Отсюда и внешнее, несколько поверхностное изображение того, как и почему Куприн оказался в белом стане, в обозе идущего на Петроград Юденича, и его общественно-литературной деятельности в первые годы эмиграции, когда Куприн активно выступал в русской зарубежной печати как публицист, враждебный всему, что происходит в Советской стране, и беглость в характеристике позднейшего купринского творчества. Разумеется, для Куприна это была явная пора спада, резкого сужения социальной проблематики, хотя и тогда он пишет немало заметных произведений — и в их числе роман «Юнкера», воскрешающий давние годы военной молодости и жизнь старой Москвы, «Колесо времени» и «Жанету», множество рассказов, продолжающих прежнюю тематику: кулисы цирка, рыбаки Балаклавы, спортсмены и летчики, — но продолжающих в измельченном виде. Оторванность от горячо, страстно любимой родины, России, жизнь на чужбине больно и резко отразились на его творческом даре. Он и сам прекрасно осознавал это, не раз говорил по разным поводам, возвращаясь к одной и той же, но самой больной мысли: «Писал в Париже Тургенев. Мог писать вне России. Но был он вполне европейский человек, и было у него душевное спокойствие. Горький и Бунин писали на Капри прекрасные рассказы. Бунин там написал свою „Деревню“. Но ведь у них было тогда чувство, что где-то, далеко, у них есть свой дом, куда можно вернуться, припасть к родной земле, набраться от нее сил… А ведь сейчас у нас чувства этого нет и быть не может: „скрылись мы от дождя огненного, жизнь свою спасая“.»

В эти же годы мелеет и самый быт, атмосфера, в которой живет стареющий и уже больной писатель. Находившийся ранее в среде самых интересных людей России, в сердцевине ее духовной жизни, близко общаясь с Чеховым, Горьким, Буниным, Шаляпиным, дружа с тонким и глубоким критиком Батюшковым, приятельски встречаясь со множеством русских самородков — летчиком Уточкиным, борцами Поддубным и Заикиным, цирковыми артистами Дуровым и Жакомино, — Куприн живет в эмиграция тихо и скромно, «на отшибе», не принимая новой жизни и утратив возможность жизни прежней. Только вывезенный из России фотографический портрет Л. Н. Толстого с дарственной надписью напоминает теперь Куприну о том незабвенном времени, когда Чехов или Репин передавали ему восторженные отзывы великого писателя о рассказах «В цирке», «Ночная смена», «Allez!» или повести «Поединок».

Если в середине 1910-х годов, как вспоминал Бунин, «издателя газет, журналов и сборников на лихачах гонялись за ним… и униженно умоляли взять тысячу, две тысячи рублей авансом за одно только обещание не забыть их при случае своей милостью…», то в эмиграции неблагополучие и бедность очень скоро перешли в окаянную нищету, такую, что даже драгоценный Куприну рисунок, присланный Репиным, пришлось отдать в чужие руки, чтобы добыть необходимые деньги для лечения дочери. Теперь тщетные попытки заинтересовать зарубежных издателей и кинорежиссеров завершаются тем, что писатель замыкается в себе, отходит не только от общественной, но даже и литературной жизни. «Бедность Куприна, — вспоминал близко знавший его Н. Рощин, — не была, конечно, „мансардной“. Устраивались вечера для Куприна, собирались деньги между обеспеченными его поклонниками. Но при совершенной беспомощности Александра Ивановича, при полной неопытности в практических делах его жены, добрейшей Елизаветы Морицовны, неизменно опекавшей двух-трех калек или неудачников, при том, что семью заедали долги, подчас совершенно нелепые, а с другой стороны — в купринском доме немыслим был отказ в деньгах даже человеку с улицы, если был в наличности хоть грош, — при всем этом ясно было, что как-то по-другому надо организовать жизнь этих людей — детей. И, право, когда, войдя в дом, я чувствовал смущение, когда затем выяснилось, что на всю семью знаменитейшего русского человека есть в доме два помидора и кусок вчерашнего хлеба, — право, делалось мне оскорбительным наше „равенство в подвиге“.» Эта драматическая, трагическая страница жизни Куприна, его бедный эмигрантский быт, его мыкания, кстати, показаны в воспоминаниях Ксении Александровны наиболее ярко и убедительно.

