– Да и в остальном, – продолжил Кинни, – ничего примечательного. Масса хорошей стерео– и видеотехники, телевизор с раздельными экраном и проектором, все – последний писк моды. Но, как это ни странно, только три альбома пластинок, несколько кассет и одна чистая видеокассета.

Гиббонс неторопливо кивнул, мысленно представляя себе, как должна была выглядеть эта квартирка, и сожалея о том, что ему не удалось бросить взгляд на нее самому, прежде чем ее вновь кому-то сдали. А сейчас уже слишком поздно.

– А ведь вы с Тоцци следили за ним какое-то время назад, не так ли?

– Так. Мы ходили за ним по пятам целый месяц. Но он оказался ловким ублюдком: обо всем договаривался только по телефону и вечно делал вид, будто речь идет о заказе на пиццу. Он и близко не подходил к уличным торговцам, по крайней мере когда у тех на руках был товар.

– И что же случилось дальше?

– Иверс приказал нам прекратить расследование. Если нам не удастся схватить его с поличным, сказал он, все это дело будет высосано из пальца, и Клементи без труда опровергнет любое обвинение. Ему нравится, чтобы его показывали в вечерних новостях – и чтобы на столе оружие, деньги, наркотики... Ну, вы сами знаете.

Кинни задумчиво кивнул.

– Я об этом слышал.

На какое-то время они замолчали. Гиббонс размышлял о квартире Клементи, о Тигре Тони, изображенном на коробке с кукурузными хлопьями, о большом телеэкране и о фантастическом стереооборудовании. Он надеялся на какой-нибудь проблеск мысли, но этого не происходило.

– Ну что же...

Кинни потянул за цепочку, торчащую из кармана, и извлек восьмиугольные золотые часы с большими римскими цифрами на циферблате. Это была редкая Вещица, такую мог бы завещать ветхозаветный бостонский банкир любимому сыну. Гиббонсу никогда еще не доводилось видеть ничего подобного.

– Мне уже пора, – сказал Кинни.

Он встал и протянул руку.

– Приятно было познакомиться с вами, Берт.

Гиббонс ответил на рукопожатие.

– Мне тоже, Билл.

– Да, кстати, как идет дело?

– О чем вы?

Кинни мотнул головой в сторону разложенных на столе бумаг.

– Ваше дело. Уже знаете, как найти Тоцци?

Гиббонс, нахмурившись, покачал головой.

– Еще ничего конкретного.

– Что ж, если я смогу вам чем-нибудь помочь, только дайте знать.

Кинни встал и подошел к двери.

– До скорого, Берт.

– Да, всего хорошего.

Гиббонс не мог поверить собственным ушам. За время всей его службы в ФБР впервые другой агент предложил ему свою помощь в расследовании какого-нибудь дела. Даже если Кинни сказал это не всерьез, все равно это было совершенно невероятно. Может, этот парень все-таки не так плох, хоть и соответствует вкусам начальства?

Глава 10

– Мне нравятся все эти клички, – произнесла Лоррейн, листая один из томов, – Пат Фацциано по прозвищу Ирландец... Луи Муссо – Блоха.

Она засмеялась, но невесело. Гиббонс понимал, что ей страшно за Тоцци. Он посмотрел ей в лицо, потом перевел взгляд на шею. Кожа у нее под подбородком была тугой, как у тех стареющих кинозвезд, которые но несколько разделают себе подтяжки, чтобы выглядеть двадцати пятилетними и, но чья шея рассказывает печальную повесть об истинном возрасте. Гиббонс невольно засмотрелся на полуобнаженную грудь в вырезе кимоно. Для сорока семи лет грудь у Лоррейн еще была что надо.

Гиббонс откинулся в скрипучем кресле, наблюдая за тем, как она просматривает показания Ричи Варги, то хмурясь, то впадая, как только что, в деланное веселье. Лоррейн Бернстейн, полный профессор истории средневековья в Принстоне, стояла, склонившись к открытой книге, на старинном подиуме в собственном, заставленном книжными томами кабинете; за окном на сосне пели птицы. Она стояла, перенеся всю тяжесть тела на одну ногу, водруженную на верблюжье седло, привезенное ею из марокканской экспедиции, ее знаменитые титьки трепетали, выбиваясь из распахнутого шелкового кимоно; нежная розовая ткань скрывала прочие прелести; ее густые, темные, едва тронутые сединой волосы были заколоты за ухом. При взгляде на нее, стоящую на своем подиуме, ему вдруг стало грустно, и он подумал о том, почему они так и не поженились.

