Вспомните и нашу многострадальную литературу, этот термометр угнетенного общественного самосознания. Она задыхалась, принужденная к молчанию, надолго совсем замолкала, временами жалко мелела, но никогда и никто не мог поставить ее на колени и приказать говорить холопским языком…

Дело в том, что нам тысячу лет подряд снился тяжелый кошмарный сон, от которого мы наконец проснулись с тревожным биением сердца, еще не веря, что проснулись, не веря тому, что светлый день под окнами…»

Вскоре «Свободная Россия» оканчивает свое существование. Куприн переходит в газету «Вольность», а затем его статьи появляются во многих мимолетных газетах.

В сентябре — октябре 1917 года усиливается кризис буржуазного Временного правительства, растет большевистское влияние среди народа.

Я не помню точно, в котором году появилась организация скаутов в Гатчине, не то в 1915-м, не то в 1916-м. Конечно, эта организация привлекла многих гатчинских детей, и меня в том числе. Помню, что каждый из нас должен был сделать в день три добрых дела, и никто из нас не хотел делать их дома. И поэтому мы приставали ко всем гатчинским обывателям с предложением помочь нести пакетик, повозить коляску с ребенком или убрать двор. Когда три добрых дела были сделаны, на галстуке появлялся узел, а в душе удовлетворение.

Очень скоро я стала «лейтенантом»; под моей командой было десять девочек и десять мальчиков. Мы маршировали по-военному, учились поворачиваться, отдавать честь. Часто устраивались пикники с палатками, кострами и играми в разведку.

Один случай мне запомнился на всю жизнь. Нас всех вызвали в большой зал. Около ста ребят стояли в каре со знаменами, регалиями и не знали, что будет происходить. За столом, покрытым зеленым сукном, сидели старшие, лет пятнадцати — семнадцати. Наконец вызвали пятнадцатилетнего мальчишку, обвинили его в том, что он воровал цветы на кладбище. Он сознался. И в полном молчании с него сняли погоны, ленточки и исключили из скаутов. Наверное, это было сделано по принципу полевого суда над шпионами или дезертирами.

Все мы стояли в полном молчании, совершенно потрясенные, переживая и ставя себя на место этого парня.

Несколько скаутов, старших по возрасту и настроенных своими родителями реакционно, готовили диверсию. Они должны были взорвать поезд. Их, к счастью, поймали до того, как они что-нибудь совершили. Приговорили к расстрелу. Обезумевшие родители бросились к моему отцу, прося ходатайствовать. Отец поехал к Горькому (в который раз!), и при его содействии приговор был отменен, так как старшему не было, кажется, и шестнадцати лет.

О скаутах больше не могло быть и речи.

В конце октября Гатчина стала ареной борьбы сторонников Временного правительства с войсками уже победивших в Петрограде большевиков. Некоторое время здесь находился штаб Керенского и генерала Краснова.

В связи с близостью фронта город был объявлен на осадном положении. В феврале 1918 года Гатчина стала одним из узловых пунктов обороны революционного Петрограда от наступающих германских войск. После подписания Брестского мирного договора с Германией военные действия прекратились, и жизнь в Гатчине стала медленно налаживаться. Приходилось преодолевать огромные трудности, связанные с тяжелыми последствиями многолетней войны и разрухи — голодом, холодом, безработицей, эпидемией заразных болезней. Помимо жителей, в городе находилось множество военных частей, беженцев и рабочих, мобилизованных на строительство оборонительных сооружений. С хлебом было очень плохо, от Петрограда ждать помощи было нельзя, он сам голодал. Не менее страшным врагом, чем голод, был холод. Население города пережило тяжелую зиму в неотапливаемых домах.

Чтобы как-то прокормиться, Куприн, Щербов и еще кое-какие соседи организовали некую огородную артель: вскапывали огороды на месте цветников и сажали главным образом картошку. Помню, что на железном занавесе давно закрытой кондитерской был нарисован рог изобилия, из которого сыпались всевозможные пирожные, и мы, дети, подолгу останавливались, стараясь припомнить вкус трубочек со взбитыми сливками или слоек. В первых новых школах учителям очень трудно было восстановить порядок, так как мы восприняли слово «свобода» в полном смысле — можем не учиться, можем не слушаться, вместо уроков устраивали игры в войну, в революцию.

