Девять часов утра. Шофер, крутанув рукоятку, завел мотор, и наркомовская машина покатилась по улицам Будапешта, одетым в яркий кумачовый наряд.

Двигались шумные колонны демонстрантов. Они несли транспаранты, портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Карла Либкнехта, Розы Люксембург. Полощутся красные знамена, лозунги, флажки. Кажется, все вокруг пылает. Даже фонарные столбы увиты кумачом… На площади — величественный монумент во славу труда, красные триумфальные ворота, огромный гипсовый кулак, поднимающийся прямо с мостовой, античные фонтаны на пруду городского парка, гремят оркестры на балконах Опорного и Национального театров… Толпы людей в кепках и котелках, девушки в красных косынках и нескончаемые колонны рабочих. Плывут над городом слова революционных песен: «Чтоб свергнуть гнет рукой умелой…», «Вставай, проклятьем заклейменный», «Восстань же, красный пролетарий!..» Шофер оборачивается.

— Ну и красотища! Вот это да! Взгляните, товарищ Самуэли.

Самуэли посмотрел на двух ребятишек, сидевших рядом с ним на сиденье. Это — дети его старшей сестры Маргит: шестилетняя Илуш и пятилетний Дюси. Глаза их широко открыты — только бы ничего не пропустить! Тибор радостно улыбается: Первомай запомнится им на всю жизнь.

Самуэли то и дело останавливает машину возле дежурных распорядителей, спрашивает, не нужно ли чего. И действительно, понадобилась его помощь: праздничная иллюминация под угрозой, на электростанции угля едва хватит, чтобы вечером зажечь обычные уличные фонари.

— Я же распорядился доставить уголь! — волнуется Самуэли.

Районный Совет по недоразумению реквизировал прибывший на станцию эшелон угля. И Тибор мчится на поиски. Наконец на одном из предприятий удается достать уголь — иллюминация будет сиять!

В полдень Самуэли пообедал с детьми в одном из ресторанов городского парка. Сердце переполняла радость. Давно не испытывал он такого блаженства. На нем полугражданская одежда — «форма революционера», как шутливо называл он ее: черные брюки и черные со шнурками ботинки, поверх суконного френча — кожаная тужурка. Рядом, на плетеном кресле, лежала его фуражка с неизменными защитными очками.

После обеда Самуэли повел детей на прогулку; пусть порезвятся на аллеях городского парка. Пышно цвела сирень, распространяя тонкий аромат…

Уже смеркалось, когда нарочный Наркомата внутренних дел на мотоцикле подъехал к серо-зеленой машине Самуэли, стоявшей у входа в парк.

— Товарищ Самуэли! Нужно ехать. Срочно… Вас вызывает товарищ Бела Кун.

Самуэли вошел в кабинет Бела Куна, и от его безмятежного настроения не осталось и следа. Поочередно поднимая телефонные трубки всех четырех аппаратов, стоявших на столе, Кун отдавал распоряжения. Глаза его были полны гнева. Увидев Самуэли, он положил трубку и сразу же заговорил:

— Хотят отдать страну на разграбление врагам! Не выйдет! Мы — я, Санто и Ландлер — отменили приказы командующего армией. Завтра ставим вопрос на Правительственном Совете. Вы, Тибор, немедленно выезжайте на фронт. Надо остановить противника любой ценой. Мобилизуйте боевые группы. Вы у них комиссар… Они не изменят делу революции, не бросят в грозный час Советскую республику!

Армия отступает в беспорядке. В Сольноке творится что-то невообразимое. Командование решило передислоцировать штаб в Гёдёллё, и Штромфельда сейчас найти невозможно. Бём же, уж не знаю, умышленно или поддавшись панике, отдал приказ о капитуляции… Дезориентированные войска откатываются к Будапешту. Румынским интервентам открыт путь в столицу. Есть сведения, что они уже на подступах, — в Цегледе…

Прямо из кабинета Бела Куна Самуэли поспешил на вокзал.

— Есть прицепить паровоз, поднять пары, — вытянулся Лейриц, выслушав приказ наркома. — Есть отправиться в разведывательный рейс по направлению Цегледа.