Разумеется, он знал ответ и на это. Или по меньшей мере отговорки, которыми они потчевали друг друга. Две жертвы неудачных браков – и новая попытка вряд ли обещала им что-то хорошее. «Вдовцу с вдовицей не слюбиться», – процитировала она как-то Чосера, и эта строка стала девизом их отношений, причем на годы.

То, что их объединяло, было, по выражению Гиббонса, «дружбой двух интеллектуалов, замешанной на сексе». Они в самом деле представляли собой забавную парочку и сами с наслаждением находили все новые и новые противоречия: он античный стоик, она привержена капризам средневековья; он законопослушный сотрудник ФБР, а она, конечно же, вольнодумица-либералка; он хитрый бес, прячущийся под мостом, она бабочка, порхающая в ясном небе; у него пыльная трехкомнатная квартира в Уихавкене, в центре Нью-Йорка, а у нее просторная студия на Кейп-Коде, в сельской глуши Хопвэллской долины. Но Гиббонсу теперь не нравилось думать обо всем этом, это доставляло ему неприятные ощущения. Ему были по душе все различия между ними, возможно, и потому, что они позволяли им, будучи вместе, оставаться все-таки на некотором расстоянии друг от друга, кружа по двум безопасным, нигде не пересекающимся орбитам.

Он отхлебнул кофе, которым она его угощала. У приготовленного ею кофе не было того металлического привкуса, который он ощущал каждый раз, завершая ежедневную трапезу, и даже это сейчас усиливало его грусть. Какого дьявола они так и не решились жить вдвоем?

Она фыркнула себе под нос:

– Чарли Риккоделли, по прозвищу Хвостатый. Откуда они только берут эти клички?

Гиббонс пожал плечами.

– А тебе известно, почему они вообще прибегают к кличкам?

Она покачала головой и тоже отпила кофе.

– Из-за подслушивания телефонных переговоров. Мафия практически перешла на условный код. Они начали употреблять клички, чтобы легче было отбиться от обвинений в суде. Попытаешься припереть их к стенке, а они все отрицают. Говорят, что речь идет о хвостатых, а вовсе не об убийце Риккоделли.

– Интересно.

– Большинство этих парней обзаводятся кличками, когда их «делают».

– Что это значит?

– "Сделать" – значит официально принять в мафию. Это как посвящение в рыцари.

Он криво ухмыльнулся, не сводя с нее глаз.

– Да уж, могу себе представить. – Она перевернула страницу, и ей попалась еще одна кличка. – Вот, послушай-ка. Это мне нравится. Никки Салерн Две Кварты.

Она опять деланно засмеялась. А Гиббонсу захотелось заплакать.

– И тебе действительно кажется, что все это может помочь тебе найти Майка?

– Я уже нашел его.

Она пристально посмотрела на него. В глазах у нее вспыхнул гнев, сменившийся разочарованием.

– Почему ты не сказал мне?

– Мне казалось, тебе лучше ничего не знать об этом. По крайней мере, официально.

– Где он? И что делает?

– Он занят кое-чем исключительно важным, – сказал Гиббонс, поднимаясь из кресла. – И я решил помочь ему.

– Получив на это санкцию Бюро?

Он сел на краешек стола и заглянул ей прямо в глаза. Иного ответа ей не понадобилось.

Она попыталась взглянуть на своего двоюродного брата как бы со стороны – но уже как на взрослого, а не как на ребенка. Первое, что приходило в голову, когда задумаешься о нем, – это переизбыток нервной энергии. Темноволосый, красивый, но всегда с этаким хищным блеском в глазах. Каждый раз, когда она вспоминала о нем, ей приходила на ум фотография из «Нэшнл джиогрэфик», которую он ей однажды показал. Это была, строго говоря, не фотография, а серия снятых в цвете кадров, на которых леопард охотился на убегающую от него антилопу. В то время ему было десять лет, не больше. Но ей и тогда бросилось в глаза, что его взгляд горит тем же огнем, что и у леопарда.