Отец продолжал сотрудничать в разных газетах. Он слабо разбирался в сложных политических переплетениях.

Но он никогда не позволял себе вместе с некоторыми газетчиками выкликать уныло и злорадно: да, Россия при последнем издыхании, Россия гибнет, России нет.

Глава XII

1918 ГОД

Несмотря на серьезные события, в 1918 году мы, дети, затеяли постановку пьески в стихах. Вначале я очень ревниво относилась к своим обязанностям режиссера и не хотела допускать к ним отца. Он обижался, так как умел быть с детьми настоящим ребенком.

В этой пьесе была и пастушка, и прекрасный рыцарь, и хор, и всякие героические перипетии.

У родителей одной из моих подруг был старый запущенный особняк с громадным пустым залом, в котором мы и собирались показать папам и мамам наш спектакль. Выбрав себе главную роль, я почувствовала все-таки необходимость настоящего режиссера, и мне пришлось обратиться к отцу.

Когда уже спектакль был подготовлен, наша труппа, придя на одну из последних репетиций, узнала, что зал реквизирован под концерт для раненых красноармейцев. Мы долго бродили с отчаянием по залу, наталкиваясь на военных распорядителей, пока наконец не обратили на себя внимание. Красноармеец с участием спросил нас: в чем дело? Почему такие траурные лица и слезы? Мы объяснили ему, что у нас срывается спектакль и что нам помогал Александр Иванович Куприн. Заинтересовавшийся военный предложил нам показать наш спектакль. Наверное, это было очень смешно, потому что смотрящие громко смеялись и предложили нам выступить для раненых.

Тут уже все пошло, как в настоящем театре. Появилась сцена, подмостки. Нас спросили, какая нам нужна декорация. Мы сказали, что лес. Нам срубили несколько елок, даже для пущей достоверности срезали кочки травы. Из-за этих кочек мой выход очаровательной пастушки чуть не провалился — я споткнулась и упала. Но в общем спектакль имел большой успех, и нам предложили постоянно участвовать в концертах.

Второй спектакль был тоже в стихах. Там действовала спящая царевна, которую должен был разбудить один из трех женихов — француз, немец или русский. Француз пел сладкие песенки, но не разбудил принцессу. Немец читал стихи, стучал кулаками по кровати — это тоже не дало никаких результатов. Видя это, русский царевич совсем растерялся и попросил своего слугу Ивана заменить его. Иван, не будь дураком, напевая также какую-то песенку, соломинкой пощекотал у принцессы в носу. И, чихнув, принцесса проснулась. В восторге король подводит царевича к принцессе и представляет ей будущего супруга, но принцесса, напомнив, что король обещал ее руку тому, кто ее разбудит, бросается в объятия слуги Ивана. Пьеса имела настоящий успех.

Отец выступал в Петрограде в качестве лектора первой школы журналистов. По словам газеты «Петроградский голос» от 16 апреля 1918 года, «это было наглядное демонстрирование того, как художник слова творит на заданную тему прекрасный бытовой очерк не пером, а словами».

Отец также участвовал в любительской постановке «Дяди Вани» в Гатчине в роли доктора Астрова.

В то время у меня был дружок. Красивый и строгий мальчик Леля, старше меня года на три-четыре. Он относился ко мне ласково и благосклонно, а я боготворила его и даже слушалась. Играли мы в благородные игры. Дрались на дуэли ради прекрасных дам, нарисованных на песке, разыгрывали целые рыцарские романы, где замком служил куст сирени.

Весной 1918 года мы как-то шли втроем с папой по Люцевской улице в Гатчине. Леля робко попросил отца написать ему на память в альбом какое-нибудь стихотворение. Александр Иванович спросил, на какую тему? Может, о животных? О весне? и тут же начал: «На углу, задравши ножку, кобелек стоит…» Леля сконфузился, а я возмутилась. Тогда папа обещал подумать дома. На следующий день он исполнил свое слово и вписал в альбом примерно такое стихотворение: