Под эти приятные мысли наши герои и уснули. Их сон не тревожили ни клопы, которых, вопреки всем известным историческим романам, здесь не было, ни страшные лесные разбойники, которые, как раз напротив, вполне могли и быть, но явно не жаждали встречи с несколькими десятками вооруженных латников.

Обильный деревенский завтрак отчасти примирили пришельцев из будущего с местным санитарно-гигиеническим сооружением типа "сортир" на заднем дворе. Так что, в путь они отправились, будучи в полной гармонии с окружающей действительностью. Каковую не могло испортить даже "Доброе утро, благородные сэры!" из уст надменно прошествовавшей мимо них графини.

От Маньи к ним присоединился еще один батюшка, соборовавший здесь усопшего и возвращавшийся теперь домой. Они с отцом Бернаром тут же погрузились в обсуждение своих узко-профессиональных проблем, при этом отчаянно споря и бранясь. И лишь дружная совместная критика некоего отца-эконома, "решившего уморить голодом святую братию", на какое-то время примирила почтенных служителей Божьих.

Дорога, как ни странно, отнюдь не пустовала. Навстречу попадались крестьянские телеги, везущие что-то явно сельскохозяйственное - вот только не спрашивайте у меня, добрые господа, что именно. В университете автора этому точно не учили, да и после его окончания общение с живой природой не выходило у автора этих строк за рамки нескольких грядок с зеленью на приусадебном участке. Один раз кортеж с нашими героями обогнал группу монахов, бредущих в том же направлении. Караван также несколько раз обгоняли группы вооруженных всадников, что вежливо раскланивались, но в разговоры не вступали.

Впрочем, и одиночные всадники были не редкостью. Похоже, дорога действительно безопасна. Один из таких всадников догнал кортеж и подъехал к сэру Томасу. Вполголоса обменявшись несколькими фразами, он вручил ему письмо, раскланялся и умчался в обратном направлении. Разумеется, никто из наших героев не придал этому эпизоду ни малейшего значения. А жаль! Небольшая паранойя избавила бы их от многих последующих неприятностей.

Между тем, меланхолические размышления Евгения Викторовича были прерваны звуками, которых он здесь, ну никак не ожидал услышать! В зимнем, сгущающемся к вечеру морозном воздухе плыли звуки "In a Sentimental Mood" великого Дюка Эллингтона.

Господин Гольдберг обернулся в поисках источника звуков и обнаружил самую обыкновенную деревянную флейту. Вот только находилась она в руках у Капитана! Теперь представьте себе двухметрового громилу, упакованного в сплошной доспех и верхом на звероподобном жеребце. За спиной на ремне болтается огромный меч. Поводья примотаны к луке седла (хороший конь в группе - все равно, что трамвай на рельсах). А в пальцах у громилы флейта и он этими пальцами довольно ловко перебирает! Не можете? И господин Гольдберг бы не смог, если б не вот она - картинка!

А звуки, между тем, плыли, как магнитом притягивая к себе лица спутников. Вот замолчали святые отцы, вот начали оборачиваться ехавшие впереди воины сэра Томаса. Звуки то уходили вверх по ступеням пентатоники, то возвращались вниз, снова вверх, и вновь обрушивались через пониженную третью "блюзовую" ступень глубоко вниз - к шестой, и снова уходили вверх, старательно обходя первую. Ведь первая - это остановка, конец, "поезд дальше не идет". А джаз - это движение, нескончаемые переходы от напряжений к "релаксу", завершающемуся обязательно еще большим напряжением.

Однажды автору этих строк довелось услышать "In a Sentimental Mood" в исполнении Георгия Баранова. Удивительный скрипач сумел передать переходы от напряжения к расслаблению даже не музыкальными фразами, а каждым звуком этой удивительной мелодии. Звуки рождались скрипкой тяжело, тягуче, и сердце на мгновенье замирало в ожидании каждого - случится или нет? Зато, когда новорожденный звук, дрожа и вибрируя, покидал, наконец, смычок и устремлялся вдогонку своим собратьям, удивительное облегчение охватывало слушателей. Опять всего лишь на одно мгновение. Чтобы тут же смениться напряженным ожиданием рождения следующего звука.

