— Как это удивительно! Ваше лицо мне так знакомо… А куда же вы дальше?

Билет Деникина был до Ростова, но официальный пропуск, выданный штабом польской дивизии в Быхове, упоминал как конечный пункт назначения Тифлис, Деникин-Домбровский счел, что ему целесообразнее утверждать, будто он едет до Тифлиса.

— Как удачно! Я туда же. У нас будет время выяснить, где же мы виделись!

Наконец, остановка в Ростове-на-Дону. Все вышли. Те, кто ехал до Тифлиса, должны были взять новый билет и перейти на другую платформу.

Услужливый поручик предложил поляку:

— Я все возьму на себя и займу нам места. Я уже четвертый раз еду этим путем и мне легче будет все уладить, чем вам.

Деникин обменялся взглядами с подпоручиком и его ординарцем и отклонил предложение:

— Нет, спасибо. Я должен признаться, что ни я, ни мои двое друзей не имеют намерения ехать в Тифлис. Кроме того, наша встреча в Румынии кажется мне вполне вероятной. Я даже уверен, что мы там сражались вместе.

Генерал отошел. «Подпоручик» сжал руку озадаченному поручику.

— Да, мой дорогой, это ваш главнокомандующий, генерал Деникин. Позвольте мне также представиться, я генерал Романовский, а мой «ординарец» — генерал Марков.

Красный от смущения, поручик смог лишь вымолвить:

— Ваше превосходительство… Извините меня, Ваше превосходительство…

Марков подбросил монетку в воздух и вновь поймал ее.

— Спасибо за чаевые! Я ее сохраню, это будет моим амулетом.

В Ростове большевистское восстание было подавлено казаками. Обстановка была тяжелая и тревожная. Марков решил провести сутки в кругу своей семьи, прежде чем присоединиться к своим друзьям в Новочеркасске. От Корнилова пока не было никаких новостей.

19 ноября (2 декабря) поздно вечером начальник тюрьмы в Быхове сообщил георгиевцам, что он получил приказ освободить генерала Корнилова. В полночь солдаты выстроились по обеим сторонам решетки. Появился Корнилов. Он поблагодарил своих тюремщиков за прекрасное выполнение своего долга и раздал им две тысячи рублей. Солдаты закричали хором: «Ура!». Два офицера Георгиевского полка, капитан Попов и прапорщик Гришин, попросили дозволения присоединиться к текинцам.

В час ночи обитатели Быхова были разбужены стуком множества кованых подков по замерзшей мостовой.

Комендант тюрьмы Быхова исполнил последний приказ Корнилова — отослал оставленную им телеграмму: «Верховному главнокомандующему Духонину.

Я информирую Вас, что покидаю Быхов и отправляюсь на Дон, чтобы там продолжать — пусть даже простым солдатом — беспощадную борьбу против предателей Родины».

По приказу Духонина 4-й эскадрон Георгиевского полка покинул Могилев и присоединился к текинцам. Им командовал полковник Кюгельген, назначенный Ставкой по провианту и лазарету. Он явно не одобрял всего этого предприятия. Утром стало очевидно, что четыреста пятьдесят кавалеристов отправились в путь без врача, без перевязочного материала и медикаментов, что не хватает продовольствия. Что касается подробных карт местности, по которой шел отряд, то Кюгельген признался, что он их «забыл». Шли по компасу в юго-восточном направлении, останавливаясь в деревнях, чтобы закупить фураж и продукты. После шести дней форсированного марша отряд отошел от Могилева лишь на 350 километров. Снег, холод, голод взяли верх над первоначальным энтузиазмом. При первой же встрече с большевиками, при первых выстрелах отряд разбежался. Корнилов только чудом спасся от гибели: его лошадь, смертельно раненная, несла его еще какое-то время и упала тогда, когда красные были уже далеко позади. Потребовалось несколько часов, чтобы вновь собрать людей и лошадей. Сотня верховых оказалась в руках врага. Остальные, замерзшие, упавшие духом, находившиеся на пределе сил, послали своего парламентера к Корнилову. Неловко выговаривая слова, он объяснил:

— Мы сделали все, что было в наших силах. Мы ничего не можем больше сделать. Теперь вся Россия принадлежит большевикам. Мои друзья намерены сдаться, это единственное, что нам остается.

— Что же, прекрасно, сдавайтесь, но прежде убейте меня. Я предпочитаю умереть от вашей руки, чем от руки красных.

