— А письмо Ленина мы все-таки обсудим, — повернувшись к Самуэли, сказал Кун. — На расширенном активе профделегатов рабочих-металлистов. Я уверен, что рабочие крупных предприятий выскажут товарищу Кунфи свое мнение…
Заседание в большом зале кончилось. В комнату вошла группа членов Правительственного Совета — коммунисты и левые социал-демократы. Из рук в руки переходило послание Ленина, его читали и перечитывали, горячо пожимая Самуэли руку.
Товарищи провожали Самуэли к машине.
Вопросы сыпались со всех сторон.
— Что еще говорил товарищ Ленин?
— Как он выглядит?..
— Здоров, настроение бодрое, — отвечал Самуэли. — Да, да, несмотря ни на какие трудности, советские друзья сделают все возможное, чтобы помочь нам. Будут оказывать давление на румынскую армию; полки венгерских интернационалистов они подтянут на участки фронта, граничащие с Венгрией.
Кстати, уже приняты меры к тому, чтобы находящиеся в Венгрии русские военнопленные еще активнее вступали здесь в интернациональные части…
Самуэли умолкал на мгновение и потом продолжал:
— Да вы и сами, должно быть, знаете об этом. Уполномоченный, которого народный комиссар по военно-морским делам Украины товарищ Подвойский направил к нам для организации этого дела, наверное, уже здесь.
Товарищи удивленно переглянулись: об уполномоченном оии слышали впервые.
— Он вылетел из Киева на самолете военно-воздушных сил Советской Украины за несколько дней до моего отъезда. Ему давно пора прибыть к месту назначения.
— Значит, не долетел, — заметил Бела Кун. — Может, с самолетом что-нибудь случилось?
Самуэли вздохнул и молча сел в машину. Всего восемь часов назад и он и Добош были в подобном положении. Над Карпатами самолет попал в воздушную яму и стал падать, словно проваливаясь куда-то. Только благодаря мастерству и самообладанию «Ангела» удалось избежать катастрофы.
Через десять минут машина Самуэли остановилась возле его дома. Йолан, счастливая, бросилась навстречу. Они крепко обнялись. Йолан смотрела на Тибора и не верила: неужели это он, живой? Полными слез глазами она оглядывала его, словно старалась убедиться, что все страхи уже позади. Взгляд задержался на его руке.
— Новые? — спросила Йолан. Тибор молча снял с руки новенькие золотые часы, показал надпись на обратной стороне корпуса. «Товарищу Тибору Самуэли — от Ленина» — с гордостью прочитал Тибор.
— А это тебе, — Тибор достал из саквояжа коробку шоколада. — В Советской России такое лакомство доступно только детям. Ленин не забыл и о моем отце… — Самуэли выложил на стол пачку чая, аромат которого заполнил комнату. — «Прошу преподнести вашему отцу, пожилые люди любят почаевничать»…
Весть о возвращении Самуэли быстро разнеслась по городу. На квартиру к нему стали приходить друзья и знакомые. Лейриц взял звёздочки, присланные Лениным, и приколол одну себе на грудь, а другую — к фуражке Самуэли. Доктор Хаваш, озабоченный кашлем Тибора, укоризненно покачал головой, подошел к вешалке и, пошарив в карманах кожанки, вытащил плоский пузырек с лекарством. Потом поднес его к свету.
— Пузырек полнехонек, ты даже не дотронулся до него!
— Да, каюсь, совсем забыл, — признался Самуэли.
Желтый дворец в стиле барокко тонет в пышной зелени огромного парка. Всего год назад здесь была летняя резиденция королевской семьи. Неподалеку от парка, на одном из подъездных путей пригородной железной дороги, стоит состав из отделанных краевым деревом и окованных медью вагонов. Бывший поезд королевского двора. Сейчас во дворце резиденция Штромфельда, здесь разместился и Генеральный штаб венгерской Красной Армии. В поезде — главнокомандующий армией Вильмош Бём вместе со своим штабом.