А, между тем, Капитан завершил тему и перешел к импровизациям. Чем-то его соло напомнило господину Гольдбергу записи американского саксофониста Вуди Херманна сороковых годов прошлого века. Такой же полный отказ от пентатоники, на которой построена сама тема, и весьма изысканное опевание третьей и седьмой ступеней минора. Но Капитан, Капитан-то откуда этого всего набрался?

А в воздухе, между тем, уже плыли звуки, "Solitude". Затем, конечно же, хит всех времен и народов - гершвиновский "Summer Time". Дальше "Harlem Nocturne" Эрла Хагена, "Autumn Leaves" Джозефа Космы, "Smoke gets in your Eyes" Джерома Керна... В общем-то, музыкальные вкусы Капитана были понятны и не сказать, чтобы очень утонченны. Медленный, тягучий, очень простой, но и очень "свинговый", насколько только это возможно, свинг. Ну и что, что простой! Десятки тысяч любителей джаза двумя руками подписались бы под музыкальным выбором Капитана. Да и господин Гольдберг, пожалуй, тоже.

Но откуда это у него, ни разу в жизни - в отличие от Евгения Викторовича, "мальчика из хорошей еврейской семьи" - не переступавшего порога музыкальной школы?

Между тем, движение в голове их небольшой колонны, похоже, застопорилось. Нет, снова двинулись вперед, лишь две всадницы - графиня и ее камеристка - остались на обочине. Судя по всему, леди Маго решила к ним присоединиться! Ну, все - сейчас небо упадет на землю или случится еще какая-нибудь гадость, вроде мирового потопа. Раз сама пра-пра... правнучка Гуго Капета решила что-то добавить к обычному "Доброе утро, благородные сэры"! Евгений Викторович, не переставая улыбаться, помянул про себя Богоматерь и всех святых до четвертого колена. Ну, Капитан, ну накликал!

Приблизившись вместе с колонной к стоящим на обочине всадницам, почтенный историк вместе с отцом Бернаром потеснились, и всадницы молча заняли образовавшееся место. Господин Гольдберг пробормотал что-то вроде "Рады вас приветствовать, леди, в нашей маленькой компании!", но никакого отклика не получил. Наконец, графиня подняла глаза на Капитана и своим хорошо поставленным голосом известила окружающих:

- Очень необычная музыка. Мне никогда не приходилось такой слышать. Хотя я довольно много путешествую.

Ага, - саркастически подумал господин Гольдберг, - из одного угла сиволапой средневековой Франции, в другой. Много ты в свои, сколько тебе там лет от роду, напутешествовала! Капитан, однако же, и здесь проявил чудеса дипломатической выдержки. Ибо ни словом, ни жестом не выразил, что он думает о малолетней "многоопытной путешественнице". Вместо этого он просто и мягко ответил:

- Это музыка моей родины. (Ну, загнул! - хихикнул про себя господин Гольдберг, - Англо-еврейско-негритянский джаз - музыка его родины!) Ее играют, когда хочется отрешиться от всего и хоть на какое-то время не думать ни о чем, кроме звуков.

- Если бы такую музыку играл какой-нибудь трубадур, я бы признала ее и удивительной, и чарующей. Но в исполнении могучего рыцаря! - Графиня требовательно сверкнула глазами, словно настаивая на немедленном ответе. Причем, желательно, оправдательного свойства. Но тут же не выдержала и продолжила сама. - Разве не музыка сражения должна услаждать слух воина? Разве не являются образцом для каждого, держащего в руке меч, грозные стихи поэта-рыцаря? Леди сжала маленький кулачок и с воодушевлением продекламировала:

Мне пыл сражения милей

Вина и всех земных плодов.

Вот слышен клич: "Вперед! Смелей!"

И ржание, и стук подков.

Вот, кровью истекая,

Зовут своих: "На помощь! К нам!"