — «Сожженный».

К началу 70-х годов обстановка в стране вновь накалилась. Речь шла не просто о борьбе за власть тех или иных честолюбивых личностей. В стране нарастала борьба между прогрессивными и реакционными силами. Народ требовал демократических преобразований. Причем и в армии, особенно среди молодых офицеров, росло стремление избавить родину от отсталости и от хищнической «опеки» американского империализма — стремление, смыкавшееся с антиимпериалистическими настроениями основной массы населения. Наряду с этим в вооруженных силах по-прежнему была сильна группировка, которая стояла на реакционных, проимпериалистических позициях.

Осенью 1970 г. над страной нависла угроза правого переворота. В начале октября генерал Р. Миранда, командующий сухопутными силами, стремившийся к установлению открыто реакционной диктатуры, поднял мятеж. Тогдашний президент республики Овандо Кандиа заявил о передаче власти военной хунте. Однако она просуществовала недолго — менее суток. В стране началась всеобщая забастовка. В столицу стали стекаться вооруженные отряды рабочих и крестьян. Под влиянием всех этих обстоятельств генерал Хуан Хосе Торрес, вокруг которого сплотились левые силы, принял решение совершить своего рода «контрпереворот». 7 октября он взял власть в свои руки, опираясь на поддержку профсоюзов, левых политических организаций, студенчества, патриотически настроенной части вооруженных сил.

Кто же был этот человек, вставший во главе прогрессивного правительства?

Хуан Хосе Торрес родился 5 марта 1920 г. в городе Кочабамба в малоимущей семье мелкого чиновника налогового управления. Осиротел в 14 лет — его отец погиб во время войны с Парагваем. Семье жилось трудно — осталось шестеро сирот.

В 1937 г. поступил в столичное военное училище. Спустя много лет, с неодобрением говоря о том, как в будущих офицерах воспитывают дух кастовости, исключительности, высокомерия, он вспоминал одно из первых своих впечатлений от новой тогда для него военной среды. Однажды в воскресенье, когда курсанты получили разрешение на выход в город, кто-то из них был остановлен дежурным офицером: «Что это? У вас под мышкой пакет? Но это же противоречит уставу! Кабальеро кадет не имеет права таскать с собой какие-то там пакеты!»

Впрочем, неодобрительное отношение к некоторым сторонам армейской жизни никак не сказывалось на его карьере кадрового офицера. В 46 лет он стал генералом. В последующие годы ему доводилось занимать не только крупные военные посты, но и гражданские — посла, министра. В 1967 г. он был назначен начальником генерального штаба. В 1969-м — командующим вооруженными силами.

Но в июле 1970 г. с этого поста его сместили — под давлением правого крыла армии. Реакции к этому времени уже стало окончательно ясно, что Торрес выступает за проведение социально-экономических преобразований, что он твердо стоит на националистических позициях. (Заметим, кстати, что на Совещании коммунистических и рабочих партий стран Латинской Америки и Карибского бассейна, проведенном в 1975 г. в Гаване, отмечались сложность и разнородность проявлений национализма в странах региона. В Декларации Совещания указывалось, в частности, на необходимость разграничения реакционных течений национализма и течений, содержащих антиимпериалистическую направленность{24}.)

Возглавив после «контрпереворота» лево-националистическое, антиимпериалистическое правительство, Торрес выступил с программой преобразований, поддержанной Компартией Боливии и другими левыми силами.