— Завтра открывается парламент. И тогда новость могут объявить с минуты на минуту. По моим подсчетам, наша прибыль в этом деле составит полмиллиона. Обидно, если все сведется к нулю.

— Никому не будет так обидно, как мне, — Энджелл отправил в рот кусок несдобренного маслом бифштекса. — Но обращаться непосредственно к клиенту, минуя его стряпчего, — это вопиющее нарушение норм поведения.

— Я не узнаю вас, Уилфред. Вы ничего не едите. Куда девался ваш цветущий вид?

— Я чувствую себя отлично, Фрэнсис. Никогда лучше не чувствовал. Но у меня лишний вес. Я просто сел на диету.

— Хотите угодить жене?

— Нет, самому себе.

Некоторое время они ели молча. Чисто выбритый, выхоленный до предела, худощаво-подтянутый Фрэнсис Хоун. Профиль, как на римских монетах.

— Можно лишь сожалеть.

— О чем?

— О том, что мы ставим под угрозу соглашение с Воспером ради какого-то незначительного соображения этики. Вы недальновидны, в чем вас никак нельзя было обвинить полгода назад.

— Печально, Фрэнсис, что у вас создалось впечатление, будто я могу когда-либо поступиться соображениями этики.

— Что вы, дорогой друг, вы меня не так поняли. Я просто пытаюсь указать вам на нечто, что, по моему мнению, свидетельствует о недостатке дальновидности с вашей стороны и, в свою очередь, приводит к чрезмерной скрупулезности.

— Я вас не понимаю.

— Куда уж яснее. Мы пытаемся протолкнуть выгодную сделку. С этой целью мы — давайте называть вещи своими именами — скрыли от лорда Воспера кое-какие сведения, располагая которыми, он почти наверняка отказался бы от сделки. Но мы тут вполне безупречны. С какой стороны ни посмотри. Он значительно выиграет от нее, хотя выиграл бы больше, если бы отказался. Но коли уж учитывать спорные вопросы этики, то следовало бы делать это пораньше, в самом начале, а не теперь, когда мы рискуем лишиться всего достигнутого!

— В общем вы, конечно, правы. Но… — Энджелл запнулся. — Одним словом, вы хотите сказать, никто никогда не догадается, что мы располагали фактами о болезни Флоры Воспер. А также фактами о планах предполагаемого строительства. А если кто и узнает, то стряпчий не обязан обнародовать факты, могущие повредить его делу. Но в таком случае все — точнее говоря, все в конторе Холлиса — будут знать, что я нарушил правила, обратившись сейчас непосредственно к лорду Восперу.

— Неужели вы столь дорожите мнением конторы «Холлис и Холлис»?

— Я дорожу своей репутацией стряпчего.

— Вы ее ставите выше той высокой прибыли, которой рискуете?

Энджелл нервным движением поправил свой ставший свободным жилет.

— Кое-что позволительно, Фрэнсис. А кое-что нет.

Хоун кивнул.

— Вы единственный человек, лично знакомый с Воспером, иначе я послал бы кого-нибудь другого. А если пошлю кого-то другого, вы согласитесь его сопровождать?

— С тем чтобы встретиться с Воспером?

— Необязательно. Если поедет Симон Порчугал, он может посетить его один, а вы останетесь в Женеве.

— Какова же тогда цель моей поездки?

— Порчугалу все известно о сделке, но если Воспер начнет колебаться по какому-то юридическому вопросу, Порчугал бессилен. Тогда он может сказать Восперу, что вы в Женеве, и прибегнуть к вашей помощи — дабы убедить Воспера, чтобы тот сделал это сам. Это успокоит вашу совесть?

— Нет. Видите ли, я все равно обязан сообщить Восперу, что ему следует проконсультироваться со своим стряпчим.

— Но если Порчугал поедет и у него возникнут какие-то юридические затруднения, он-то будет иметь право проконсультироваться с вами, раз вы окажетесь в Женеве?

— Без сомнения. Он может проконсультироваться со мной по любому вопросу, какому сочтет нужным.

— В таком случае поезжайте.

С минуту они созерцали друг друга, затем Энджелл взял еще один крекер и еще один ломтик сыра. Еда в малых количествах дарила особое наслаждение, что до некоторой степени компенсировало лишения, вызванные диетой.