Он диктует приказ по армии:
— Главное командование армии откомандировало товарища Тибора Самуэли в Генеральный штаб Российской Советской Республики с важным военно-оперативиым заданием. За неимением иных средств сообщения товарищ Самуэли преодолел расстояние в две тысячи километров на самолете. Не считаясь с трудностями, подвергая опасности свою жизнь, он исключительно успешно выполнил возложенную на него миссию…
Бём достал из ящика письменного стола кулек с конфетами и галантно протянул его секретарше. Она нерешительно взяла конфету, положила в рот, а Бём не без ехидства подумал: «Надо хоть чем-то подсластить горечь обременительной службы…» И, тоже пожевав конфету, продолжал диктовать:
— От имени Революционного Правительственного Совета и от себя лично объявляю товарищу Тибору Самуэли благодарность за его достойное высшей похвалы, беззаветное служение нашему делу. Заслуживает быть отмеченным пилот товарищ Иштван Добош, который, проявив твердость духа, беззаветную преданность и мужество, вызвался пилотировать самолет и образцово справился с возложенным на него весьма ответственным поручением…
Резко зазвонил телефон. Секретарша взяла трубку.
— С вами хочет говорить товарищ Кунфи, — сказала она.
Прежде чем взять трубку, Бём ощупал карманы френча, что-то поискал на столе.
— Портсигар! — воскликнул он. — Где я мог забыть? Прошу вас, — обратился он к секретарше, — поищите в вагоне-ресторане, а может быть, в купе адъютанта…
Дождавшись, когда за секретаршей закрылась дверь, он вынул из кармана портсигар и сунул его под пухлую папку с бумагами. Только проделав эту операцию, он взял трубку:
— Я слушаю. Какие новости? Как прошло совещание?
Кунфи был явно удручен. Сегодня на конференции профделегатов рабочих-металлистов он пытался обосновать свои возражения против некоторых положений ленинского письма, поощрявших, по его мнению, «диктаторские замашки» нынешнего режима. Однако делегаты конференции — рабочие-металлисты — не согласились с ним и дали отпор. Кун на конференции предал огласке тайные переговоры профсоюзных лидеров, состоявшиеся на улице Абони. Это вызвало у металлистов взрыв негодования. Кунфи с досадой прочел Бёму кое-какие выдержки из принятых резолюций. В частности, такую: «конференция профделегатов будапештских рабочих-металлистов считает необходимым заклеймить позором любую сепаратную акцию, подрывающую единый пролетарский фронт, власть рабочего класса, и решительно осуждает подрывные действия против Советской Республики».
— Конференция оставила безрадостное впечатление. Дело принимает скверный оборот, — страдальческим голосом продолжал Кунфи. — Необходимо принять срочные меры. В соответствии с новой обстановкой придется изменить тактику.
— Спасибо за информацию! — поблагодарил Бём. — Завтра утром буду в Пеште. Соберемся и обсудим! Если, конечно, — добавил он озабоченно, — неотложные дела не потребуют моего присутствия в другом месте.
— Что нового на фронте? — поинтересовался Кунфи.
— Наступление наших войск продолжается успешно.
— Как видно, все на свете идет в направлении, противоположном нашему желанию… — огорченно вздохнул лидер правых.
Бём в задумчивости медленно опустил трубку. «Так вот, значит, что получается… Рабочие — на их стороне! Было время, наши цели совпадали со стремлениями рабочих!.. А теперь, как это ни досадно, нас могут припереть к стене, опираясь на волю рабочих. Не всех, конечно, — размышлял он. — К счастью, в последнюю акцию правых я не ввязывался, стоял в стороне. А раз так, что мне мешает заявить: «Я стою на пролетарской платформе…» Пролетарской?..
Ход его мыслей прервало появление секретарши. Она молча стала рыться в бумагах на письменном столе, и, когда обнаружила портсигар под папкой, Бём постарался изобразить на лице изумление.
— Я готов был биться об заклад, что во время обеда забыл его в вагоне-ресторане. — И торопливым движением достав кулек с конфетами, он снова угостил секретаршу.
— Продолжим? — сухо спросила она, усаживаясь за машинку.
— Да, да, нужно закончить приказ Главного командования. Пишите: Венгерская Советская Республика никогда не забудет заслуг героических пролетариев, которые, не щадя себя, самоотверженно выполняют свой долг, служат интересам пролетариата. Настоящий приказ довести до сведения личного состава всех воинских частей.