– Нежен как всегда, – я ухватил гнедого за губу и он отвернул от меня голову, выкатив выразительный глаз.

Дел поймала свою лошадь – вялого, скучного крапчатого мерина с драным хвостом и темпераментом старой девы, которая считает, что все еще успешно изображает застенчивость – и посмотрела на меня.

– Сколько осталось до Харкихала?

– К вечеру доедем, – ладонью я прикрыл глаза от солнца и прищурившись посмотрел на Южное небо. Оно текло среди слоев горячего воздуха.

– Конечно мы теряем время с этой идиотской лошадью.

– Тогда седлай его и поехали.

– Это просьба поторопиться? – я подвел жеребца к валявшемуся на песке седлу. – Север никуда не убежит, Дел… он останется там, где и находился уже много лет.

Она вскочила на мерина, поправила волнистые складки белого бурнуса, обернувшегося вокруг стройной ноги.

– Я уехала оттуда шесть месяцев назад.

– Не совсем шесть, – поправил я. – Сначала мы с тобой бродили по пустыне, потом были в плену и это по меньшей мере месяцев девять, – я ухмыльнулся, в ответ на ее хмурый взгляд из-под выгоревших бровей. – Но даже если поездка займет у нас пять лет и еще половину от этого, Север никуда не убежит.

– У тебя провалы в памяти, Песчаный Тигр, – резко и холодно сообщила Дел. От неожиданности я перестал седлать жеребца, повернулся и посмотрел на нее. – Осталось только два месяца до того, как истечет год, который дали Терону на поиски, потом они пошлют другого танцора меча, чтобы получить у меня долг крови.

Такой истории я бы не обрадовался даже если бы она случилась не с Дел, а с кем-то другим. Дел попала в серьезный переплет. Если за определенное время она не вернется на Север, чтобы предстать перед судом за кровный долг, обязанность убить ее ляжет на одного или несколько человек. Кто будет убийца – Северянин, Южанин, танцор меча, солдат, бандит

– не имеет значения. Ему выплатят награду за получение кровного долга. Ан-кайдин, ее учитель, убитый ею, должен быть отомщен.

На Дел лежала вина крови. Она признавалась в содеянном и не отрицала своей ответственности. В глазах Северных ан-кайдин и их учеников, истойя и ан-истойя, этим она сама выносила себе приговор.

Аиды, все складывалось так, что даже я соглашался со справедливостью кары.

Но прежде чем добраться до нее, им придется убить меня.

2

Нет ничего прекраснее заката в пустыне. Я не мастер расписывать словами пейзажи, но часто вечерами, любуясь этим зрелищем, я мечтал научиться красиво говорить. Есть что-то очень достойное и умиротворенное в том, как солнце скользит вниз, скрываясь за сияющим острием горизонта и заставляя охровую и янтарную пустыню пылать великолепием всех оттенков медного, ярко-желтого, шафранового и киновари. Пустыня превращается в рай для красок, в ней собирается вся палитра богов, которая сильно отличается от той палитры, которую знала Дел, мира красок, созданного Бореал.

Закат. Ты сидишь и спокойно размышляешь о вечности мира. Мир существовал до тебя, ты живешь в нем, и он не исчезнет если ты умрешь.

Я остановил гнедого и замер, глядя на запад. Я знал, что моя спутница ощущает тоже, что и я – Дел молчала, не сводя глаз с уходящего за горизонт диска, и также соединилась душой с мировой гармонией и покоем. Нам с Дел не нужно было разговаривать, чтобы понять друг друга. То, что каждый из нас пережил в прошлом, заставило нас замкнуться в себе. Нам пришлось соприкоснуться с силами, выходящими за пределы человеческого контроля, и наше прошлое изменило нас: женщину и меня. Оба мы стали танцорами мечей – смертельно опасными, влюбленными в нашу профессию, до конца преданными ритуалам танца и нашему союзу, хотя до сих пор из-за собственного упрямства и боязни лишиться своей независимости, мы отрицаем, нашу взаимную привязанность. Вместо этого, выдумывая бесконечное количество смешных причин, мы предпочитаем объявлять себя неуязвимыми для обычного набора человеческих желаний, чувств и нужд.

При этом мы давно поняли, что не можем друг без друга, как не можем без танца.

