А вот другой источник средств на нужды христового воинства ни у кого не вызывал сомнений. Изъятие средств оттуда сопровождалось трогательным единодушием честных христиан. Ведь еще пятьдесят с лишним лет назад Петр Достопочтенный, настоятель из Клюни, написал: "Зачем нам преследовать врагов христианской веры в отдаленных землях, когда неподалеку от нас существуют низкие богохульники, куда худшие любых сарацин, а именно евреи. Они живут среди нас, богохульствуют, поносят и оскорбляют Христа и христианские святыни совершенно свободно, надменно и безнаказанно".

Разумеется, сии богохульники заслуживали лишь доброй веревки, аккуратно подвязанной на ближайшем суку. Однако, в этом пункте богословские рассуждения упирались в непреодолимый тупик. Ведь, если подлые менялы и ростовщики претерпят муки при жизни, то весьма велика вероятность, что за это им простятся все их бесчисленные грехи. И негодяи обретут таки посмертное блаженство! С этим добрые христиане смириться никак не могли - да и кому захочется жить еще и в вечной жизни бок о бок с нечестивым племенем!

Поэтому пример славного Тибо Шампанского, обложившего евреев в своих землях особым налогом на нужды святого похода, был тут же подхвачен и сочтен весьма достойным компромиссом. Муки злокозненного народца при расставании с неправедно нажитым золотом и серебром должны были быть никак не меньше, чем при встрече с давно заслуженной веревкой. Но совершенно невероятно, чтобы Господь счел их достаточными для обретения посмертного блаженства.

Наконец, случилось и самое главное. Непримиримые соперники король французский Филипп-Август и Ричард Плантагенет заключили перемирие на пять лет. Казалось, ничто уже не может помешать воинственному королю-рыцарю принять крест и объявить о начале сбора войск для отправки в Святую Землю. Никто и не сомневался, что после Рождественской ассамблеи, проведенной им в Донфроне, на всех дорогах Европы появятся королевские герольды с известиями о походе.

И лишь слух о неизвестно откуда взявшемся в окрестностях Лиможа кладе вдруг застопорило все дело. Ибо Ричард, внушивший себе уверенность, что это - исчезнувшие сокровища его отца, короля Генриха, ни в какую не соглашался заняться делами святого паломничества до тех пор, пока родительские сокровища не займут достойного места в его королевской казне. К слову сказать - почти пустой.

Так что, сразу же после завершения всех рождественских празднеств король с войском покинул Нормандию, отправившись на юг. Пьетро да Капуа и Фульк Нейский, последовавшие за ним из Донфрона в Аквитанию, не оставляли надежд, что молитвами и святыми увещеваниями они все же сумеют отвернуть помыслы короля от суетных забот мира сего и направить на дела предстоящего святого предприятия.

Однако, первые же беседы с Ричардом показали, сколь сложная задача неожиданно встала перед почтенными пастырями. Время плена и лишений, боль многочисленных предательств, затянувшийся бракоразводный процесс с Беренгарией Наваррской, а также последовавшая за возвращением из узилищ необходимость отбивать утерянные владения на континенте, изменили характер короля. Великодушная веселость уступила место мрачной желчности и раздражительности, едкому сарказму и весьма черному юмору, что, как ни странно, только лишь обострило как его природный ум, так и вспыхнувшие отточенной, жестокой безупречностью полководческие дарования.

Совсем незадолго до происходящих событий духовник короля, аббат цистерцианского монастыря Ле Пан в окрестностях Пуатье, преподобный Мило, записал в своих дневниках - тех самых, что через несколько лет преобразятся в одну из популярнейших книг начала XIII века: ""Король Ричард вернулся из Штирии, как человек, который как бы восстал, принес с собой замогильные тайны шепчущих привидений и погружался в них. Словно червь какой подтачивал его жизненные силы или прогрыз дыру у него в мозгу. Не знаю, что за дух, кроме дьявола, мог им овладеть. Знаю только, что он ни разу не посылал за мной, чтобы следовать моим указаниям в духовных делах, - ни за мной, ни за каким-либо другим духовным лицом, насколько мне известно. Он ни разу не приобщался, и, по-видимому, не ощущал в этом потребности, а, в сущности, он очень в этом нуждался"