В ответ изнуренные, вконец измученные люди молча сели на коней и поехали дальше. Но Корнилов начал отдавать себе отчет в том, что больше так продолжаться не может. Он объявил, что освобождает солдат от клятвы верности и просит их разделиться на группы и присоединиться к нему в Новочеркасске. Дальше он пойдет один.

Пленные текинцы 3 (16) декабря проезжали под охраной станцию Конотоп. Один из них, высунувшись в окно вагона, увидел старого хромого крестьянина, одетого в бесцветный тулуп и валенки. Оборванец обратился к нему:

— Здравствуй, товарищ! Ты не видел Гришина?

— Но он в этом вагоне, Ваше Вы… товарищ!

— Хорошо, хорошо.

Охранники, озадаченные, тоже выглянули в окно.

— Мой Бог! Это он! Это Корнилов.

Ему в ответ раздался, правда, несколько натянутый, смех текинца.

— Вы шутите!.. Это… отец моего молочного брата.

Старый крестьянин с паспортом на имя румынского эмигранта Марьяна Иванова 6 (19) декабря прибыл в Новочеркасск и вновь принял свой истинный облик. Генерал Лукомский, не испытав в дороге никаких приключений, также присоединился к своим товарищам по Быховской тюрьме.

Глава XIV

ДОБРОВОЛЬЦЫ

Территория Донской области простиралась по обеим сторонам реки на 144.000 квадратных километров — от Саратовской и Воронежской губерний на севере до Азовского моря — на юге. Слово «казак» пришло из татарского языка, ему не менее двенадцати веков.

Первоначально так назывались кочующие племена, большей частью славянского происхождения. В зависимости от обстоятельств они заключали союз то с монголами, то с поляками или шведами, пока наконец не признали права русского царя. Во времена Ивана Грозного казак Ермак Тимофеевич со своим войском завоевал Сибирь. К концу XVIII века казаки отказались от кочевой жизни и по мере присоединения новых земель расселялись вдоль границы, которую и взялись защищать и расширять, получая в собственность завоеванные территории. В обмен на привилегии при уплате налогов и относительную внутреннюю независимость они были обязаны являться на военную службу по первому же зову царя.

Став наиболее верными сторонниками режима, они активно участвовали в подавлении революции 1905–1907 годов. В 1914 году одиннадцать казачьих областей Европы и Азии (Дон, Кубань, Терек, Астрахань, Урал, Оренбург, Сибирь, Семиреченск, Амур, Уссурийск и Забайкалье) поставили русской армии шестьдесят конных дивизий, полностью экипированных лошадьми, униформой и холодным оружием.

Казаками управляли атаманы, выбранные кругом — местным парламентом. Население Дона не было однородным. К крестьянам-переселенцам, у которых земля находилась в долгосрочной аренде, присоединились, как только начала развиваться промышленность, рабочие соседних областей и коммерсанты еврейского происхождения. В 1917 году на Дону проживало 4 миллиона человек, из них: 46 % — исконные казаки, 48 % — крестьяне и 6 % — «переселившиеся пролетарии» и торговцы. Эти категории населения проявляли друг к другу терпимость, но особо теплых чувств друг к другу не питали.

С переходом власти к Временному правительству между ними и казаками возникло взаимное недоверие. Когда Брусилова сняли с поста Верховного главнокомандующего, казаки поспешили выбрать своим атаманом Каледина, командующего 13-й армией и одного из самых популярных казаков Дона. Керенский, тогда военный министр, был этим чрезвычайно раздосадован и, придя к власти и став министром-председателем, обвинил Каледина в участии в Корниловском заговоре и отдал приказ об его аресте. Круг Дона возмутился, и Керенский вынужден был отступить и публично принести атаману свои извинения. Большевистский переворот отнюдь не способствовал улучшению отношений казаков к центральной власти, и вполне логично, что Алексеев обратил свои взоры к Новочеркасску, столице Дона, где «правил» его друг Каледин. Надеясь перевести сюда центр созданной им тайной организации «Борьба за Россию», Алексеев приехал в Новочеркасск 15 ноября, в сопровождении лишь адъютанта капитана кавалерии Шапрон дю Ларре. Однако Алексеева ждало разочарование. Власть Каледина оказалась довольно ограниченной, но главное — у его подчиненных изменились настроения.