Солнечный свет позолотил лицо Дел. Она откинула капюшон с головы и шелк растекся по плечам, открывая последним лучам волосы и лицо. Дел вся светилась: блеск старого золота мешался с матовым сиянием слоновой кости и белизной льда. В профиль она была безупречна, в анфас – просто изумительна. Я мысленно улыбнулся, подумав о постели, которая ждет нас в Харкихале. О настоящей кровати, а не о песке, на который в лучшем случае брошен чепрак. Нам еще ни разу не приходилось делить настоящую кровать – мы очень долго не могли пересечь Пенджу.

Но теперь смертоносная пустыня осталась позади. Мы выбрались из дюн и песка на сухую, холмистую, заросшую низкорослым кустарником землю, где господство Пенджи кончалось. Мир оживал. Здесь было гораздо прохладнее, чем в раскаленных, слепящих песках, от которых приходилось прятать в тень капюшона слезящиеся глаза.

Под копытами лошадей появилась низкая, пожелтевшая под солнцем поросль. Сквозь спекшуюся корку пробивали себе дорогу травы. Переплетенные ветви остро пахнущего кустарника стелились по земле паутиной, среди них блестели легкие, серебристо-серые иголки колючек. Над этим ковром поднимались кисточки высоких, пыльных трав и яркие огоньки хрупких цветов. Они качались на тонких стебельках, дрожа нежными лепестками, как флажки, до которых долетел порыв ветра.

Здесь в земле уже была вода. Здесь была жизнь. Выжить здесь было легче, чем в безводном море песка, именуемом Пенджа.

Харкихал. Он поднимается из пустыни как изъеденная песком скала, окруженная низкими холмами и серыми кирпичными стенами, чтобы спрятать свой мир от атак капризных самумов, несущихся на Север из Пенджи. На Юге у всех мест, где обитает человек, есть одна общая черта. Города, деревни и даже временные поселения, не говоря уже об оазисах, люди окружают кирпичными или каменными стенами, если поблизости нет скал, чтобы смертоносные песчаные бури, называемые самумами, не могли уничтожить то, что было построено тяжким трудом мужчин, женщин и детей. В Пендже без этого не выжить. Пескам вечно нужны жертвы, они полностью поглощают ничем не защищенные деревни и города, одинаково презирая проклятья и могущественных танзиров, и жалких нищих.

Я видел города, где ленивые обитатели забывали о стенах до того, что те начинали осыпаться. Самум разносил их за несколько часов, а потом ненасытный, все пожирающий ветер разносил дома и постройки. Я видел, как песок забивал колодцы и ключи, а каждая капля воды была у нас в Пендже драгоценностью. Я видел скелеты, обглоданные так, что на них не оставалось ни клочка плоти, и делали это не звери, а ветер, песок, жара. Так могли погибнуть лошадь, собака, коза. Мужчина, женщина, ребенок.

На Юге от людей, зверей, стихий не дождешься жалости. Каждый борется за себя и помощи ждать неоткуда. Никого и никогда не тронут мольбы о снисходительности или милосердии.

Если рядом случайно оказывается бог и слышит эти стоны, он торопливо затыкает уши и проходит мимо.

Дел вздохнула.

– Я думала, что буду возвращаться вместе с братом.

Эти несколько слов сказали очень много. Дел скрывала мысли и чувства как купец монету, выдавая каждую с явной неохотой в самые непредсказуемые моменты. Она неделями ничего не говорила о Джамайле, замкнувшись в вязкую топь своей боли, рожденной безрезультатным поиском.

Пять лет Дел тщательно готовила себя к тому, чтобы найти и освободить младшего брата, украденного налетчиками для продажи Южным работорговцам, которые знали настоящую цену голубых глаз и светлых волос Северян в стране смуглых людей. Пять лет она отдала занятиям с шодо – на языке Севера ан-кайдином – чтобы научиться ритуалам танца мечей, и в конце концов превратила себя в живое оружие с одной единственной целью – спасти Джамайла. Дел понимала, что даже на Севере месть считалась не женским делом, но кроме Делилы не осталось никого, кто мог бы получить кровный долг. Кроме нее никого не волновала смерть нескольких Северян. Налетчики лишили ее и родни, и невинности.