Ксения Куприна написала книгу, в которой — при всем том критическом, что было высказано выше, — отображены жизненно достоверно черты человека и художника, глубоко любимого в нашей Советской стране, писателя, творчество которого является нашим неотъемлемым национальным достоянием. Со страниц воспоминаний возникает живой Куприн, с теми психологическими и бытовыми подробностями, которые знает и помнит только его дочь. А кроме того — что немаловажно, — в книге собран большой и многообразный документальный материал, подкрепляющий личные воспоминания и добавляющий новые, интересные штрихи к характеристике Куприна-человека и Куприна-писателя. Это трогательные и нежные, исполненные целомудренной поэзии письма Куприна-отца к дочери, это переписка с женой Елизаветой Морицовной (образ которой, отметим, в книге выписан с особой, пронзительной любовью), с И. Е. Репиным, И. А. Буниным, И. С. Шмелевым, Сашей Черным и другими друзьями и знакомыми писателя. Эти и прочие документы, малодоступные и неизвестные вовсе — письма, архивные материалы, — ненавязчиво и искусно вкраплены в повествование, обогащающее наше представление о Куприне и его литературном окружении (отмечу выпуклость в обрисовке такой фигуры, как поэт К. Д. Бальмонт). Читателю, знающему и любящему купринское творчество, будут, безусловно, интересны и страницы, рассказывающие о «гатчинском» периоде жизни писателя, и о его дружбе с добрым гигантом, русским борцом Заикиным, и об обстоятельствах возвращения Куприна на родину, в новую, Советскую Россию, и, наконец, о том, что составляло сердцевину, глубинную сущность характера Куприна, беззаветную его любовь к родной земле.

Усилиями многих людей — специалистов-литературоведов, критиков, мемуаристов — создавался и создается портрет замечательного русского художника, продолжателя лучших классических, реалистических традиций в нашей литературе, верного и блестящего ученика Л. Н. Толстого — Александра Ивановича Куприна.

Мы знаем «живого Куприна» по воспоминаниям Н. Д. Телешова, К. И. Чуковского, М. К. Куприной-Иорданской, Н. К. Вержбицкого, Е. М. Аспиза и многих других. Свои неповторимые штрихи добавляет к этому портрету интереснейшая книга Ксении Александровны Куприной «Куприн — мой отец».

Указатель личных имен

Абрамова Мария Морицовна (рожд. Гейнрих, 1865–1892), актриса, жена Д. Н. Мамина-Сибнряка.

Азанчеев-Азанчевский А. М., инженер, сокурсник Куприна по кадетскому корпусу.

Азеф Евно Фишелевич (1869–1918), один из лидеров партии эсеров, провокатор, секретный сотрудник департамента полиции.

Алданов Марк (псевд.; наст. имя — Марк Александрович Ландау, 1889–1957), писатель, критик. По профессии инженер-химик. В 1919 г. эмигрировал во Францию.

Александр I Карагеоргиевич (1888–1934), король Югославии с 1921 г. Убит в Марселе хорватскими и македонскими террористами.

Александр II Николаевич (1818–1881), с 1855 г. рос. император.

Александр III Александрович (1845–1894), с 1881 г. рос. император.

Амфитеатров Александр Валентинович (1862–1938), писатель. После 1920 г. — эмигрант.

Андреа дель Сарто (1486–1530) — итал. художник эпохи Возрождения; работал во Флоренции.

Андреев Леонид Николаевич (1871–1919), писатель.

Андреева Екатерина Алексеевна, жена К. Д. Бальмонта.

Андреева (Юрковская) Мария Федоровна (1868–1953), артистка МХАТ, вторая жена М. Горького.

Аспиз Евсей Маркович, фельдшер.

Бальмонт Константин Дмитриевич (1867–1942), поэт-символист, переводчик. В 1921 г. эмигрировал из России.

Бальмонт Мирра Константиновна, дочь Е. К. Цветковской и К. Д. Бальмонта.

Барле, гувернантка в семье Куприных.

Барту Луи (1863–1934), франц. политический деятель. Убит в Марселе террористами одновременно с Александром I Карагеоргиевичем.