— Когда?

— Завтра утром, если Холлис к тому времени ничего не получит.

— Я согласен ехать только в качестве юридического консультанта Симона Порчугала. Разговаривать с Воспером будет он сам.

— Я уговорю его поехать.

Энджелл высказал свое мнение и перечислил возможные последствия. Его не беспокоило, что по приезде в Женеву его строго профессиональная позиция может быть поколеблена. Но он знал, что сэр Фрэнсис Хоун надеется на некоторые уступки с его стороны, если возникнет необходимость.

Правда, всегда можно надеяться, что такая необходимость не возникнет.

— Вы надолго уезжаете? — спросила Перл.

— Если вылечу завтра днем, то наверняка вернусь в четверг вечером. Все зависит от того, когда я закончу дела.

— Это все те же дела, что в марте, когда мы познакомились?

— Нечто подобное, дорогая. Нечто подобное. Какая на вас красивая юбка.

— Вам нравится? А я боялась, она покажется вам слишком короткой.

— Пожалуй, действительно несколько коротковата.

— Вы позвоните, если не приедете в четверг?

— Из Швейцарии? Неоправданный расход. Вы не боитесь оставаться в доме одна?

— Господи, конечно, нет. В центре-то Лондона.

— В центре Лондона может быть куда опасней, чем в глухой провинции.

— Это всего на одну ночь. А как я узнаю, приедете ли вы в четверг?

— Пожалуй, я дам телеграмму. Если не получите телеграммы, ждите меня к ужину. У вас какие-то необыкновенно длинные чулки.

— Колготы.

— Похоже, что они нигде не кончаются.

— Нет, Уилфред, кончаются. Собрать чемодан?

— Да, пожалуйста. Одну пижаму и рубашку на смену. Я не поспею на аукцион у Кристи в четверг. Но я уже сделал заявку на Каналетто. Пять тысяч. Вы можете…

— Господи! А не слишком ли дорого? Я думала…

— Заявку я сделал от имени Фрэнсиса Хоуна сегодня по пути домой. Я собирался участвовать в аукционе по его поручению. Вы можете пойти, а потом расскажете, какие еще были заявки.

— Хорошо. У вас есть каталог?

— На моем столе. Старайтесь не смотреть в глаза аукционисту. Известны случаи, когда люди покупали вещи под влиянием минуты.

— Я тоже слышала, но не верила, что это правда.

Уилфред следил за каждым ее движением.

— Знаете, это будет первая ночь, которую мы проведем порознь.

— Вот как? Пожалуй. Но мы ведь совсем недавно женаты.

— Достаточно давно, чтобы сделать кое-какие выводы. Перл, вы не жалеете, что вышли за меня замуж?

Она вздрогнула.

— Почему я должна жалеть?

— Я порой задумываюсь. Ведь вы настолько моложе меня.

— А вы жалеете об этом?

Уилфред сдвинул назад волосы и промокнул платком лоб.

— Я не то хотел сказать. Конечно, не жалею. Семейная жизнь значительно расширила мое эстетическое восприятие. Чего я совсем не ожидал.

— Почему совсем не ожидали?

— Потому что много лет считал эстетическое восприятие понятием чисто духовным.

— Уж не хотите ли вы сказать, что за все эти годы ни разу не взглянули на женщину?

Временами ее прямолинейность коробила его.

— Отчего же, порой случалось. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Я спросил, не жалеете ли вы, что вышли за меня замуж?

За две недели в нем произошла какая-то перемена. Он, казалось, стал менее настороженным, менее высокомерным, чуточку менее уверенным в себе. И это проявление самоуничижения тоже было не в его характере. Она подошла и положила руку ему на плечо.

— Как я могу жалеть? Как…

Он перебирал пальцами подол ее юбки.

— Приятная материя. Шелк? Совсем в этом не разбираюсь. Все равно очень красиво. Тот самолет…

— Какой самолет?

— Тот, на котором мы летели в Женеву в марте. Мы ему многим обязаны.

Она хотела отойти, но он обнял ее ногу повыше колена.

— Уилфред…

— Да?

— Мне надо собирать чемодан. Уилфред, вы так никогда и не сказали, отчего выбрали ночной рейс? Спешили?

— Спешил? Пожалуй, действительно спешил. На то были причины.