Самуэли разыскал командующего будапештской группой войск Золтана Арки. (Еще 20 апреля, когда Самуэли назначили председателем чрезвычайного трибунала, он стал по совместительству комиссаром будапештской группы войск в составе матросской бригады, 1-го будапештского красногвардейского полка, отряда бихарской гвардии и интернационального полка.)

Ночью командиры полков коммунисты Отто Штейнбрюк, Нандор Муссонг, Эрнё Зейдлер подняли по тревоге свои подразделения и зачитали перед строем приказ Самуэли.

— «Товарищи… Мы призваны отстоять власть рабочего класса. Над Советской республикой нависла грозная опасность…»

— Все, решительно, как один, пойдем в бой, не пустим врага! — заявили бойцы.

А Самуэли уже мчался в Гёдёллё, в ставку главного командования, к Штромфельду: необходимо обеспечить снабжение частей продовольствием, перевязочными материалами, артиллерийскими снарядами.

Штромфельд хмурится: ему еще неизвестны все последствия приказов Бёма. Он придерживается мнения, что борьбу нужно продолжать. Он настойчиво повторяет:

«Румынские войска не смогут форсировать Тису, у них слишком отстали тылы и растянуты коммуникации».

На следующее утро в Дом Советов на имя Самуэли поступила телеграмма от Лейрица: «Цеглед удерживаем. Румыны заняли Абонь».

Тибор сам следил за погрузкой будапештских воинских частей в вагоны.

— Удар нанесем из Цегледа, — говорил он Золтану Арки. — К концу дня я подъеду туда. А сейчас должен сделать некоторые распоряжения и успеть на экстренное заседание Правительственного Совета.

На заседании Бела Кун сообщил:

— Бём отдал приказ о прекращении военных действий… Мы с товарищами Ландлером и Санто решительно воспротивились и приняли контрмеры… Но, товарищи, чехословацкие части тоже перешли в наступление и заняли город Мишкольц.

Как и ожидал Бела Кун, капитулянтские действия Бёма не встретили на заседании должного отпора. Кунфи потребовал сформировать особую коллегию и, поскольку Антанта отказывается вести переговоры с Советским правительством, передать ей всю власть.

— Мы должны безоговорочно принять все условия Антанты, — вторил ему Велтнер.

Самуэли с трудом сдерживал гнев. Всего четыре дня назад они громче всех кричали о том, что необходимо пойти на частичные уступки Антанте. 29 апроля ради соглашения с Антантой настояли на его, Самуэли, отставке. А сегодня, то есть 2 мая, уверяют, что Антанта отказывается вести переговоры с Советским правительством… Они открыто требуют отказаться от диктатуры пролетариата и передать власть в руки некоей «коллегии» или «директории», которая подготовит почву для реставрации капитализма. И они смеют это делать на заседании Революционного Правительственного Совета!

Однако, к радости Самуэли, Правительственный Совет не согласился с ними и принял решение объявить Будапешт зоной военных действий.

— Если обстановка осложнится, — заявил в споем выступлении Самуэли, — Правительственный Совет может перенести свою резиденцию в Задунайский край и оттуда продолжать борьбу.

Тибор смотрел на Куна и не узнавал его. Последние дни он выглядел утомленным, озабоченным и вдруг сейчас воспрянул духом и опять полон энергии.

— Окончательное решение примет революционный пролетариат, — заявил Кун. — Необходимо разъяснить рабочим всю серьезность создавшейся обстановки и поставить вопрос: готовы ли они до последней капли крови защищать Будапешт, отстаивать Советскую власть? Предлагаю в три часа дня созвать совещание комиссаров рабочих батальонов, затем — делегатов профсоюза рабочих-металлистов, а в семь часов вечера — членов Будапештского Совета. До тех пор, пока рабочий класс не выразит своей воли, Правительственный Совет будет продолжать выполнять свои обязанности и мобилизует все силы для отпора интервентам!

В пять часов пополудни Самуэли отправился в Цеглед, а через два часа уже проводил в здания Цегледской директории совещание командиров частей. Бойцы четырнадцати батальонов будапештской группы войск, артиллерия, боеприпасы сосредоточены на сборных пунктах, и настроение у всех боевое. И на следующий день уже готовы отправиться к Абони и Сольноку.