Увы, это очень скоро почувствовали на свой шкуре последовавшие за Ричардом духовные особы. В ответ на вдохновенные призывы Фулька, чье ораторское мастерство лишь расцвело за последний год, Ричард - как передавали присутствующие при том - мрачно ощерился и сказал ему буквально следующее: "Ты советуешь мне отречься от моих трех дочерей - гордыни, жадности и распутства. Ну что ж, я отдаю их более достойным: мою гордыню - тамплиерам, мою жадность - цистерцианцам и мое распутство - попам". Попытавшемуся же вставить хоть слово его преосвященству кардиналу да Капуа король столь же едко пообещал отрезать кое-что, лицам духовного звания абсолютно ненужное - если оное преосвященство сию же секунду не заткнется.

Итак, войско короля, вместо того, чтобы готовиться к походу в Святую Землю, следовало на юг. Знамя похода так пока и не было поднято. Клич о присоединении всех добрых христиан к святому паломничеству до сих пор не прозвучал.

Да, камешек, вброшенный в европейский котел Лотарио Конти, графом Сеньи, принявшим при восшествии на святой Престол имя Иннокентия Третьего, действительно должен был вызвать настоящую лавину. Европа сосредотачивалась и готовилась. И лишь какой-то, неизвестно откуда взявшийся, булыжник заклинивал движение тысячетонной громады, не позволяя ей, наконец, обрушиться на силы злокозненных сарацин и язычников.

Россия, наши дни -

Нормандия, замок Жизор,

15 января 1199

Спросите себя, дорогой читатель, достаточно ли Вы узнали из предыдущих страниц характер господина Гольдберга, почтенного нашего историка-медиевиста? Не знаю, что Вы там сами себе напридумываете на этот счет, но правильный ответ - нет! Нет, нет и еще раз нет! Вы так и не узнали о нем ничего! Ибо все его внутренние стенания и упреки, обращенные к Всевышнему, за то, что тот, не спросив его мнения, заткнул нашего героя в какую-то подземную дыру, завершились ровно тогда, когда молчаливый проводник довел их с Капитаном до незаметного издалека грота и, кивнув на прощание, исчез.

Господи всемогущий! Куда исчез рыхловатый и, скажем честно, весьма капризный народный интеллигент? Какими ветрами сдуло с этого лица кислую улыбку и саркастический прищур глаз? В какие архивы были сданы вдруг печальные размышления о его, господина Гольдберга, еврейском счастье? Да куда же делся, в конце-то концов, округлый животик, исправно сопровождавший почтенного историка всю сознательную жизнь?

То-то, государи мои, что будто бы и не было этого ничего! А вовсе даже стоял рядом с Капитаном пусть и мелковатый навскидку, но очень даже сосредоточенный гражданин. Нет, правильнее сказать - лихорадочно сосредоточенный! Едва сдерживающий в себе ту клокочущую энергию, что так и толкает мелкого, но безгранично решительного хищника - вроде хорька или куницы - вцепиться в горло даже и медведю, коли вдруг до этого дойдет. И уж поверьте, редко какой медведь сможет поделиться приятными воспоминаниями о подобной встрече!

Человека, стоящего сейчас у входа в грот, легко можно было представить бешено мчащимся, в буденовке и с саблей в руках, навстречу казачьей лаве. Или, допустим, в чекистской кожанке и с маузером, ловко отстреливающимся от наших с вами дедушек, если им не повезло попасть после той Гражданской в разряд контры недобитой. И даже у самого толерантного и политкорректного зрителя, глядя на преобразившегося Евгения Викторовича, вполне могла зашевелиться мыслишка, что в конспирологических теориях касательно жидомассонского заговора, метящего не иначе, как на мировое господство, что-то такое, возможно, даже и есть... С этих станется.

Вот такой вот, будто и незнакомый нам гражданин, шагнул вслед за Капитаном в искомый грот. Исправно волоча на спине весь причитающийся на его долю груз. Ну, а дальше было уже все просто. В полном соответствии со словами отца Андрея, при их приближении к задней стенке грота там вспыхнуло окно, размером этак два на два метра. Сквозь окно виднелось также какое-то подземелье, отвратительно видимое, но явно отличающееся от того, где стояли наши герои.